19 августа 407 года нашей эры, Восточная Римская империя, г. Константинополь, Большой дворец

– …тебя есть другие люди, Антемий! – твердил комит священных конюшен Иоанн. – Почему я?

Он так привык к жизни во дворце, что перспектива отправиться в Паннонию, пусть и во главе крупного отряда, его пугала. До икоты и нервного поноса. И последнее не было шуткой, потому что Иоанн перед приемом у консула три раза ходил в отхожее место, а за ночь до этого икал. Все потому, что Антемий сформулировал тему приглашения на аудиенцию как «Обсуждение отправки патриция Иоанна Феомаха, комита священных конюшен, в Паннонию».

– Такова воля императора, – развел руками довольно улыбающийся консул.

– Но почему? – вопросил Иоанн. – Почему не кто-то еще? У нас больше нет никого, кто может договориться с готами?

– Так там не договариваться надо, – ответил консул. – Надо сделать так, чтобы количество набегов сократилось.

– Тогда мне нужна армия, – уверенно заявил Иоанн.

– Думаю, ты понимаешь, что армию тебе никто не даст? – грустно усмехнулся Антемий.

Иоанн и не надеялся на армию, потому что времена неспокойные, и Антемий не доверяет шахиншаху Йезигерду I, ставшему настолько миролюбивым и терпеливым к христианам, что невольно ожидаешь подвоха… А готская проблема требует отвлечения значительных сил, ведь их войско, по разным данным, насчитывает от десяти до пятнадцати тысяч воинов. Это потребует отправки трех-четырех легионов. Откуда и за чей счет?

Ситуация безвыходная, это понимал даже Иоанн, хоть отношение к военному делу имел весьма отдаленное, с головой уйдя в дворцовые интриги еще в юности. А ведь есть еще готы в Малой Азии, в Константинополе…

Несколько тысяч готов истребили в резне, учиненной простолюдинами семь лет назад. Это было во времена, когда Гайна, известный военачальник, родом из готов, поднял мятеж и пытался захватить власть в империи. Но жители Константинополя не позволили попрать честь империи и вырезали всех мятежников, а Гайна был вынужден бежать за Дунай. С ним были остатки его армии, которые были разбиты гуннами. Засоленную голову мятежника доставили в Константинополь. Иоанн лично видел ее.

Сейчас все несколько иначе. Готы окончательно потеряли страх и ни во что не ставят империю, императора и вообще римлян. Их давно следовало поставить на место, да… Но почему именно он?

– Выезжаешь на следующей неделе, – произнес консул Антемий. – Любыми доступными способами замедли или останови набеги. Если вернешься несолоно хлебавши, сразу готовься к почетному посту где-нибудь в Египте…

Приказы консула обсуждать бесполезно. Что-то скажешь против, это вмиг будет донесено до императора, который всегда делает, как говорит Антемий. И тогда Иоанн быстро посчитает, что ссылка в пески Египта – это божья благодать. Тем более добрые языки донесли до императора, что Иоанн когда-то путался с его покойной женой, а еще добавили, что Феодосий – это сын Иоанна, то есть бастард незаконный.

«Было-то пару раз… пару десятков раз… – подумал Иоанн с отчаяньем. – Но кто с ней только не путался! Гвардейцы через одного с ней ночевали! Один, точно знаю, наведался к императрице, когда Аркадий был на воскресной молитве в соборе!»

Несправедливая молва сделала его практически единственным виновником этой грязной многолетней истории, с чем Иоанну теперь приходится жить и терпеть пересуды придворных, враз ставших благочестивыми и целомудренными.

«Мрази лицемерные», – со злостью подумал Иоанн.

– Даю тебе в распоряжение центурию палатинов из германской ауксилии, – произнес Антемий. – Будут тебе защитой и весом в глазах готов. Говорят, они боятся германцев.

– А если меня убьют? – спросил Иоанн.

– Если убьют, то жди меня на суде Христовом. Я, если успею, расскажу тебе, сумел ли отомстить, – улыбнулся консул.

