Сигонот улыбался, хотя и знал, что войско куршей терпит поражение под стенами Сиборга. Но он и не рассчитывал на одну лишь доблесть куршских князей. Если получится взять Сиборг силой оружия — хорошо, если нет в дело вступят древние темные чары прислужников Поклуса-Велса, бога смерти, владыки гадов земных, в которых превращаются души умерших. Под стенами Сиборга шла не просто битва, но грандиозное жертвоприношение, призывающее из мира мертвых диковинных страшных существ, враждебных всему живому. Наемник приблудной ведьмы, не пойми откуда явившейся к Янтарному морю, найдет здесь свою смерть — и она станет страшным напоминанием всем живущим о могуществе эстийских жрецов.

Очередная змея, извиваясь упала на дно ямы и ее тут же ухватила поперек туловища огромная жаба. Два гада схлестнулись в ожесточенной схватке и жрец решил, что это знак того, что достаточно. Наклонившись, он поднял с земли человеческие внутренности и принялся размеренно швырять окровавленные комки в яму, где их принялись терзать холодные твари. Одновременно сигонот шептал слова древнего призыва к богу смерти. Алые огни замерцали в глубине ямы, окружившие ее костры вдруг разом вспыхнули, взметнувшись к кронам деревьев. Там пламя слилось, принимая очертания некоего странного существа. Вот оно опустилось в яму — и в тот же миг взмыло в небо. Словно сверкающая стрела огненная тварь пронеслась по ночному небу, чтобы падающей звездой устремиться к празднующему победу Сиборгу.

Глубокой ночью, Херульв, до отвала наевшись жареным мясом и упившись вином на пиру в честь победы над куршами, снова поднялся на чердак, вместе с полюбившейся ему рабыней Иевой. Осмелев рядом с фризским господином, девушка охотно училась у него всему, что сам Херульв обучился с супругой Драговита. Податливая рабыня оказалась столь же жадной до утех плоти, как и Херульв: они упоенно ласкали друг друга губами и языками, прежде чем слиться плотью в очередном безудержном блуде. Натешившись вдоволь, выбившиеся из сил любовники мирно дремали на чердаке, не предчувствуя и не ожидая ничего дурного.

И именно тогда сквозь чуть заметную щель в потолке скользнула алая змейка, словно плывя по воздуху к лежащим на сене людям. В следующий миг Херульв сквозь сон почувствовал, как что-то увесистое, душное и жаркое надавило ему на грудь, не давая ему сделать ни единого вздоха. Задыхаясь от невыносимой тяжести, фриз открыл глаза и невольно отшатнулся, увидев бесформенное красное отродье навалившееся на него. Сквозь кроваво-красную мглу, заволокшую взор Херульва, он различил холодные, змеиные глаза, горевшие злобным торжеством — и, несмотря на всю странность происходящего вдруг вспомнил, где он уже видел подобный взгляд.

Так смотрел пришедший под стены Сиборга жрец Тьмы, с которого и начались все сегодняшние события.

Истошный вопль раздался совсем рядом с ним, — это пробудившаяся Иева, прижавшись к стене, круглыми от ужаса глазами, смотрела на жуткую тварь на груди фриза. Казалось, ее крик немного развеял чары и Херульв невероятным усилием вывернулся из-под неведомого отродья, нащупывая в сене рукоять меча Асбрана. Чудовище меж тем неуловимо изменилось: вместо бесформенного красного марева, оно превратилось в безобразного крылатого змея, с петушиным гребнем, кошачьей головой и красной, как кровь чешуей. Оскаленная пасть приоткрылась, обнажая острые, как иглы зубы, меж которых плясал раздвоенный язык.

— Пукэ! Пукэ! — твердила забившаяся в угол девушка, — всех сожжет! Всех убьет!

