Только возникал вопрос: «А есть ли этот враг?»

«В смысле живой он или нет? Ведь по идее, он получил пулю в грудь, за мгновение до того как граната взорвалась. А значит, и шансов выжить у него должно было быть не так много».

Мысль о гранате вызвала воспоминание о не совсем добровольном помощнике.

«Интересно, жив он или нет?»

— Фриц, Фриц! — негромко позвал его я.

Никто не отозвался.

Лишь ветер, шум листвы и звон были слышны вокруг.

— Фриц! Где ты? — вновь задал я вопрос.

И вновь не услышал ответа.

Морщась от боли, потрогал рёбра, а затем собрался с силами и, прищурив глаза, (потому что так можно было хоть что-то увидеть), немного сориентировался по местности.

Заметив в десяти метрах от меня дымящееся тело, надеясь, что оно принадлежит не пленному, пополз к нему.

Но когда подполз, все надежды исчезли. На земле лежал мёртвый помощник. Чудовищные раны на животе и груди не оставляли сомнений в том, что Фриц Мольтке мёртв.

Уже зная ответ на незаданный вопрос, на всякий случай потрогал пульс. Его не было.

— Вот так, — тяжело вздохнул я. — Жил как гад, но умер геройски.

На то, чтобы его похоронить, сил у меня сейчас не было. Да и вообще не об этом мне теперь надо было думать. А о том, что раз я жив, то нужно как-то собраться, взять в себя в руки и выполнить боевую задачу.

Но так как я себя чувствовал совсем плохо, можно даже сказать: вообще хреново я себя чувствовал, то возникал вопрос: «А смогу ли я теперь эту самую задачу выполнить? Да и вообще, способен ли я воевать?»

В каком конкретно состоянии находится моё тело, я толком разглядеть не мог. Но судя по тому, что боль в боку превалировала над болью в голове и в ноге, я подозревал, что у меня сломаны рёбра.

Впрочем, не эта проблема сейчас была для меня главной. Дело в том, что я очнулся без очков. Глаза у меня от дневного света не переставали слезиться и поэтому, молясь всем богам, я жаждал только одного — найти свои спасительные очки. Ведь без них я толком видеть ничего не мог.

Потерев глаза грязной рукой, с сожалением вспомнил, что вместе со своей гимнастеркой, оставил в лесополосе и капли, которые, вполне возможно, могли бы мне сейчас хоть чуточку помочь.

Но, увы, их у меня не было. А потому ничего не оставалось, как приступить к поискам, которые заключались в ползании на четвереньках по округе, шаря по земле рукой, то слева, то справа от меня.

Очевидно, что в этот день судьба мне благоволила, и я через пару минут не только нашёл очки возле одной из ног Маньки, но и с помощью всё той же ноги (схватившись за неё) сумел подняться.

— Спасибо тебе, добрая лошадь, за всё, в том числе и за то, что не раздавила мои очки, — поблагодарил я животину, чмокнув её в нос.

Лошадь лизнула меня в ответ.

— Всё, хватит телячьих нежностей, — похлопав её по холке, просипел я. — Пора за работу.

Голос свой я почти не слышал. Точнее, слышал что-то отдалённое, хриплое сипение, но голосом это можно было назвать с трудом.

«Надо бы водички выпить», — пришла в голову мысль.

Держа пистолет перед собой, пошёл осматривать позиции миномётчиков. Увидев стоящие вёдра с водой, упал перед ними на колени и, засунув голову прямо в первое попавшееся ведро, с огромным удовольствием утолил жажду.

Вода была вкусная и прохладная. И я чуть не захлебнулся, жадно глотая живительную влагу.

Через минуту высунул голову, но только для того, чтобы вздохнуть, а затем, припав к ведру, наконец напился вдоволь.

Теперь жить стало намного легче. Аккуратно вытер рукавом рот, забыв, что всё у меня там сплошная рана, и, поморщившись от боли, кряхтя как старик, поднялся на ноги.

Проходя мимо Фрица, нагнулся. Вновь потрогал пульс и ещё раз убедился, что он мёртв.

— Вот и всё, Фриц. Вот и расходятся наши дороги. Ты был лучше, чем твои камрады. Помог мне и спас меня. Будем надеяться, что в аду ты будешь гореть немного меньше, чем твои земляки, — сказал я ему на прощание, поднялся и, больше не оборачиваясь, направился к ящикам с минами.

