Заметив это, я сразу же спрыгнул на землю и, доставая из-за спины винтовку, собираясь устроить панику, закричал:

— Русские!

Но меня остановили.

— Нет! Это господин майор, — ударил мне по винтовке ладонью вниз подбежавший Шульц.

— А я говорю: русские диверсанты!

— Нет, тебе сказано! Это из штаба! Опусти оружие!

Приехавшего офицера артиллеристы, очевидно, знали, а потому панике не поддались.

— Немедленно прекратить огонь! Что со связью⁈ — подбежал майор к расчету, который в это время заряжал в ствол очередной снаряд. — Почему не отвечаете⁈ Что у вас случилось?

— У нас русские! — вытянулся ефрейтор и гаркнул: — «Штильгештеден!»

Артиллеристы сразу же прекратили стрельбу и, подтянувшись, встали по стойке «смирно».

Майор же тем временем принялся орать:

— Вам же из штаба запретили вести огонь! Почему вы продолжили стрельбу? Где обер-вахмистр? Где Кригер⁈ Где этот дурак⁈

— Он убит, господин майор, — доложил ефрейтор. — Огонь же мы ведём по колонне, которую захватили русские. Это видел обер-ефрейтор Мольтке. Он и командует расчётом.

— Мольтке? Корректировщик Мольтке⁈ Он же сошёл с ума! Или ещё хуже, перед тем как исчез, убил солдат охраны и переметнулся на сторону врага.

— Убил? Исчез? Он не исчез, он здесь…

— Здесь? Где он⁈ Немедленно арестуйте предателя!! — закрутил головой майор.

«Всё, сейчас начнётся», — сказал себе я, тоже начав высматривать Фрица, чтобы во время стрельбы, которая должна будет начаться с секунды на секунду, его случайно не зацепить.

Мольтке нашёлся почти сразу. Сидя в коляске за пулемётом, он сам к себе привлёк внимание: «Я здесь!» — и когда все обернулись, он нажал на гашетку.

Пулемёт сработал штатно и, оглашая всю округу резким тявкающим звуком, стал неистово заливать артиллеристов и штабного свинцом.

«Тра-та-та-та-та!»

Первым умер приехавший майор, затем его водитель, а за ними стоящий рядом ефрейтор и пара артиллеристов. Далее Мольтке перевёл огонь по тем заряжающим, что стояли у ящика со снарядами. А потом и на стоящих в цепи водителя транспортёра и солдат охранения.

Я же поддерживая своего пулемётчика из винтовки, уничтожил двух пытавшихся убежать. Это были последние к тому времени живые немцы, которых ещё не успел уничтожить Фриц. Живых, кроме нас с Фрицем, больше на артиллерийской позиции не было. Но тем не менее, даже прекрасно видя это, новоиспечённый пулемётчик палец со спускового крючка не убрал, а продолжил строчить до тех пор, пока в ленте не закончились патроны.

Однако даже после того, как адская машинка перестала стрелять, Мольтке всё ещё не переставал жать и жать на «курок».

Я аккуратно, на секунду высунулся из-за ящиков и, увидев, что Фриц сидит на месте, так и не отпуская рукоять пулемёта, крикнул:

— Эй, психический, ты всё? Выходить можно⁈

Тот вначале не ответил. Но спустя пару мгновений, очевидно, немного придя в себя, сказал:

— Забабаха, это ты? Ты жив? Я старался в тебя не стрелять.

— Жив, — сказал я и поднялся на ноги. Повесил винтовку на плечо, на всякий случай взял ТТ в руку, и вышел из-за частично покрошенных в щепки, ящиков из-под снарядов.

— Не ожидал, что ты такой кровожадный, — подойдя к нему, сказал я, и с силой оторвал его руку от пулемёта. — Всё, всё закончилось. Теперь можешь выдохнуть.

Тот поднял на меня трясущуюся голову и, заикаясь, задал идиотский по своей сути вопрос:

— О-они у-умерли?

Я обвёл место казни взглядом и, не увидев раненых, пожал плечами:

— По идее, должны были. Ведь ты в них столько патронов всадил, что, давай будем честны, шансов выжить у них было немного. Однако, — продолжил я, убирая пистолет за пояс и доставая винтовку: — Бережёного Бог бережёт.

«Бух!», «Бух!» — послышалось эхо выстрелов. Миномётчики продолжали вести огонь по заданным координатам, не обращая внимания на то, что «наша» артиллерия работать перестала.

