— И сколько тогда будет весит такая яхта?

— Много, но тогда рассчитывается требуемая мощность машины, ставится параллельно вторая. За этим будущее, парусный флот станет уделом спортсменов и поклонников парусов и ветра. Только паровые машины тоже уступят место дизелю.

— А это что за зверь? — теперь уже все смотрят на меня. А я за разговором и не заметил, как съел не только суп, но и второе.

Вот же придурок, распустил перья перед дамами. Вот так провалился профессор Плейшнер. Как и мне ему вскружил голову терпкий воздух свободы.

— Ну, я где-то читал, что один немецкий инженер придумал машину, работающую на земляном масле или как его ещё называют — нефти. Эта машина в разы меньше и развивает мощность достаточную чтобы двигать большое судно. Но до того момента, как он запатентует это изобретение, пройдёт немало времени. Я чисто случайно прочитал в одном журнале о его работах, — слабая попытка выкрутится похоже не совсем удачна.

— Вы свободно говорите на немецком? Вы учитесь на инженера, какая специальность?

— Девочки, дайте нашему гостю отдохнуть от ваших вопросов. Он недавно перенёс болезнь и ещё не восстановился.

Граф практически меня спас, я сам запутался в своих ответах. Ужинать я не пошёл, сказался нездоровым и матрос принёс мне ужин в каюту. Зато я спрятался под чехол небольшого ялика на палубе от пронизывающего ветра и увидел настоящий морской закат. Равнина моря окрасилась желтым, а перистые облака ярко красным цветом. А когда солнце коснулось воды, её гладь превратилась в чистое золото. Но этот миг к сожалению быстро прошёл и стало неуютно. Я уснул, как только голова коснулась подушки.

А с утра капитан показывает мне своё судно. Оно в длину 19.8 метра, ширина 6.4 и осадка 3.1 метра. Шесть кают на полубаке и ещё три каморки на юте. Там же матросский кубрик. Паровая машина сейчас не работает и производит впечатление грязно-серого цилиндра, коленвал скрыт кожухом и уходит на корму. Около машины суетится моторист, вытирая тряпкой смазку. Хм, то есть по идее это моё хозяйство? А если машина накроется в море, кому я буду рассказывать о своих проблемах. У этих мореманов всё не как у людей. Любят они вешать на реях или выбрасывать за борт нерадивых матросов на радость голодным акулам. На всякий случай я внимательно осмотрел устройство паровика. Думаю, если что, я смогу помочь этому кряжистому дядечке. По-крайней мере лишним точно не буду. Ободрённый этой мыслью я поднялся на палубу.

Какая волшебная картинка. Сейчас утро и у борта стоит тонкая женская фигурка. Восходящее солнце подсвечивает её таким образом, что еле уловимо видны очертания стройных ног. Лёгкий бриз играется её платьем, а ещё она распустила волосы и они образовали золотистый ореол вокруг головы.

От увиденной картинки я неуклюже споткнулся о канат, а когда поднял голову, на меня смотрела удивительно красивая пара глаз. Теперь вблизи, когда я защитил рукой глаза от прямых солнечных лучей, удалось рассмотреть девушку. Лицо Анастасии покрыто еле заметными веснушками, такие бывают только у рыженьких и блондинок. Глаза вчера казались мне серыми, а сейчас пронзительно синие. И в них есть нечто такое, что хочется вглядываться в них бесконечно.

А ещё она почему-то улыбается. Я машинально коснулся щеки, тогда девушка засмеялась, достала из кармана платочек и коснулась моего лба.

— Вы испачкали лицо. Вот.

Она уже несколько минут как вернулась в каюту, я по-прежнему стоял на палубе с улыбкой придурка, прижимая к лицу оставленный мне платочек. Он был вышит красивым вензелем и благоухал смутно знакомым запахом жасмина.

— Семён, Вы разрешите мне Вас так называть? Не хотите составить мне компанию перед завтраком?

Пётр Тимофеевич одет скромно для аристократа. Лёгкие брюки, рубашка и свитер терракотового цвета.

