Эйрих не спешил с сигналом, видя, что обстановка пока что складывается в его пользу: римских штурмовиков удается сдерживать, поэтому выгоднее дождаться полного вовлечения резерва в бой.
Римляне сопротивлялись, пытаясь восстановить формацию и оттеснить готов за остатки ограды. Их воинские качества были на высоте, и Эйрих не сомневался, что его воины после такой неожиданности, как катящиеся со склона камни, пали духом и позволили бы себя убить. Но расклад боя был крайне невыгодным для легионеров, что обусловлено очень нехорошей диспозицией, вынудившей квестора бросить в бой резерв. Бросать резерв в бой – это один из самых худших сценариев, когда речь идет о начальной фазе битвы.
Сам Эйрих в прошлой своей жизни небезосновательно считал, что если обстоятельства обрекают тебя вводить резерв в самом начале схватки – это значит, что противник уже переиграл тебя или ты сам оказался недостаточно компетентен, чтобы вести своих людей в бой.
«Но чего ждать от обычного квестора?» – подумал Эйрих, пуская стрелу в скопление лучников.
В ответ ему летели стрелы, но он вовремя укрывался за удерживаемой Альвомиром дверью, обогатившейся уже на добрый десяток стрел. Эйрих отметил, что стрелы имеют трехгранные наконечники[52]. Сложное изделие, причины изготовления которого Эйриху не совсем понятны. Сам он, осознавая необходимость борьбы с бронированными противниками, использовал шиловидные наконечники, которые его полностью устраивают. Правда, шиловидные часто ломаются, потому что готы делают их как-то неправильно…
Мастерство стрельбы из лука у римлян было слабенькое, где-то на уровне Эрелиевы, которая только на пути становления лучника. Или у них такое считается достойным уровнем, или это какие-то плохие лучники.
Размен стрелами не увлекал, потому что противник слишком сильно уступал Эйриху в мастерстве. Он положил шестерых, прежде чем резерв квестора завяз в бою. Встав за импровизированный щит, Эйрих снял рог и подал протяжный сигнал.
Вновь выходя из-за укрытия, он по касательной поймал стрелу, сильно дернувшую кольчугу. Болезненно, но несмертельно.
– Псиная порода… – озлобленно процедил он и вернулся обратно за дверь.
Альвомир имел отрешенный взгляд, и было непонятно, о чем он думает и думает ли вообще.
«Наверное, мечтает о вечере, когда ему дадут еду и можно будет поспать до самого утра», – предположил Эйрих, обходя гиганта, чтобы выскочить с другой стороны.
Впрочем, необходимости продолжать перестрелку с лучниками уже не было. Ниман Наус показался из леса во главе припрятанного до поры до времени отряда. Прием был банальным, избитым и неоднократно провернутым Эйрихом в прошлой жизни, но он почему-то почти всегда срабатывает.
Вероятно, квестор рассматривал такой вариант развития событий, но отбросил его как маловероятный. Ожидающий своего часа резерв делает такой банальный прием напрочь неэффективным. Но квестор Тулий Гамала недооценил или, наоборот, переоценил Эйриха, поэтому сейчас римляне получат удар в тыл, хотя перед этим умрут лучники.
– Альвомир, пора, – произнес Эйрих.
Здоровяк отпустил импровизированный щит, водрузил себе на голову тяжелый шлем со сплошной кольчужной сеткой, после чего вооружился своим топором и пошел в решительную атаку.
Эйрих, оставшийся без абсолютной защиты, которая побежала убивать все, что не имеет на плече белой ленты, активно задвигался, непрерывно наблюдая за лучниками, которые в запале боя продолжали слать стрелы, но еще не видели угрозу, вышедшую из чащи.
Выпустив еще три стрелы и едва не словив одну, он поместил лук в саадак, подхватил свой щит и извлек топор из поясной петли. Время вступить в рубку, потому что это хорошо для репутации славного воина.
К моменту, когда Эйрих преодолел ограду и вступил в кровавую зарубу, воины отряда Науса уже начали истреблять лучников, ошеломленных ударом с тыла.
