Я просидел в тишине примерно часа два. Кушетка ничего так, удобная и чистая, что приятно. Ничем не воняет, не холодно. Сходил в туалет и понял схему: за раз открывается только одна решетка. Вышел в коридор — закрывается камера, открывается туалет. Захожу в туалет — он закрывается и включается таймер. На все про все пять минут. Туалет тоже чистый, что аж странно, но окна нет. То есть, сбежать будет не легче, чем с подводной лодки.

Моя камера оказалась одиночной и в самом начале, то есть дальше всего от туалета. Идя мимо других камер, я заметил, что они четырехместные, в одиночке сижу только я.

Через два часа пришла охрана — четыре бронированных чувака. С такими не забалуешь, да. Но приятно, что нет наручников. Осталось понять: то ли это признак, что мои дела не очень плохи, то ли такие тут порядки.

Меня привели в кабинет для допросов. Кабинет — ну кабинет и кабинет. Стол, два стула, большое зеркало во всю стену. Зеркало, конечно же, только с этой стороны, с той — просто окно для наблюдателей.

Примерно через две минуты появился новый тип, чем-то похожий на того, с пистолетом, но без пистолета. Наверно, чтобы я не имел шанса завладеть оружием. В очках, под мышкой папка.

Мы смотрим друг на друга: он на меня внимательно, я на него — хмуро.

— Здравствуйте, я — детектив Малкович, — представился он, садясь напротив.

Я промолчал.

— Давайте для начала познакомимся, что ли, — предложил он.

— Для начала стоило бы спросить, а нужны ли мне новые знакомые. Особенно такие, как вы.

Он чуть помолчал и сказал:

— Как-то у вас это получается преждевременно.

— Что именно? — приподнял бровь я.

— Ну вот это вот. Хмурый, недоброжелательный взгляд — это нормально, но я привык, что так на меня смотрят люди, которым выдвинуты серьезные обвинения.

— Еще иногда так смотрят люди, которые не знают за собой никакой вины, но почему-то угодили в каталажку, — подсказал я.

— О, вы не поверите, но я как раз и намереваюсь выяснить, есть за вами вина или нет. От человека, который ни в чем не виновен, вполне естественно ожидать сотрудничества, вы не находите?

Я насмешливо фыркнул.

— Да неужели? Когда, предположим, рыцарь убивает дракона и спасает принцессу, да пусть и просто крестьянку с детьми — он вполне естественно ожидает лаврового венка, почета и толпу менестрелей, воспевающих его деяние. А уж никак не решетку, да еще и без объяснений.

Малкович задумчиво побарабанил пальцами по столу, скорчив некую такую мину, которая вроде бы должна означать что-то типа «ну да, есть в этом некий резон». Затем достал из папки планшет, потыкал в него, а затем повернул экраном ко мне.

— Смотрите.

Я наклонился вперед.

На экране — часть видеозаписи весьма драматичного эпизода, похожего на сцену какого-то фантастического боевика.

Существо, весьма смахивающее на то, с которым имел дело я, напало на человека в массивном бронекостюме. Причем не такой костюм, как у ОМОНа, ну который ССО, а прямо гибрид рыцарского доспеха и космического скафандра. Мне с первых же секунд стало ясно, что тут в большую беду попал именно человек, потому что бой шел при полной инициативе существа, которое пыталось выковырять человека из его брони, разбить лицевой щиток или поотрывать части доспеха. Чудовище легко сбило человека на землю, все попытки последнего подняться или отбросить от себя врага выглядели довольно-таки жалко, его движения несли на себе сильный отпечаток паники и беспомощности.

Малкович поставил видео на паузу и спросил:

— Ну, как вам?

— Если бы я был в такой громоздкой консервной банке — наверное, был бы таким же беспомощным. Чем видео кончилось-то?

— Бойца спасли... в последний момент. Только дело в том, что эта «жестянка» — на самом деле силовая броня.

— Силовая броня? В смысле, с моторчиками?

— Ага. Вендиго хоть и меньше тигра или льва, но, пожалуй, не менее опасен. Для того парня все могло закончиться очень хреново. И тут такой контраст — вы. Убить вендиго один на один — уже само по себе большое достижение. Так-то вы правы, в давние времена рыцарь, сразивший такого монстра в поединке, немедленно получал свою порцию славы, причем нехилую такую порцию. Но на фоне этих рыцарей человек, убивший вендиго голыми руками, выглядит, мягко говоря, подозрительно.

