— Тогда лёг на пол, быстро!

Тот, не переставая причитать, чтобы его не убивали, улёгся, но, подняв голову, продолжил смотреть на меня и плакать.

Чтобы он вёл себя спокойней, вновь пообещал, что убивать не буду. Правда, добавил дополнительные условия:

— Если сопротивляться не будешь. Орать и звать на помощь не будешь. И вот тогда, очень вероятно, что более-менее цел ты останешься. А сейчас руки за спину!

Немец мне не поверил и, когда я приблизился, чтобы начать его связывать, завыл:

— По-по-обещайте! Пообещайте, что не убьёте!

Пришлось вновь пообещать и потом добавить:

— Сам посуди, если бы я хотел тебя ликвидировать, то давно бы это сделал. Согласен?

Эти слова немного на немца подействовали. Стянул с него солдатский ремень и связал ему им руки. Телефон было замолчал, но тут же затрезвонил вновь.

— Имя⁈ Звание⁈ Должность⁈ — перевернув его с живота на спину, спросил я.

— Мольтке. Фриц. Обер-ефрейтор. Корректировщик.

— Какие орудия ведут огонь по советским позициям?

— «Leichte Feldhaubitze 18».

Ага, буксируемая гаубица. Помню, в книжках встречал.

— Сколько стволов?

— Че-четыре орудия.

— Почему так мало? Это же всего одна батарея? Так?

— Да. Остальные во-восемь орудий дивизиона расположены на другой позиции и поддерживают д-другие направления — южнее и севернее этого г-города.

— У Листовое и Прокофьево?

— Да, — кивнул он, а затем добавил: — Сейчас они, на-наверное, уже под Чудово.

В общем-то, эта информация подтверждала мои предположения, что обстрел ведётся не из такого уж великого числа пушек. Если бы было иначе, то, скорее всего, меня бы уже давно в живых бы не было.

— Так значит ты у нас обер-ефрейтор? — вспомнил я звание, которое назвал пленный и перевёл на нормальный язык, улыбнувшись: — Это что-то типа младшего сержанта?

И от моей добродушной улыбки немец вновь задрожал и, по-моему, даже ещё сильнее, чем прежде. Как бы его Кондратий не хватил.

Понимая, что в таком неадекватном состоянии он мне не нужен, решил его в очередной раз успокоить. Присел на корточки рядом и поинтересовался:

— Скажи мне, пожалуйста, фриц: ты жить хочешь?

— Д-да! Да! — неистово закивал тот, продолжая заикаться.

— Хорошо, раз так, то тогда нам с тобой прямо сейчас необходимо немного поработать. Знаешь, что я имею в виду? Нет? Ну, ничего, я тебе расскажу. А дело в том, недорогой Фриц, что нам с тобой нужно немедленно и очень-преочень срочно немного поменять координаты для хорошенького артиллерийского удара по противнику.

— По к-какому противнику? — не понял тот.

— Как какому? Разумеется, нашему с тобой. Неужели ты не понимаешь, кого я имею в виду? Мне показалось, что ты более сообразительный. Ты точно хочешь жить?

— Т-точно. Очень т-точно! Я понял, о каком п-противнике идёт речь. И готов помочь. Можете на меня р-расчитывать.

— Что, прям так сразу? И уговаривать не надо?

— Не надо! Если вы обещаете сохранить м-мою ж-жизнь, то я готов.

— Гм, вот и отлично. Не думал, что ты настолько разумен. Приятно ошибаться в мелочах. Тогда сейчас Фриц поднимайся, перевёрнутый стул поднимай и, не делая лишних движений, садись на этот самый стул. Я тебя к нему ремнями привяжу. Но ты не бойся. Помни, ты мне нужен живым и жизнь я тебе обещал сохранить. Привяжу тебя для твоего же блага, чтобы в твоей голове не возникли мысли на меня напасть.

— Я-я нет, не-не буду нападать.

— Я знаю. Не будешь. Но чтобы нам всем было спокойней, давай всё-таки мы тебя немного свяжем. Не полностью, конечно. Свободной у тебя останется одна рука. Ты этой самой рукой поднимешь трубку и дашь новые координаты артиллеристам. Ты меня понял?

— Да! Я сделаю это!

— Хорошо. А теперь медленно поднимайся, поднимай стул и садись на него.

