— На, выпей! Выпей-выпей, у сарацин, говорят, доброй выпивки не бывает.

Сидевшая на корме драккара черноволосая девушка опасливо зыркнула на Херульва, но все же приняла из его рук бурдюк с вином. Сделала большой глоток и тут же закашлялась, утирая с подбородка темные потеки — «черное» вино из личных запасов Феофила, оказалось слишком крепким для недавней рабыни.

— Дай сюда! — усмехнулся Херульв и, вырвав у девушки вино, сам сделал большой глоток. Крякнув от удовольствия, он перевел взгляд на пленницу, что, съежившись, сидела средь наваленных в кучу тканей и прочей сарацинской добычи.

— Как, говоришь, тебя зовут? — спросил фриз.

— Горго, — нехотя ответила пленница.

— Горго? — Херульв припомнил кой-какие амулеты, что носили греческие скутаты, — это как-то чудовище? Со змеями?

— Что бы понимал, варвар, — окрысилась девушка, — это царское имя. Жену самого царя Леонида так звали.

Херульв не знал ни о каких царях, но не мог не отметить, что чего-чего, а гонору этой девчонке было не занимать. Недаром, когда его люди расхватали перепуганных наложниц из гарема покойного вали, так и не нашлось желающих взять его убийцу — еще следи за тем, чтобы не поворачиваться к ней спиной. Феофил же, перекинувшись с девкой несколькими словами на греческом, рассказал Херульву, что она из маниотов — жителей гористого полуострова Мани, на самом юге Мореи-Пелопонесса.

— Хоть и чистокровные эллины, а ведут себя не лучше самых диких варваров, — уже позже рассказывал друнгарий Херульву, — пираты и разбойники, между собой постоянно какие-то стычки, поножовщина и кровная месть, как у каких-нибудь зихов, прости Господи. Мнят себя потомками древней Спарты, — это царство такое было, эллинское, — и единственные из всех греков не признают ни Христа, ни пречистой Матери его, поклоняются по-прежнему своим идолам. С другой стороны — там в Морее сейчас славян полно, так что рядом с ними, наверное, только такой буйный народ ужиться и может.

Рассказ Феофила пробудил любопытство Херульва и он объявил всем, что возьмет девчонку себе. Дело было не в простой похоти, — средь наложниц покойного Аль-Фадла нашлось бы немало более ласковых и покорных, — рассказанное Феофилом навело Херульва на кой-какие мысли, касаемо соплеменников этой гордячки.

— Царское имя? — усмехнулся Херульв, — а ты что, тоже царского рода?

— Нет, — мотнула головой Горго, — царей у нас давно нет. Но я и не из простых селянок — мой отец, Коркодейлос Даскарас, знатен и богат, а живет он в каменной башне на берегу моря.

— Богат, говоришь? — сказал Херульв, — и сколько же он даст за возвращение своей потерянной дочери?

— Нисколько, — пожала плечами Горго, — я же порченная вернулась из сарацинского гарема, кто теперь меня замуж возьмет? Разве что сам Посейдон.

— Кто? — заинтересованно спросил Херульв и Горго, помедлив, рассказала своему пленителю о могучем и грозном боге моря, которому и по сей день поклонялись маниоты, принося ему кровавые жертвы в святилище близ мыса Тенарон.

— Говорят, в старину, — говорила Горго, — Посейдон насылал чудовищ на города, что противились его воле — и жители тех городов отдавали прекраснейших из своих дочерей, чтобы отвести беду.

— Морские боги они такие, — кивнул Херульв, — у нас в Фризии тоже чтят их. Этот меч — дар владыки Лебединой дороги.

Он отстегнул от пояса меч Асбрана и протянул его девушке. Горго с испуганным любопытством коснулась синеватых рун, усеивавших клинок, провела пальцем по черному лебедю, раскинувшему крылья на рукояти.

— Говорят, в образе лебедя сам Зевс спускался на землю, — задумчиво сказала она, — но белого, не черного. Хотя и самого Посейдона порой зовут «черновласым».