И теперь опять возникал очередной вопрос: как нам лучше справится с этими самыми миномётчиками?

Закончив «контроль», посмотрел на Фрица, который всё то время, пока я прогуливался среди уничтоженных врагов, производя контрольные выстрелы в головы, смотрел на происходящее без тени какого-либо сочувствия к тем, кого он только что расстрелял.

«Действительно „кукуху“ сорвало», — в очередной раз сказал себе я, делая в памяти зарубку, что с ним нужно быть осторожнее, и оружие ему ни в коем случае не выдавать. — А то, мало ли. Вдруг вновь сторону поменяет и меня грохнет? Нет уж. Лучше пусть ранец носит. Так безопасней'.

Забрав в качестве трофея у майора «Парабеллум», позвал к себе Фрица, и, когда он подошел, мы вместе поднялись на край овражка.

Я посмотрел в сторону минометчиков. Оказалось, что те, в отличие от артиллеристов, ни в каких оврагах или специально вырытых окопах даже не прятались. И нужно сказать, им очень повезло. Ранее, в тот момент, когда я вёл огонь с чердака дома, их позиции я не смог обнаружить только из-за плотной растительности. Сейчас же, с той позиции, на которой мы находились, все они были мне прекрасно видны.

Как я и предполагал, наносили удары они из миномётов «Granatwerfer 34». Я помнил, что расчёт этих миномётов составляет восемь человек каждый.

Также я помнил, что миномётных расчётов должно быть пять. Но почему-то видел я только четыре. Пятого не видно, не слышно было.

Миномётчиков я насчитал порядка тридцати восьми человек.

И нужно признать, это было много. Прекрасно понимая, что с таким количеством народа один на один в стрелковом бою я не справлюсь, решил их «отработать» на дистанции — точно так же, как ранее уничтожил бо́льшую часть артиллеристов.

Спустился вниз, забрал в месте складирования личных вещей и оружия два патронташа с патронами и вновь поднялся наверх, выбрав место для ведения огня. Пленного в этот раз решил не связывать, а для того, чтобы во время стрельбы не упускать его из вида открытым глазом, положил его на траву в двадцати метрах справа от себя таким образом, чтобы, когда я метился, его тоже мог видеть.

И когда всё для ведения огня был готово, не теряя времени, глубоко вздохнул и приступил к уничтожению.

Расстояние между миномётными расчётами было небольшим — метров двадцать-тридцать. Но располагались они среди кустарника и деревьев. Это было для них одновременно и плюсом — маскировка, и минусом — они видели позиции друг друга не очень хорошо.

А вот мне такая их диспозиция была на руку.

Когда начал умирать первый (от меня) расчёт, второй в это время занимался своим делом — стрельбой и ничего не видел, и не слышал. Я же старался отстреливать в первую очередь тех, кто временно находился вне поля зрения своих камрадов.

Звуки выстрелов, издаваемые моей винтовкой, из-за разделяющего нас расстояния, миномётчики не слышали. И лишь заметив, как бо́льшая часть их сослуживцев, уже замертво лежит на земле, те, кто к этому времени оставались в живых, падали в грязь и пытались спастись.

И нужно сказать, что получалось это у многих из них не очень хорошо. А можно даже сказать: совсем не получалось. Каждый расчёт умирал практически без поднятия паники. В живых оставались единицы — один-два человека на позицию.

Так было с тремя расчётами. А вот с четвёртым, опять вышло не совсем так, как хотелось бы.

Не успел я подстрелить одного, как все его сослуживцы моментально попадали на землю.

— Да что ж это за фигня такая⁈ — ругнулся я.

И тут вспомнил, что почти аналогичная история происходила несколько минут назад с артиллеристами. Там, помнится, тоже четвёртый расчёт оказался счастливчиками, не умершими от винтовки. Правда, потом они умерли от пулемета, которым их приголубил Фриц, но вот от снайперских выстрелов увернулись. Тогда им помог выживший со второго или третьего расчёта, который устроил панику на позициях. А вот сейчас никто не помогал. Просто этот четвёртый миномётный расчёт, в отличие от трёх предыдущих, менее витал в облаках, и, они, вероятно, помнили, что находятся на войне. Именно поэтому, увидев, как один из их камрадов убит, весь расчёт моментально рухнул на землю и, каким-то образом почуяв направление моей атаки, отполз к ящикам с минами, спрятавшись за ними и за деревьями.