Ясно было, что Антемию плевать, что станет с Иоанном посреди готов. Зарежут ли, запытают или сожгут – у консула даже аппетит не испортится. Комита списали и больше не котируют в расчетах придворных интриг… Но можно вернуться со славой усмирителя готов, и это изменит все. В общем, для начала надо что-то придумать.

Больших денег у него нет, личная армия отсутствует, земель, которые можно пообещать взамен ненападению, тоже нет. Ему нечего предложить им, ни богатств, ни страха, ни ложных надежд…

Остается только типично грязная римская интрига. Варвар может быть сколько угодно силен на поле боя, но в интриге он редко опаснее ребенка. Этим можно и нужно воспользоваться.

Иоанн ободрился, начал обдумывать в общих чертах прорисовывающиеся идеи…

– Можешь идти, – сказал консул. – И не вздумай даже бежать. Это будет означать, что ты изменил верности императору, и тебе нигде не укрыться от праведного возмездия.

– Не оскорбляй меня сомнением, – попросил Иоанн, вставая с неудобного дубового стула. – До встречи.

– До встречи, Иоанн, – кивнул ему на прощание Флавий Антемий.

8 сентября 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония, на площади безымянной деревни

Когда пошел первый снег, готы удивленно повыходили из своих жилищ. Эйрих в это время возвращался с проверки силков, с тушкой куропатки за плечом.

Снег ранней осенью его не удивил, потому что в его родных степях бывало и не такое. Но он считал, что это не к добру. Ранний снег никогда не бывает к добру.

– Где отец? – спросил Эйрих, зайдя в дом.

– Он ушел к вождю, господин, – ответил Виссарион, чистящий брюкву.

– По какому делу? – насторожился Эйрих.

Сегодня Зевта должен был сидеть дома и отдыхать, у них с Эйрихом договор: отец не пьянствует пять дней в декаду, а сын все эти дни добывает ему по кролику или куропатке в день. Вместе с этим они тренируются в воинском деле, потому что Зевта был впечатлен боевыми навыками сына, хотя никогда его особо не готовил. Отец из него – как из замороженной грязи стрела, по мнению Эйриха, который в прошлой жизни был образцовым наставником и воспитателем для своих детей.

Вместе с Зевтой к тренировкам подключились Валамир, Видимир и Афанарик. Для троих братьев Эйрих стал неоспоримым авторитетом на воинской стезе, потому что отец-то уже давно ходит в набеги, а Эйрих же тут все время был, почти ничем от них не отличался, только странно себя вел и вообще был какой-то не такой… И тут успех в набеге, к нему прислушиваются вождь и отец, а потом он Вульфу на поединке зарубил, и это была заявка на титул самого славного сверстника, а также доказательство того, что если усердно тренироваться, то можно стать таким же.

Только вот Эйрих не видел перспектив в своих братьях. Не воины они, как бы им там ни казалось. А вот перспективной, к его удивлению, оказалась Эрелиева. Она разительно отличалась от сверстниц, стреляла из лука лишь чуть хуже Эйриха, сама уходила в лес и тренировалась там с настоящим боевым топором, раздобытым невесть где. Возможно, украла, возможно, выменяла на что-то…

Эйрих с предубеждением относился почти ко всем женщинам, причем имел на то основания: в степи женщины не значили практически ничего, за редким исключением. Для Темучжина такими исключениями стали его мать Оэлун и жена Бортэ. Они имели на него влияние, он никогда бы не смог поднять на них руку и даже не помышлял о том, чтобы от них избавиться. Матери он был обязан и любил ее, а вот Бортэ… Первая его жена была особенной женщиной. Она обладала волей, какую не проявляли иные мужи, а еще умела мастерски интриговать…

«Я только допускаю, что казнил некоторых своих младших жен совершенно не по делу… – подумал Эйрих, выходя из дома. – Никогда не забуду ту грызню в ставке, развернувшуюся из-за взятия мной в жены меркитки Хулан…»

Эту жену Темучжин получил в качестве дара от вождя меркитов Дайр-Усуна. Хулан была дочерью вождя, поэтому такой щедрый жест был воспринят как акт примирения и нешуточная возможность для мирного сосуществования. Но надежд этот брак не оправдал, поэтому меркиты в конце концов были уничтожены.