Дразнили глаз открытые глубокими вырезами груди, в разрезах подолов показывались ноги, причем заметно выше колена. В пространстве текли токи из надежд и возбуждения. Они создавали сексуальное напряжение, кружили голову участникам действа.

В этот день завязывались короткие романы военного времени, к этому дню приурочивали влюбленные кульминацию своих немудреных отношений.

Взвинченные, наэлектризованные дамы бросали влажные взгляды на троицу, но, разглядев шевроны Дальней Разведки на рукавах и малочисленность звезд на погонах, переносили свое внимание на других кавалеров.

Конечников отвечал им тем, что поминутно поглядывал на часы, словно была какая-то необходимость знать, сколько сейчас времени. На самом деле, он просто демонстрировал окружающим свой роскошный «Куппермайн», «мэйд ин ЭсТи» на запястье.

А заодно создавал видимость, будто с нетерпением ждет роскошную пышноволосую блондинку с умопомрачительной фигурой и ангельски-невинным личиком, способную безо всякого стеснения вытворять в постели то, о чем только что давясь слюной рассказывал Симонов.

По правилам, собравшиеся первые полчаса просто смотрели друг на друга, выискивали знакомых, здоровались, пили и закусывали. Василий тихонько комментировал дам, мимо которых двигалась троица приятелей.

Он развивал свои рассуждения на тему: «ночью все кошки серы», что в понимании второго лейтенанта означало только одно — статус женщины можно определить исключительно по нижнему белью. А оттого ее непременно нужно раздеть.

— Тетка может быть надушена и одета, как мажорка, но, к сожалению и духи чужие, и платье не ее. Раскатаешь губу на богатого тестя, — и облом, — притворно-сокрушенно сказал он. — Семейка бедная, как мыши церковные, и «суженая» страшна, как смертный грех.

— Хочешь богатенькую? — иронически поинтересовался Гут.

— А то, — без тени смущения ответил Васька. — И приданое, и протекция.

— И выпивки — залейся, — вставил Авраам.

— Не, мужики, — подумав, ответил Стрельников. — Пить бы я бросил, карьерой занялся.

Авраам вздохнул. Ему на этой ярмарке «вакансий», с его искусственной рукой и нетрадиционным цветом кожи, ничего путного не светило.

— Все бы в этой ситуации ничего, — вставил Федор в разговор. — Но тут вопросик каверзный возникает — кто в семье мужиком будет?

— Да ну тебя, Крок, — обиделся Василий. — Линкоры с неба валили, а уж этих лохов построить, как два пальчика описать…

— Ну-ну, — только и ответил Конечников.

— Эта вот подруга точно замуж хочет, — произнес Стрельников, разглядывая кучку беседующих теток, — но видать очень долго собиралась, устарела. Той, что стоит напротив нее, не мешало бы жрать поменьше… Эта просто страшная. А вот к этой я, пожалуй, подкачу.

Стрелкин улыбнулся симпатичной, простоватого вида девице, и та скроила в ответ немного ненатуральную, но благосклонную гримаску.

Приятели круто повернули к дамам.

— Стрелкин, а как же приданое? — тихонько поинтересовался Гут. — У этой на лбу написано, что денег у нее не водилось никогда.

— Так это я потом, когда состарюсь, — с усмешкой ответил Василий. — А пока для души.

Он подошел к девушкам, щелкнул сапогами, громогласно представился, завязал разговор молодцевато-пошлым тоном. Дамы старательно смеялись остротам Стрелкина.

Гут и Конечников вынуждены были поддержать разговор с дамами, понимая, что на сегодня судьба предоставила им делать выбор лучшего из худшего. Простушка Таня, молодая, глупенькая телефонистка, откровенно игнорировала Авраама и Федора, которые и чинов не выслужили, и развлекать женщин не научились.

А ее подруги, тетки из лазарета, не вызывали желания совершать вокруг них галантные маневры, хоть и показывали всем своим видом, что для них единственный недостаток в мужчине — это когда у него не стоит.

— А что это у вас с рукой? — спросила пончикообразная Лена у Гута.

— Мода такая, перчатку на левой руке носить, — вымученно ответил он.

— Нет, ну правда, — настаивала та. — Можно посмотреть?

Женщина без церемоний взяла его за кисть.

— Протез? — поинтересовалась она.