— Вы наверное мой друг гадаете, зачем я Вас нанял, если вы не профессиональный механик? И Вы будете правы. Афанасий работает у меня уже пять лет и вполне справляется со своей работой. Вы же просто стали мне интересны. Знаете, за свою жизнь не часто у меня появлялось подобное ощущение чего-то настолько странного и удивительного. Я знаю о Ваших злоключениях и тем не менее решил пригласить погостить у меня. Не прощу себе, если не разгадаю Ваш секрет. Так что Вам придётся простить мою настойчивость. Нас зовут, предлагаю позавтракать, а потом не откажите в любезности, сыграть партию в шахматы. Вы ведь играете в шахматы?

Я на деревянных ногах иду вслед за владельцем яхты. Он не похож на сотрудника графа Лорис-Меликова. Да и не станет аристократ мараться работой на этих господ. Уж больно у них репутация зловещая. Но меньше всего мне хочется дёргаться как бабочка, приколотая булавкой к бархату. Как же мне надоела неопределенность, может поделиться с ним будущим? Я не знаю, каковы его политические пристрастия. Но он производит впечатление умного патриота. Ну и предо мной до сих пор стоит та чудная картинка Насти на палубе, её пронизанная солнечными лучами фигурка и смеющиеся лицо. А пошло оно всё, пусть вывозит меня госпожа удача. А помирать лучше под прицелом этих дивных глаз.

— Да, конечно, Пётр Тимофеевич, я с удовольствием составлю Вам компанию.

Шахматист из меня так себе. В теории я и вовсе никакой — то есть знаю, чем сицилианская защита от Каро-Канн отличается, парочку трюков в дебюте помню, но корявенько, на любителя. Любой третьеразрядник меня сделает с форой тяжелой фигуры. К тому же давненько не брал я в руки шашек. Даже и вспомнить не могу, когда толком играл всерьез. Так что если Петр Тимофеевич хоть немного шагнул за умение просто передвигать фигуры, то у меня только слабенькая надежда свести партию в ничью.

С другой стороны — не на корову играем. И самолюбие мое от проигрыша вряд ли сильно пострадает. Кстати, а что я мандражирую так? Скорее, из-за объявленных намерений разобраться в моей загадке. Мало ли, может, хозяин гораздо выше квалификацией, чем дуболомы Ахвердова? Стратегия моя вроде как непробиваемая, но вдруг Петр Тимофеевич владеет гипнозом? Пощелкает пальцами, поводит перед глазами блеском лакированного черного ферзя под аккомпанемент втихаря включенного метронома — и готов Семен Семеныч, пошел рассказывать о грядущих переменах. Подписывая себе приговор на пожизненное заключение, кстати. Хотя вряд ли оно будет долгим. Выпотрошат — и прощавайте, дорогой товарищ.

Но ничего такого не случилось. Может, метроном не распаковали еще. На столике лежала шахматная доска с углублениями для фиксации фигур. Специальный морской вариант с учетом качки. Рядом с доской лежала довольно толстая книга с множеством закладок. И, судя по состоянию, читанная многократно. Петр Тимофеевич небрежно сдвинул томик в сторону, и я прочитал название на переплете. На английском, «Isis Unveiled, a Master Key to the Mysteries of Ancient and Modern Science and Theology».

— О, а я слышал про эту книгу. Блаватская, да? Якобы куча махатм стояли в очередь, чтобы воспользоваться телом Елены Петровны для записи сокровенных зна...

Кто тебя за язык тянул? Хотелось эрудицией блеснуть? Анекдоты про теософию изложить? Саму ЕПБ я читать даже не собирался. Видел у знакомых вот эту «Изиду» в куче с «Тайной доктриной», перестроечные издания, когда эта хрень вместе с другой мистической чушью была в моде у интеллигенции. Тогда же я и услышал про вселяющихся по очереди учителей и возрождение сожженной розы на глазах изумленных скептиков.

Но Петр Тимофеевич на мою оговорку внимания вроде как не обратил, кивнул только, вываливая шахматы на столик.

— Уступаю вам право играть белыми, — сказал он, отодвигая кучку фигур открытой доской.

Мы расставили, и я попытался разыграть ту самую Каро-Канн. Петр Тимофеевич попался в ловушку, после которой у меня появился перевес в целого коня, но потом я пару раз глупо подставился и в итоге еле свел партию в ничью. Следующую я бездарно слил, с трудом дотянув до двадцатого, что ли, хода. Короче, зарабатывать деньги, колеся с выставочными матчами по Европе, мне не светит.