— А каким еще бывает море в бурю? — рассмеялся Херульв, пристегивая меч обратно, — держись меня, Горго и тогда, возможно, твой бог получит куда больше жертв, чем одна вздорная девчонка.

Херульву не пришлось долго уговаривать Феофила, чтобы на обратном пути завернуть к полуострову Мани — как-никак, маниоты, несмотря на свое своенравие, считались подданными басилевса Константина, а значит и Горго, как такую же подданную, нужно вернуть отцу. Тем более, что из маниотов выходили одни из лучших греческих моряков и друнгарию хотелось поддерживать с ними хорошие отношения. Вскоре они уже плыли мимо узкого гористого полуострова, где прибрежные скалы венчали угрюмые башни, с которых греческие дромоны и драккары северян провожали настороженными взглядами суровые чернобородые воины в плащах из овечьей шерсти и высоких вязаных шапках. Многих здешних башен можно было достичь лишь по морю и у подножия скал то и дело мелькали разные суда — рыбацкие лодки и иные, чуть более крупные, на которых маниоты обычно выходили в пиратские набеги. Нападать на столь большой отряд, впрочем, они опасались — и вскоре драккары встали на якорь близ крепости отца Горго.

Коркодейлос Даскарас оказался высоким статным мужчиной с окладистой черной бородой и темно-синими глазами, одетым в плащ, крашенной пурпурной краской, добываемой из каких-то моллюсков, добываемых в здешних водах. На вернувшуюся дочь он и впрямь глянул без особой радости, но гостей принял хорошо, накрыв во дворе собственной крепости для гостей большой стол: свинина, копченая с ароматическими травами и завернутая в сало с апельсиновой цедрой; наваристый суп из баранины, свежие оливки и многое другое. Запивалось все это крепким вином, подслащенным медом.

— Так ты говоришь, хочешь взять мою дочь замуж? — Коркодейлос покосился на Херульва, — что же, после сарацинского гарема, ей и впрямь лучшей доли уже не сыскать, чем быть подругой вождя варваров. Что ты хочешь в приданное за нее?

— Твоих людей, хевдинг, — сказал фриз, — твоя дочь мне немало рассказала о храбрости маниотов на суше и на море. Кроме того, в моем отряде их точно никто не будет попрекать вашей верой.

— Смотри, как бы в Константинополе тебя самого не принудили отречься от твоих богов, — хмыкнул маниот, покосившись Феофила, неспешно поедавшего ароматную свинину, — наши предки, прежде чем решиться на что-то, искали знамения у олимпийцев. Завтра мы принесем жертву Посейдону — если хочешь, можешь и сам почтить бога моря.

— Если на всем этом море больше негде этого сделать, — пожал плечами Херульв, — я с радостью принесу должные жертвы морскому владыке. Хотя, сказать, по правде, я это делал и раньше, кормя его сарацинской кровью.

— Сарацинов тут нет, — усмехнулся Коркодейлос, — но завтра мы отдадим богу большого быка. Вместе с нами жертву принесут старейшины милингов и кривичей — за годы жизни рядом со славянами мы приучились чтить вместе наших богов. Ты говорил, что общался с их сородичами — значит, тебе будет о чем поговорить с ними и сейчас.

— Уверен, что будет, — хмыкнул Херульв, вспоминая князя Избора и волхва Кривогостя, — как-никак мы все чтим Одноглазого.

К вечеру следующего дня драккары Херульва стали на якорь возле огромной скалы, к которой уже причаливали лодки маниотов. Между ними мелькали и иные суда, живо напомнившие фризам славянские лодьи — да и на веслах сидели воины, чье оружие и вышивка на одежде весьма походили на те, что Херульв и его люди видели на воях князя Избора. Кривичи тоже с интересом смотрели на светловолосых воинов, явно не из здешних уроженцев. Вот с борта самой большой из лодей спрыгнул высокий мужчина в алом плаще-тривонии и с длинным мечом на отделанном серебром поясе. Херульв шагнул на берег одновременно с этим мужчиной, заставив его удивленно вскинуть глаза на вставшего рядом чужака.