Беглянок искали всё утро, до высокого солнца. Сирин увела пленницу так, что даже волчье чутьё не помогло Навьим Рёбрам поймать их. В пустое логово вмещались тысячи двоедушцев, а спрятались в нём всего лишь два человека. Досадней всего было для Свири, что Яра нет, а чужим Счастьем он так и не поживился.

Через выход сизой завесой лился свет весеннего солнца. Глаза неприятно заныли, привыкая к надземью. Трём охотникам оставалось пройти всего с десяток шагов до поверхности, как вдруг выход им заслонил человек. Свирь немедля присел на колено и выхватил из кобуры пистолет, Вольга прижался к левой стене тоннеля и прицелился из автомата, Сава спрятался сзади с винтовкой в руках.

Человек спускался к ним без оружия, с опущенными руками. На плече болталась рыжая шкура. В полутьме они, наконец, разглядели – это был Яр, весь грязный, побитый, со слипшимися волосами и забрызганный кровью, так что шкура на плече порыжела.

– Живой возвернулся, – вытаращился на вожака Свирь.

– Га, плати ухом! – басовито усмехнулся Вольга.

– Ой, вэй! Аки там в Монастыре? – пропустил Свирь насмешку. – Долго ты, Ярушка, нежился с златовласкою, токмо к рассвету явился! Али… или…

Он поперхнулся, когда Яр подошёл к нему, тревожно и глупо оскалился. Яр спустился с поверхности из-под солнечного тепла, но от него веяло зимним холодом. Взгляд вожака пронизывал охотников, как сквозь пустоту, и никто ведать не ведал, какой мрак сгустился в душе Волчьего Пастыря.

– Или не сыскал голубоглазки? – просипел Свирь, лишь бы договорить начатое.

– Где израдова дщерь?

Свирь шумно сглотнул, позади отступили товарищи.

– Отаилась за Тенью, но из логова мы их не пустили, где-то здесмь она, Ярушка! – Свирь пискляво и жалобно отдувался за всех и уже не надеялся спастись вторым ухом. Под мертвенным взглядом Яра он был готов провалиться хоть в Пекло.

– Покажи нож.

Свирь суетливо вынул клинок из-за пояса и подал его. Яр оглядел кривой и ржавый, весь в зазубринах и засечках нож и прошёл мимо охотников дальше вниз по тоннелю.

– Молится ли по ней кто в крестианской Обители? – спросил Сава, глядя вслед Яру. – Ще он с ней сделает?

– Паскудно знать, – буркнул Вольга и очень тихо направился к выходу. Появление Яра словно пришибло всю стаю к земле. Стены норы стиснули их, на серых лицах проступил пот.

– Подымемся, друже? – оглянулся Вольга возле выхода. Даже он оказался встревожен. – Не хочу под землёю, под солнце мне надоть, воздуху чистого заглотить. Подымемся шибче, не медлите братья, не потеряйтеся, а?

Свирь невнятно пробормотал себе под нос самые охальнейшие проклятья и прошёл мимо Савы. Сава же до последнего мига смотрел, как кровавая шкура Яра исчезает во тьме, и лишь позже побрёл за друзьями.

*************

Раньше она не мёрзла, но теперь ей было холодно. Тело погружалось в рассыпчатый снег. Осенённое звездами чёрное небо становилось всё дальше и дальше. Сирин что-то горячо бормотала, однако, чем глубже уходила под белый покров, тем тише звучал её голос. Она испугалась, что потеряет драгоценный дар речи и попробовала выбраться из могилы, но не смогла ухватиться, руки скребли по мягким стенкам, звёздное небо всё отдалялось. Она стиснула зубы и тихо скулила. Стоит ей закричать и боль тотчас схватит за горло и её редчайший дар голоса пропадёт, она проснётся немой и наяву не сможет выговорить ни слова. С неба лилась та самая песня, которую она напевала своим детям из веточек, камней и земли. Она помнила её, пусть и плохо. Эту песню напевала ей птица, чьи крылья залоснили собой зимние звёзды над глубокой как пропасть снежной могилой.

Снег на краю захрустел, звёзды затмила ещё одна тень с пылающим алым узором на волчьей морде. Тот, кто пришёл взглянуть на неё, был настолько ужасен, что Сирин не вытерпела и крик прорвался из груди. Крылатая тень немедля похитила её голос и взамен уронила с чёрного неба два синих пера. Лишь отняв самое сокровенное, призраки выпустили ворожею из ночного кошмара.