Итак, это чудище кудлатое называется «вендиго». Попахивает бредом... если не считать того, что реальность этого «бреда» я проверил собственной шкурой. А вот подозрения... черт, вот это уже совсем дерьмово. Неужели он догадался, что я?.. Хотя бесспорный плюс в том, что меня не обвиняют в убийстве, как я изначально опасался.

— Подозрительно? — переспросил я. — И что вам кажется подозрительным?

— То, что вы убили его голыми руками.

— Ах, ну извините! У меня не было крутого скафандра, в котором я мог бы поваляться, пока придет помощь, и на помощь я тоже не надеялся, она бы опоздала, не убей я его сам! Так в чем конкретно вы меня подозреваете? Быть слишком сильным и ловким — преступление? Или слишком сильно хотеть жить запрещено?

Малкович покачал головой.

— Нет, ничуть. Просто все смахивает на постановку. Вендиго мельче обычного и, вероятно, слабее. Возможно, умышленно ослаблен. Леди, на которую он напал, сообщила, что он пробил автомобильное стекло с третьего удара. Обычно им хватает одного.

У меня прямо отлегло от сердца: он подозревает меня в том, в чем я не виновен. Все, можно немного и побыковать, но аккуратно.

— Знаете, детектив Малкович... Да нет. Хотел предложить вам сходить к психиатру, но... В общем, подозревать — ваше право. Удерживать меня тут по причине, смехотворной для любого здорового человека — уже беспредел. Я требую адвоката.

— А вас пока еще не обвиняют, я просто пытаюсь собрать сведения, чтобы составить полную картину. Если подозрения ошибочны — в ваших интересах помочь мне установить истину.

— Знаете, детектив Малкович... Да нет. Хотел предложить вам сходить к психиатру, но... В общем, подозревать — ваше право. Удерживать меня тут по причине, смехотворной для любого здорового человека — уже беспредел. Я требую адвоката.

— А вас пока еще не обвиняют, я просто пытаюсь собрать сведения, чтобы составить полную картину. Если подозрения ошибочны — в ваших интересах помочь мне установить истину.

— Возможно. Только у меня есть принципы. Я отношу себя к категории хороших людей, тех, которые на стороне Света и Добра. Ни о каком сотрудничестве со слугой Зла не может быть и речи.

— Это я — слуга Зла? — удивился он.

— Конечно.

— Неожиданно... И что заставляет вас так думать?

— Ваши действия, детектив. Знаете, о чем я сейчас сожалею?

— О том, что не можете приложить меня головой о стену? — предположил он.

— Типичный ход мысли человека, обращенного ко Злу. Нет, я сожалею о том, что побежал не в ту сторону.

— Простите?

— Я услышал крики женщины и детей и побежал на звук. А надо было — в противоположную сторону. И сам был бы целее, и сидел бы сейчас дома, а не в кутузке. Видите, детектив, вы заставили рыцаря Света сожалеть о его подвиге. Как вы думаете, если такая ситуация повторится — я снова буду спасать жертву с риском для себя, чтобы получить в награду не честь и славу, а решетку и подозрения? Черта с два. Вы заставили меня понять, что значат слова «добро наказуемо». Вы добились того, что рыцарь Света оставит свою стезю. Я делал наш мир лучше, сражаясь с чудовищем. Вы прямо сейчас делаете его хуже, заставляя меня сожалеть о моем благородстве. Кто вы после этого, если не слуга Зла?

Он развел руками.

— Я просто делаю свою работу. Это моя обязанность — всегда подозревать злой умысел.

— Так вы херово делаете свою работу, детектив. Подозреваете злой умысел вокруг, но не видите, что то, как вы работаете, и есть злой умысел. Вы могли выполнить свою работу совсем иначе. Позвонить, представиться журналистом, попросить интервью — и я сам выложил бы вам все на свете. Да, потом мне было бы очень неприятно, что меня так обманули — но это все равно было бы куда как гуманнее. Если бы пришла пара настоящих журналистов, кроме вас — тогда я бы и вовсе не заметил ничего. Но зачем вам такие сложности? Нахрена нужна человечность, если есть служебные полномочия, правда? Или вы могли просто позвонить мне и по телефону задать все интересующие вас вопросы. Но нет, вы предпочитаете помариновать меня за решеткой и действовать с позиции силы, причем по отношению к человеку, который не сделал ничего плохого. В общем, детектив Малкович, я отказываюсь говорить с вами без адвоката.