- Строиться! - на улице раздался зычный крик капитана Наумова.

- С кандалами решу задачку - только и ты не подведи.

***

Этап брел по тракту, я все замедлялся и замедлялся, пока не оказался рядом с подводой Ефима. Взобрался на нее, уселся рядом. Дождик благотворно сказался на дорожной пыли - ее не было.

- Ты унтера “особых” знаешь? - поинтересовался я тихо у Севастьянова.

- Емельяна? Познакомились…

Ефим повернулся ко мне, потянул за поводья, притормаживая подводу.

- Надумал что ли?

- Ага. Но нужен план.

- НужОн, - покивал Ефим. - Я вона, кистень сделал.

Севастьянов тайком показал мне гирьку на веревке с петлей для запястья.

- Кистень это хорошо, это для Выкрестовых… Только вот бежать нам надо, сначала подняв шум. Чтобы не до нас было армейским, уразумел?

Коротко пересказал Ефиму про политических. Дескать, подбил их главаря на бегство с этапа. Если он сдернет, то капитан с казаками, первым делом их ловить бросятся - начальство за побег по головке не погладит. А тут и мы можем тихонько свалить. Нас ловить начнут в последнюю очередь.

- Ключи к кандалам, - мигом выделил главное Севастьянова.

- Именно! - я достал из ящика Степанова бутыль спирта, которую разбавил обычной водой до приемлемых значений. И кусок воска, что выпросил на полуэтапе у местного ключника.

- Сможешь вечером подпоить унтера и снять метку с ключей? Они у него на поясе висят.

- А где отливать отмычки будем?

И правду Ефим сам из каторжан - вопрос, что называется не в бровь, а в глаз. Профессиональный.

- Наумов говорил, что впереди большое село Покровское. Там и кузнец есть, и даже ярмарка воскресная.

- Дознаются!

- Когда дознаются, будем уже далеко.

Мы почти обсудили с Ефимом детали всей плана, как меня позвали вскрывать огромную водяную мозоль у каторжника. Из “мирных”. И что делать? Ладно, как-нибудь справлюсь. Скальпель есть, чем промыть тоже. Глаза боятся, а руки делают.

***

Неловко орудуя скальпелем и уворачиваясь от брызг вовсе не воды, а натурального гноя, я крутил и крутил ситуацию так и сяк. Быть пешкой, которую могут походя зарезать какие-то немытые варнаки совсем не хотелось. А значит, надо встраиваться в общество. Первый шаг - спрятаться. Второй - заработать денег и стать независимым. И как это можно сделать?

Я начал вспоминать, чем вообще характерен 1879-й год. А знаменит он своими покушениями на Александра II - перебирать их в уме стало моим “спасательным якорем”. Историк я или где?

В апреле народоволец Соловьев несколько раз стрелял в царя возле Зимнего дворца. Не попал, был схвачен, после чего осужден и повешен. В декабре, через семь месяцев, Софья Петровская во главе боевой группы заложит мину под полотно Московско-Курской железной дороги. Прямо на пути следования поезда Александра II. Но что-то там не срастется - подорвется другой поезд, где поедет свита и слуги. И почти сразу следующий теракт. Знаменитого Халтурина. Собственно после которого и пойдет в массы термин “халтура”.

Через знакомых Софья Перовская узнала, что в Зимнем проводится ремонт подвалов, в число которых входил и винный погреб, который располагался прямо под царской столовой и был очень удобным местом для бомбы. Реализацию плана поручили новому народовольцу, крестьянину Степану Халтурину. Устроившись во дворец, «столяр» днём облицовывал стены винного погреба, а ночью ходил к своим “коллегам”, которые передавали ему мешки с динамитом. Взрывчатка маскировалась среди строительных материалов.

Только вот со временем взрыва опять произошла накладка - ужин задержался, взрыв застал Александра II неподалеку от комнаты охраны, которая располагалась близ столовой. Царь не пострадал. Зато погибло десяток солдат. Раненых тоже было много.

И только во время шестой попытки самодержца удалось убить. Сделал это Игнатий Гриневицкий кинув под ноги царю бомбу на набережной Екатерининского канала. Там потом построят потрясающей красоты храм - Спас на Крови.