Гут кивнул. «Пончик» собралась было переключиться на Конечникова, но вклинился Стрелкин:

— Милые дамы, вы не смотрите, что у Авраама петлицы интенданта. Он раньше был командиром корабля, линкор сбил в битве у Гало. Он у нас парень героический. Был ранен, в плен попал, наши потом отбили.

Ему вот-вот присвоят майора. И приказ о пожаловании ордена Алмазного Креста за тот бой недавно подписан самим князем-императором.

Можно не сомневаться, что Авраам оставит службу лейтенант-полковником или полковником. Это означает максимальную пенсионную ставку и наследственное дворянство. А в кабинете интендантской службы он в полной безопасности.

Гут стиснул зубы от досады и незаметно показал Василию кулак.

Эффект был полный. Дамы, даже Татьяна, защебетали вокруг капитана Кинга, который отвечал на любезности односложно, борясь с желанием послать девиц подальше.

Побыв еще минут пять для приличия, Гут и Федор отошли, сославшись на неотложные дела, не обращая внимания на отчаянную жестикуляцию Стрелкина. Казалось, второй лейтенант просто кричит: «Вот же вам нормальные бабы. Дадут по паре разиков без проблем… Какого хрена вам еще надо, лохи?!».

Приятели пошли на четвертый круг, высматривать то, что осталось… Из зала уже раздавались звуки настраивающегося оркестра: пердел тромбон, на разные голоса блеяли трубы, отчаянно, точно их распиливали напополам, голосили скрипки.

— Я решил… — серьезно сказал Авраам. — С меня хватит тих девочек-пустышек.

— Сам ведь знаешь, что женщина в армии это нечто неприличное, но крайне необходимое, — заметил Конечников. — Бросили вот Ваську… Будем теперь вручную праздновать.

— Это он нас бросил, — зло ответил Кинг. — Вечно о себе только думает.

— Да в этом деле каждый за себя.

— Вот и беги, не поздно еще, — вспылил Гут. — Морду подушкой прикроешь, оно и прокатит.

— Да ну, — скривился Конечников. — Я тоже пустышками наелся.

Авраам вдруг улыбнулся.

— А ведь помнишь как бывало… — сказал он. — По молодости кого только под себя не клали. Была бы дырка. И все в охотку.

— Зря мы отказались от услуг Никитки Симонова, — заметил Конечников.

Стоит сказать «черт», как он появится. Никита был уже здесь.

Симян прибился к компании штатских из лаборатории бурового оборудования. Пользуясь тем, что вестибюль опустел, пьяная компания не стеснялась. Нетрезвый, громкий галдеж был слышен издалека. Как всегда, научники делали вид, что восторгаются остротами своего руководителя, академика Корсакова.

Антон Петрович наивно принимал этот явный подхалимаж за чистую монету. Он с самодовольным и гордым видом рассказывал бородатые анекдоты про аспирантов, мэнеэсов и жен академиков, не понимая, что смеются в первую очередь над ним самим.

При этом академик обнимал за тонкую талию Хелену, свою любовницу и ассистентку, что до крайней степени усиливало комизм ситуации.

— Когда научный сотрудник защищает кандидатскую диссертацию, он в первый раз меняет жену, — громогласно обьявил Корсаков.

— Почему? — спросила одна из слушательниц.

— Ему некогда, а природа женщины своего требует…

Раздался дружный смех. Академик подождал, пока он утихнет, и продолжил:

… Вот тогда у жены возникает молодой аспирант, а ее муж, получив кандидатскую «корочку», узнает про развесистые рога. Это оттого, что теперь, когда у него появилось свободное время, неверность «прекрасной половины» обнаруживается сразу.

Когда веселье утихло, Симонов поинтересовался:

— Антон Петрович, а дальше?

— А дальше, молодой человек, все просто. Новоиспеченный кандидат наук подбивает клинья к жене коллеги, который работает над докторской, и которому тоже некогда заниматься супругой.

Компания захихикала.

— А дальше? — не унимался Никита. — Доктор наставляет рога академику?

— Ах, юноша, — назидательно сказал Корсаков. — Сразу видно военного. У академиков, как правило, молодые жены. Чаще всего девочки, отбитые у своих аспирантов. Тут нужен свежий мальчик, только из института, которому жены академиков помогают пролезть в аспирантуру.