Сирин проснулась, но ощущение, что рядом подкрадывается нечто ужасное, не отпускало её. Горящие глаза ещё мерцали двумя угольками во тьме подземелья. Догорала сальная свечка. Дарья нашёптывала и скребла по доскам отысканным куском мела. Пол, стены, ящики и даже мешки в кладовой – всё было исписано частыми треугольниками, ветвистыми палочками и столбцами. Плотнее всего она расписала углы, где знаки сплошной белой вязью овили подземный закут до самого потолка. Несмотря на лихорадочную самозабвенность, письмена Дарьи выглядели осмысленными. Каждая руна отвечала за букву в человеческой грамоте. Сирин выбрала глазами кусок стены и прочла.

«Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его. Яко исчезает дым, да исчезнут; яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знамением»

Ощутив на себе посторонний взгляд, Дарья оглянулась и подползла на коленях всё с тем же мелом.

– Пробудилась? Гляди. Погляди, как я нас оградила! Теперь Он не придёт. Нет, сюда больше никто не проберётся! Знай я раньше, в чём сила и твоей, и моей веры, сколько бы Зим не боялась! Наставница говорила, негоже мешать одну веру с другой, а я не мешаю, я сплетаю, как ниточки, как паучок паутинку. Ну, как тебе? Чего мыслишь? Научи меня пуще, хоть чему-нибудь, расскажи всё, что знаешь!

Измазанными мелом руками крестианка схватила Сирин за голову, большими пальцами надавила ей на глаза, Сирин невольно зажмурилась и теперь слышала только голос.

– Не бойся, я слышу, я читаю тебя, чую то же, что и ты чуешь, даже помню о том, что ты давно позабыла… Свет, голос, любят тебя. Песня… песня какая-то, какой я прежде не слышала, и поют ласково, будто женщина убаюкивает… кто-то укачивает, как в колыбели, ты пошевелиться не можешь, спелёнанная… лает собака… я слышала лай!.. Пса нет уж давно, он ещё до моего рождения умер, а я его знаю. Откуда?.. откуда мне знать… Голос! Голос парня, тебе он – родня, близкая кровь, один запах. Куда-то бежит, в сенях закричали…

Крестианка так сильно давила, что Сирин вцепилась ей в руки и попыталась содрать их с лица. Надземница словно бы вынырнула издалека и, тяжело дыша, заулыбалась.

– Не сердись, я искала другое, но вижу на дне твоей памяти, чего никто помнить ні м0же. Но ты видела! Видела, ведала, знала!

Сирин задумалась на секунду и вдруг торопливо переложила руки Дарьи обратно к себе на лицо. Она хотела узнать о своём детстве больше.

– Ушло, ушло… – зашептала надземница и отняла руки. – Не могу я видеть такое по своей воле. Вот сейчас было, перед глазами стояло, а миг и ушло. Нет сие мороку, мьглA nмёжити. Видела бы я – так рассказала!.. Подожди… подожди-подожди, кажется, снова слышу песню той женщины! Ласково так поёт, с тобой крепко связана, будто ты плоть её… плоть от плоти…

По щекам Сирин побежали слёзы. Никто в Навьем племени не рассказывал ей о том, о чём сейчас говорила надземница. Крестианка увидела самые первые воспоминания о её прежней человеческой жизни, об её истинной матери и семье.

В этот миг фальшивая дверь отъехала в сторону. Огонёк свечи выхватил за порогом того самого тёмного призрака, который являлся Сирин в недавнем кошмаре, только вместо алых глаз и узорна на волчьей морде у него пылали два зеркально-голубых глаза. Сирин узнала бы его и в крови, и в грязи, даже искалеченным насмерть. Радость затрепыхалась и вспыхнула в сердце, как птица, но тут же разбилась об ледяной взгляд наследника рода.

– Не подходи! – с криком шарахнулась Дарья в исписанный рунами угол. Яр вступил в кладовую, в руке его лежал нож с зазубренным лезвием. Сирин бросилась на руку Яра и попыталась вырвать клинок. Темнота вспыхнула для неё обжигающей болью, голова наполнилась звоном, во рту ощутился вкус собственной крови – Яр наотмашь ударил её по голове.

– Не подходи!.. Господи-Боже, помилуй меня, не пускай его ко мне, не пускай! – завопила Дарья в углу, закрываясь руками.

Сирин с трудом поднялась. Не веря собственной смелости, она снова набросилась на вожака. Крестианка знала всю правду о её прошлом! Сирин была готова вцепиться в Яра зубами, только бы его оттащить. Он перехватил её горло, уронил оземь и отшвырнул ногой к выходу.