— Сэр, офицер Шпильман. — Связист протянул трубку, и я вновь погрузился в доклад.

— Господин капитан, слышите? Наблюдаем работу артиллерии на юге от нас. По соседям бьют, черти треклятые. Уже полтора десятка взрывов насчитали.

— Понял вас, укрепите тылы по берегу реки и у дороги на юг. На всякий случай.

— Слушаюсь, господин капитан. — С легкой горечью ответил прапорщик. На что надеялся? Что мы туда двинем, помогать соседу? А здесь как?

— Самуил Аронович. Укрепляйте позиции, готовьтесь. Наш фронт ЗДЕСЬ. Выполняйте.

Если побежим всем помогать, то нам уже никто не поможет…

Англичане вернулись очень скоро. Перестрелка слева, на берегу, еще не завершилась, как за мостом начались шевеления. Ожили казавшиеся подавленными миномёты, и стало их больше. Метили теперь по линии окопов, кою мы своими действиями уже вскрыли. По церкви откуда-то с того берега, из-за зоны видимости ударил снаряд. Об этом доложил влетевший в штаб ополченец. Выглянуть я успел лишь к итогу — большой кусок колокольни местной церкви медленно осыпался. В вершину снаряд не попал, но там никого и не было. Укреплённый пост корректировщика был ниже, на первом пролёте лестницы, так удобные маленькие узкие окошки для наблюдения были… Снаряд выгрыз стену, обнажив те самые мешки…

— Сукины дети, ироды, проклятые… — Не скрывая злого негодования, зарычал ополченец глядя на произошедшее вместе со мной.

— Сэр, корректировщик… — Шокированный связист протянул мне трубку телефона, и я с не меньшим удивлением её принял.

— Позиция… скомпрометирована… Я ранен… Лестница обрушилась… Это танк. Прижался к домам… вижу только башню… — Прерываясь, болезненно дыша и охая, говорил знакомый голос солдата. — Британцы… у них… движение… вдоль зарослей на берегу. Что-то готовят… Вижу…

Обрыв связи ощутил всем телом. Снаружи среди взрывов мин прозвучал один ровно в миг обрыва. Ополченец, стоявший в окне, резво выглянул, а вернувшись, стянул каску и размашисто перекрестился, хотя секунду назад сиял лицом, услышав, что корректировщик выжил.

— Добили, нехристи… Отмучался…

Каждый следующий момент боя отталкивал меня всё глубже куда-то в себя. В механические действия, запрограммированные на основе опыта и злобы. Безымянный, ведь я даже не удосужился узнать, как зовут солдата, корректировщик погиб, но он не был первым. Мины к моменту его гибели собрали первую жатву, погубив в окопах и за их пределами нескольких бойцов, и ранив не меньше десятка. Майнер исчез из штаба при первом сигнале. В перевязочной вскоре стало очень тесно, а вернувшийся БТР принял очередную партию раненых. Вскоре вражеские инженера расчистили маленькими зарядами заросли кустарника и деревьев на берегу, открыв для танка широкий участок. Тот не заставил ждать, принявшись поливать из пулемёта и пушки окопы, склад и даже церковь. Благо артиллеристы с их 37 мм пушечкой отошли на запасную позицию — прямиком на Мичиган-Стрит, на самый её центр! Но не в открытую, а чуть в глубину затора машин, там уплотнили побитые машины, и меж домов, через улицу, вышла защищённая тропа для переброски войск, и для той самой пушки. Так очень быстро получил свою порцию радости — мелкие снаряды что-то повредили танку, и тот отбыл в укрытие. Десант после очередной порции мин на приступ не пошел выжидая неведомо чего. С момента начала сражения прошло всего полтора часа, а я испытывал чувство угнетения словно после многодневного безустанного боя… Метался как загнанный зверь, то на склад, уже не к амбразурам, а дырам от снарядов, кои даже заделывать не успевали, бойцы возвели еще один «саркофаг» для стрелков у амбразуры и всё, при обстреле тут никого кроме пулеметчиков и стрелков внутри убежищ не было. То во внутренний двор, за склад выходил ход сообщения из окопов убегающих влево от здания. Тут часто появлялся Казановский. Чаще — вместе с ранеными. И сам прапорщик уже не выглядел свежо и бодро. Перевязанная кисть левой руки, глубокая царапина на правой щеке, и налившийся краснотой след от удара на левой. Офицер рапортовал о потерях убитыми и ранеными, о расходе припасов.