Тут всё было тихо. Гад, который бросил гранату, лежал ничком вниз, а в его спине была дырка от пули.

Не отводя от него пистолета, снял с него патронташ, забрал его винтовку, зарядил её и, помня о том, что недобитков нельзя оставлять в живых, если нет желания неожиданно получить от них пулю, занялся зачисткой.

Обойдя все четыре позиции, на которых располагались минометы, проконтролировал каждого миномётчика выстрелом в голову. Это заняло немного времени, не более пяти минут, зато теперь я был уверен, что никто стрелять исподтишка в меня не будет.

Пока занимался делом, прикидывал в уме способ уничтожения самих миномётов. А их уничтожить тоже было необходимо. Конечно, в идеале их бы вместе с боезапасом стоило бы забрать в качестве трофея и доставить на наши позиции. Но сделать это в одиночку было для меня сейчас нереально. Для того, чтобы транспортировать оружие такого калибра, мне необходимо было бы захватить какую-то грузовую технику. Да и не просто захватить, а каким-то образом ещё и загрузить в неё эти самые миномёты и мины. Работа точно не на пять минут, ведь каждая мина весила не менее трёх с половиной килограмм, а каждый миномёт около шестидесяти. Конечно, теперь у меня была Манька, которая вполне могла бы быть использована как грузовой транспорт. Но дело в том, что телеги её я не наблюдал. Да и не могло её здесь быть, потому что телега та, разбитая, мною была замечена на окраине Новска.

«Скорее всего, взрывом телегу и хозяина лошади убило, а Манька со страху убежала, куда её лошадиные глаза глядели. Впрочем, не о том я думаю. Хоть с телегой, хоть на грузовике, через брод мне переправиться нереально».

Я помнил, что все броды через реку Багрянка контролируются немцами. А это означало, что перед тем, как переправляться на технике, придётся зачистить охрану. У меня на это сейчас не было сил. Я был полностью вымотан и выжат словно лимон. Мне хотелось одного — спать. И очень-очень болели голова, лицо, нога, рука, плечо, рёбра и спина. Преодолеть же в таком состоянии реку вплавь, да ещё и с железякой, которая весит довольно много, было слишком трудно, если вообще возможно.

«Нет, наверное, как-нибудь, при помощи плота или деревяшек я, будь у меня свободное время и возможность, возможно, и смог бы всё это добро доставить на другой берег, а затем и в Новск. Но вот ни времени, ни возможности как раз у меня и не было. Никто бы не дал мне беспрепятственно у них под самым носом устраивать переправу их же миномётов», — прекрасно понимал я.

Одним словом, столь лакомые для наших войск трофеи вывезти отсюда я не мог. А потому даже думать об этом перестал, чтобы не забивать себе голову.

А вот уничтожить их или вывести из строя не только было можно, но и нужно. Постарался сосредоточиться на этой идее и, в конце концов, я придумал способ, как именно мне можно уничтожить миномёты. Обычные противопехотные немецкие гранаты «Stielhandgranate», которые были у уничтоженных мной минометчиков, как при себе, так и хранились в ящиках, лежащих у командного пункта, как нельзя кстати, подходили для этого.

Нашёл и забрал два десятка гранат, пистолет-пулемёт MP-40, винтовку Маузера, патроны к ним и отнёс всё это метров на пятьдесят вглубь леса, чтобы не повредить возможными осколками после взрывов.

После того, как с этим делом закончил, вспомнил про лошадь: «Не убежала ли?»

Оказалось — нет. Манька, очевидно, к выстрелам уже привыкла и спокойно паслась у деревьев, щипая траву.

— Красавица, — сказал я, доковыляв до неё, — а ты меня немного не покатаешь?

Боясь, что взрывы гранат могут испугать животину, и та убежит, решил отвести лошадь подальше. Взял из ранца Фрица верёвку, отвёл лошадь на сто метров вглубь леса, и примотал один конец к уздечке, а другой к толстому суку берёзы.

— Вот. Жди здесь. А то ускачешь, и тогда мне придется идти до позиций артиллеристов пешком. Да ещё и гранаты на себе тащить', — сказал я ей.