Тот выполнил приказ. Я снял с уничтоженного солдата ремень и через пояс привязал Фрица к спинке. Всё это время я держал финку наготове, но пленный даже не помышлял о сопротивлении. Было видно, что он сломлен. Возможно, боялся железа у меня в руке, которым я довольно быстро ликвидировал его напарника, понимал, что с такой же быстротой я могу ликвидировать и его. А, возможно, мой окровавленный вид внушал в него страх, парализуя волю к сопротивлению. Но результат был один. Немец никакого сопротивления не оказал даже тогда, когда я ему освободил на время руки, а затем бинтами и мотком верёвки, что были найдены мной в его ранце, намертво примотал и руку, и ноги к стулу.

— Кто там названивает? ­– Кивнул я на аппарат.

— Ш-штаб. — пробормотал пленный.

— Ладно… А он с батареей связан? — Мотнул я головой, прикидывая, не перерезать ли провода.

— Не напрямую. Там только для доклада. Там герр оберст, командующий. Там…

— Второй телефон для связи с артиллерией, да?

— Д-да!

Я рубанул шнур. Надоевший своими трелями телефон наконец-то замолчал.

Немец попался щуплый. Обычный молодой мужчина 23–25 лет. Хилого телосложения. Длинный, немного сгорбленный и какой-то весь трясущийся. Я был уверен, что, если придётся с ним сразиться без оружия, то я с большой долей вероятности в этой схватке буду победителем. Тем более что моё новое тело было в превосходной физической форме –я буквально чувствовал силу и энергию. В науке есть такое понятие — мышечная память. И, получая в этом времени воистину огромные, титанические физические нагрузки, я подозревал, что, возможно, при переносе, кроме сознания, получил и эту самую мышечную память.

Впрочем, даже если это было не так, в том факте, что моё нынешнее тело было здоровым и сильным, не было ничего удивительного. Ведь при переносе я оказался не в теле какого-то толстяка или доходяги, а в теле юноши, который следил за собой, занимался физкультурой и спортом, и, в довесок ко всему, на отлично сдавал все нормы ГТО. Так что если бы случилось так, что немец на меня напал, то я б не сомневался, что сладить с пленным при необходимости, я бы, скорее всего, смог. Тем более под рукой у меня был ещё и нож.

Но фриц, как уже сказано, о сопротивлении даже не помышлял, и я довольно быстро справился с поставленной задачей.

Пододвинув наводчика к тумбе с телефонными аппаратами, отдышался и спросил:

— Фриц, а теперь скажи мне: с кем ты будешь общаться на том конце провода?

— С Гервальдом.

— С кем? Кто он? Не заставляй меня тянуть из тебя по одному слову. Расскажи, как происходит управление батареей?

— Обер-функер Гервальд. Он связист. При получении от меня координат он передаёт их командирам орудий. Затем следует разрешение на открытие огня, которое даёт обер-вахмистр фон Кригер, командир первой батареи. Так положено. Но такая цепочка по передаче команд очень долгая. В бою, как правило, он заранее даёт команду на стрельбу и, пока не придёт приказ эту стрельбу прекратить, он в работу расчётов не вмешивается.

— Ясно. А ты этого связиста, обер-функера, знаешь? А он тебя?

— Конечно. Я же непосредственно ему координаты и передаю. Мы с Гервальдом не то чтобы друзья, так, приятели. Не раз выпивали вместе и вообще…

— И это очень хорошо!

Когда-нибудь моя удача отвернётся от меня, и, такими темпами, произойдёт это рано, а не поздно. Вот и сейчас, будь на месте вальяжной сытой ленивой немчуры хоть кто-то, чуть более закалённый в боях, я вряд ли продвинулся бы дальше охраны на первом этаже. Сейчас же, в первые месяцы Великой Отечественной Войны, войска Вермахта всё ещё не ждут особенных подвохов от полудиких орд неграмотных и бескультурных варваров из СССР и рассчитывают, что наступление будет проходить, как по нотам. Блицкриг и превосходство в техническом оснащении сделают победу над русскими, как кажется гансам, лёгкой прогулкой, поэтому, хоть и полевые наставления, в основном, соблюдаются, местами можно обнаружить и вот такие случаи фатальной для немца расхлябанности вплоть до асоциальной активности вроде пьянства на посту.

План мгновенно утвердился у меня в голове, и я принялся инструктировать корректировщика по первоочередным целям для поражения. И главными такими целями, разумеется, должны были стать танки. Я понимал, что из гаубиц по технике попасть сложно, но в связи с тем, что техника та была почти лишена возможности двигаться, надеялся, что немецкие артиллеристы не подведут и таки смогут уничтожить максимальное количество бронированных монстров.