Херульв и сам видел языки пламени, что взметнулись над крыльями, вырвались из пасти, поджигая сено. В лицо его пахнуло жаром и он, уже не отдавая себе отчета в своих действиях, с диким криком метнулся вперед, выбрасывая меч. В уши ударило громкое шипение, напоминавшее звук заливаемого водой огня, и тварь с оглушительным мерзким воем растеклась по полу черной, воняющей рыбой и водорослями, жижей разом затушившей уже разгоравшийся пожар. Фриз бросил взгляд на меч Асбрана — на лезвии клинка бледно-голубым цветом горели загадочные руны — и словно в ответ ему слабо мерцало алое свечение, пробивавшееся сквозь укрытую сеном кожаную сумку.

В глубине леса жрец в черном одеянии, покачнулся, схватившись рукой за грудь, с губ его сорвался вопль, полный мучительной боли. Ничком он повалился в яму и его тело тут же принялись рвать на части копошившиеся в земле гады.

Взрезая морскую гладь, драккары Херульва неспешно двигались на север. Позади остался Сиборг и земли куршей, где фризы и гуты сокрушили войско трех вождей. Из всех них лишь Дорно, князь Цеклис, смог явиться под стены Сиборга, чтобы заключить мир от имени всех трех куршских княжеств. Сам же Херульв также был там, вместе с Альвом обсуждая условия мира. После этого Дорно вернулся в свои владения, а Херульв решил продолжать свой путь. Победителя уже никто не спрашивал о том, что произошло ночью на чердаке — даже Иева, рабыня-семиголка, напуганная ужасом, что свершился у нее на глазах, молчала как рыба — да и кто бы поверил ее словам об огненном змее, убитом колдовским мечом? Так или иначе, Херульв оказался среди победителей, которых, как известно не судят — и Альв, если и помнил о том, что свара с куршами началась из-за фризского принца, счел нужным не говорить об этом вслух. Хольдар даже помог Херульву набрать новых людей, вместо павших фризов и данов: среди молодых гутов, нашлось немало искателей приключений, мечтавших о добыче и славе в восточных краях.

Вот уже несколько дней миновало с тех пор как отряд Херульва покинул Сиборг. Позади остались и владения ливов, которыми стращал Альв — воинственное и многочисленное племя, владело выходом в залив носивший его имя, а значит и всей торговлей по Виене-Самегальзаре. Впрочем, флот Херульва с ними разминулся — а может и сами ливы поостереглись нападать на столь большой флот. Сейчас же фризы шли вдоль берегов, что населяли финны, звавшие себя «народом земли» — «маарахавас». Скуластые сероглазые люди, с неторопливой речью, смотрели на нежданных пришельцев с опаской, хотя сам Херульв не собирался ввязываться в новую драку, стараясь беречь людей до владений Волха. Среди людей Херульва хватало народу, бывавших у финнов и знавших их язык, также как и у здешних финнов оказались люди знавшие норманнскую речь, так что общий язык нашли быстро. Здешние старейшины, обитавшие в небольших крепостях, огражденных каменным валом, пусть настороженно, но начинали разговор, а потом и торг с Херульвом, меняя съестное на ткани, вино и украшения с юга.

Так продолжалось пока драккары Херульва не встали на якорь близ большого острова, который гуты, свеи и даны именовали Эйсел, а местные финны — Сааремаа. Видимо, здешние жители уже были наслышаны о фризах: когда корабли Херульва шли вдоль восточного берега, как из-за длинного мыса вдруг вынырнул корабль, весьма схожий с длинными судами гутов и свеев. За первым кораблем появился иной, потом еще и еще — множество судов, ведомых гребцами-финнами. На носу переднего судна стоял высокий светловолосый мужчина в богатом наряде, отороченном мехом горностая и скрепленным серебряной фибулой. На поясе его висел длинный меч гутской работы и небольшой боевой топорик. Холодные серые глаза — столь светлые, что они казались почти белыми, — бесстрастно созерцали чужие корабли.

— Я Кайро, старейшина Сааремаа, — крикнул он на гутском, немилосердно растягивая слова, когда корабли сошлись достаточно близко, — зачем вы явились к нашим берегам?

— Я Херульв, сын…

— Я знаю кто ты, — перебил его Кайро, — и слышал, что случилось в землях куршей. Что тебе нужно здесь, фриз — новой войны?