Выбрав наиболее безопасного римлянина, Эйрих нанес удар в самый неурочный момент и поразил правую ногу жертвы. Это привело к тому, что уже сражающийся против римлянина Аравиг, раненный в прошлом сражении в левую руку, воспользовался моментом и разрубил своему врагу шею. После извлечения топора из шеи брызнула короткая струйка крови. Аравиг благодарно кивнул Эйриху и кинулся поддерживать сотоварищей.
Римляне грамотно давили во фронт, чтобы расколоть формацию готов, но теперь это имело мало смысла…
Эйрих еще поучаствовал в схватке, попытавшись достать ближайшего для себя римлянина, размахивающего спатой, но финальный удар от воинов Науса поставил точку в противостоянии.
Когда тебя рубят спереди, а потом еще и сзади, очевидно, что дела твои плохи. Несколько групп римлян даже сумели прорваться, не сражаясь, а просто щемясь через толщу, но основная масса полегла под ударами топоров и копий.
Эйрих насчитал человек двадцать, которые сумели сбежать, но среди них не было Тулия Гамалы.
Готы добивали раненых противников и помогали раненым соратникам, а Эйрих искал среди выживших врагов их командира.
– Стоять! – крикнул он, придержав замах топора. – Этого берем живьем.
– Но зачем? – недоуменно спросил Хродсгер, обычный воин, бившийся в отряде Науса. Черноволосый, с простым безбородым лицом, искренне недоумевающим в этот момент. На вид ему зим восемнадцать-двадцать, не больше.
– Потому что это их командир, – ответил ему Эйрих. – Будет неудобно, если мы прикончим его просто так, не выяснив всех сведений. Окажите ему помощь, потащим с обозом домой.
Римский квестор молча смотрел на беседующих готов. Он проиграл, потому что мальчик оказался хитрее. Рядом лежит сломанный меч. Значит, он встретился с Альвомиром. Судя по изгибу правой руки, она тоже сломана: гигант обделен умом, но его дурь компенсирует все.
Квестор молчал, потому что говорить было нечего – все и так ясно, как и говорил Эйрих ранее.
– Сделаем, Эйрих, – кивнул Хродсгер, опуская топор.
Эйрих прошел к Ниману Наусу, весело переругивающемуся с Хумулом.
– А ты, тварь, сомневался, да? – весело оскалившись, Наус гладил свою вспотевшую лысину. – Небось, коленочки затряслись, а?
На лице его свежий неглубокий порез, проходящий через левую щеку, а все лицо в крови, своей и чужой. Схватка была жаркой.
– А кто бы не засомневался, сучий ты потрох? – вопросил Хумул. – Эйрих – этот с конем, уедет так, что потом поминай как звали, а у меня недобитки одни, волчья сыть, ну и рабы еще!
– О, Эйрих! – увидел нового человека Наус. – Ну, тут я тебе скажу! Будь ты постарше, я бы тебя вождем избрал!
– Да, об этом точно надо сложить песню! – поддержал Атавульф, переживший схватку с римлянами. – Есть у кого-нибудь знакомые лидарейсы?
Лидарейсы – это певцы, как правило, странствующие из деревни в деревню, но иногда оседающие в особо крупных поселениях. Эйрих неоднократно слышал о них, но они никогда еще не посещали их деревню без имени.
Теперь-то к ним точно позовут лидарейса, ведь победа пятидесяти готов, половина из которых являлась недобитками, против сотни римских легионеров – это достойная песни история. А еще Эйрих собирался заставить Виссариона записать все подробности в хроники. Ну и самому тоже оставить подробное описание на пергаменте.
В прошлой жизни он не очень подробно делился сведениями о своей жизни, потому что не до конца доверял китайским летописцам, но такого же нельзя сказать о его родных братьях… Тот же Хасар, младший брат Темучжина, когда выпивал в дозволенный день и в дозволенный раз, собирал вокруг себя всех летописцев и начинал вещать о его важной роли в становлении Чингисхана. Ему никто не верил, хотя часть рассказываемого все же была истинной. Но вся изюминка была в том, что ему никто не верил, потому что Хасар был известным на всю державу хвастуном…
Но сегодняшний день был знаменателен не только блестящей победой. Еще они потеряли семнадцать воинов убитыми, почти всех из раненых в прошлом бою, а вдобавок получили еще девятерых новых раненых… Некоторые из раненых не переживут сегодняшней ночи, а кто-то умрет спустя несколько дней, так всегда бывает.