Все покушения на Александра II я помнил досконально - в школе как раз вел восьмой класс, где проходят тему. Мы даже дискуссии с учениками устраивали - великий реформатор или безвольный монарх? И там досконально разбирали все повороты политики “Освободителя”. Самое сложное в этих дискуссиях было отвечать на вопросы учеников про любовные интрижки царя. Последняя из которых - с княжной Долгоруковой - прилично так подорвало авторитет династии в обществе.

Декабрьское минирование железной дороги вполне можно предотвратить - террор, как метод выглядит со всех сторон мерзко. Даже если это попытка свергнуть тирана, коим Александр II, разумеется, не являлся. Но четвертое покушение прошло без жертв - лишь несколько вагонов свитского поезда сошло с рельс. Перспективней выглядел пятое покушение Халтурина. Вот там кровушки то налилось вдосталь. И опасности для власти было значительно больше - царь шел в столовую в сопровождении семьи. Испуганная же власть может щедро наградить своего спасителя. Картузник Комиссаров, который спас царя при первом покушении и получил личное дворянство - не даст соврать.

Тут явно было о чем подумать.

***

- О чем задумался, господин фельдшер? - довольный каторжанин заматывал ступню чистой тряпкой. Вскрытие мозоли прошло удачно, чернявый, пожилой арестант по кличке Цыган даже сунул мне в руку медную копейку. Спасибо, конечно, но чувствовал я себя странно. Радость Цыгана тоже можно понять - теперь поедет до Покровского на телеге, поглядывая свысока на бредущих в пыли соратников по несчастью.

- О всемилостивейшем даровании крепостным людям прав, - брякнул я, засовывая копейку в карман. Мой первый “капитал”, надо будет потом повесить в рамочку.

- Высокие думки. - покивал Цыган. - Помню я тот денек. Жили мы не тужили, ходили на барщину, землю пахали. Барин был у нас хороший, но со странностью. Всё время проводил в своём кабинете, даже в церковь не ходил.

- Семейный?

- Нет, бобыль. Только и знал, что считать деньги да пить вино. Но справедливый был - ентого не отнять.

Цыган залез в небритую половину головы, щелкнул вошью. Сколько я не боролся с разными насекомыми на каторжанах - все без толку. Устроить прожарку одежды было негде, керосина для выведения вшей и гнид мне тоже не выдали. Даже посмеялись. Наумов высказался в том духе, что вша вообще животная полезная. Арестанты их собирают, показывают сердобольным. И добывают тем лишнюю деньгу.

- …никогда не забирал последний хлеб, - продолжал рассказывать Цыган, почесываясь. - А тут вдруг нам говорят, идите к церкве, чичас с города глашатай будет. Кажись в конце февраля, ага… в день памяти преподобного Вукола! Точно. Приехал чиновник, весь важный такой, в шубе горностаевой нараспашку. Вышел на крыльцо, кричит:

- Радуйтесь, православные! Государь решил даровать вам волю. Ну и дальше манифесту зачитал.

Мы помолчали, каждый думая о своем. Цыган щурился на солнце, сворачивая самокрутку. Я же вспомнил популярный в моем времени анекдот. Идёт заседание государственной думы. Спикер, стоя на трибуне, говорит: «Господа, мы наворовали денег, купили себе всё необходимое, открыли счета за границей, пристроили своих детей. Не пора ли подумать о людях?». На что ему из зала отвечают: «Да, давно пора! Душ по триста не помешало бы!».

- Что улыбаешься, господин фельдшер? - каторжанин задымил вонючим самосадом. - Радуешься за нас, крестьян?

- Разве воля это плохо? - вопросом на вопрос ответил я.

- Без землицы то? Плохо, - Цыган сплюнул на землю. - Как барин узнал о досаде с манифестом - как с ума сошел. Нанял охранников с берданками, запретил покосы, да в лес евойный за дровами ходить. Сам не ам и другим не дам. Ей-богу, как умалишенный стал, все ходил сычем, в хаты заглядывал, покражу зерна выискивал. Никакой жизни при нем не стало - голод, да плетка исправника. Тут то я первый раз за ножик с кистенем и взялся. Шестеро голодных по лавкам. Семью то надо кормить? Что думаешь, господин фельдшер?