Иногда я добегал через дома за складом до Норт-Гурон-стрит. Тут недавно объявились ополченцы Раскатова. Они отбили высадку десанта на лодках, прибыло там два десятка красных беретов, а с противоположного берега их поддержали миномёты и пулемёты. Потери ополченцев на этом участке были самыми серьёзными. Убиты 12, и ранены 20 человек: 4 тяжелых, отправлены в тыл на грузовике, остальные получили перевязки и вернулись в строй. Прибалт оставил несколько бойцов с пулемётом для наблюдения за участком, враг потерял десяток своих, и резво отошел прикрывшись дымами. Но ничто им не мешало предпринять ещё попытку.

Правый фланг, контролируемый Шпильманом, выглядел крепче всех нас. Он не понёс невозвратных потерь, были раненые, но всё в пределах разумного. А вот что было дальше на юге — сильно напугало. Там наступила абсолютная тишина. Никто не стрелял, не рвались снаряды.

— Ох, не по душе мне это, господин капитан. — Слегка растягивая слова говорил Юргис Айварсович глядя на юг. — Впрочем, на севере тоже не очень-то и стреляют…

Ответить на это было нечего, одна надежда — позвонить полковнику и выяснить обстановку. Нам обещано подкрепление, а сидеть в окружении не улыбается совсем, особенно если мы понятия не имеем что уже окружены.

Проклятый мост. У меня внутри звучит безумная, подтачивающая мыслишка: «Я уже защищал однажды мост, где ничего кроме смерти не было…»

- К вам идёт колонна танков! Это не десант! Не американцы! Слышите?.. Роб, назад!.. — Крик в трубке перемежался со звуками активной перестрелки. На звуках стрельбы же связь прервалась. Пропавший было патруль, что давал нам сигналы о подходе врага, внезапно обнародовался и теперь, скорее всего погиб, сообщив нам последние данные.

К нам идёт колонна танков. Не десант. Не американцы. Твою мать, я надеялся, что сухопутные силы врага прорвутся всё же гораздо позже… И вообще — что прорвутся свои сначала! А не вражеская сухопутная армия…

Теперь эта заминка англичан после прошлой атаки понятна. Ждали, черти, своих ждали! Теперь не рота на роту, а хрен его знает, сколько против нашей горстки.

— Связи со штабом нацгвардии нет, сэр… Как в воду канули. Наверное, обрыв, надо проверить линию близ позиций… — Техник Тиммс, так хорошо трудившийся на поприще связи, собранный и чёткий в окружении аппаратуры, внезапно побледнел и осунулся. Выйти сейчас на улицу в мир опасности, кажется, было выше его сил.

— Отправь на линию кого-нибудь из своих, и пусть с ним идёт пара бойцов. — Я глядел в стену и пытался решить, как дальше быть. Рота все ещё жива, да потери есть, да не понятно, что происходит с флангами, нет связи со штабом. Но нас, перекрывающих узкое горлышко моста, ещё надо как-то преодолеть. Даже против тяжелых машин у нас всё же есть средства. Нет таких машин, что не горят от коктейлей Молотова. А уж в городе я воевал, и вверенную мне сводную роту на тему боев в застройке против техники — чутка настропалил. Позиции в домах распределены заранее, много разрозненных мест хранения бутылок с огнесмесью, проездной путь только один, и тот частично заблокирован. Остановим гадов! Но как быть в принципе? Смертниками всех сделать? Отбиваться до последнего? Велика цена за остановку врага… Окружат и всё, тот же город и для нас станет могилой. Отходить нельзя. Всё во мне кричит: «НЕ СМЕЙ УХОДИТЬ!» Подсказка из глубин моих… Бог его знает, чего именно. Иновременных знаний? Боевого опыта? Провидения? Не уходить и всё тут. Здесь вновь что-то серьезное решается. Локально ли или глобально, понятия не имею.

Подкрепления. Вот на что я обязан ориентироваться как командир роты получивший приказ сверху. Мне сказали, что будет подкрепление. Значит держать мост. Иного не будет. Ответом на развитие ситуации с риском окружение было укрепление по максимуму тылов. Фронт узкий, я тут уже плотно засел, а тылы и фланги обширны. Улочки, дворики, дома — просочиться, если захотят, враги смогут, чего уж о массированном нападении говорить.