Влада так и не решилась облегчить кончину собаке. Слишком многих она отправила в Вырей атамом с рукояткой из янтаря. Пёс хрипло дышал и жмурил поблёкшие глаза на солнце. Воздух запах весной. От земли поднимался полупризрачный пар, последние островки снега стаяли тонкими ручейками. Он ещё жил, посреди весны, посреди возрождения жизни, и жизнью своей наслаждался. Ни еды, ни питья ему больше не надо, только выдох и вдох, выдох и вдох: пусть воздух струится по надсаженным лёгким и немного тепла, последнего перед зимой пустоты, растечётся по жилам.

– Дыши, – шепнула Влада и потрепала собаку рукой, обвязанной бусами. – Дыши, это твой день – последний, али ещё из многих, но твой.

– Они дохнут, – проговорил за спиной Сивер. Влада оглянулась. Как и поручено он привёл с собой безымянного мальчика с тёмными волосами и блестящим от дерзости взглядом. Мальчик чем-то напоминал Яра, только судьбы у них будут разные.

– Я такой болезни не знаю. Стая выродилась, до захудалишнего щенка, – встала Влада от ослабевшей собаки. – Прежде псы были добрым подспорьем для рода. Прошлым летом он ещё ходил с нами в набег. Сегодня же остался последним и дни его на исходе.

– По приплоду и о силе суди, – откликнулся Сивер, поглядывая поверху. Влада прошла мимо него к безымянному мальчику и откинула тому волосы за левым ухом. На коже синела татуировка в виде двух сошедшихся треугольников.

– Как тебя нарекают?

– Безымянным.

– Какое имя себе заслужить хочешь?

– Ра…

Звонкая пощёчина оборвала его. На бледном лице вспыхнул след от ладони. Безымянный не дрогнул, лишь крепче стиснул заточенные клыки.

– Не говори вслух неданного имени. Пусть скажется, когда к роду вернёшься с заслугами, – обронила она, отходя.

– Если вернёшься, – прибавил Сивер.

– Один не пойдёшь. Дам другого тебе, – меряла Влада шагами нагретую солнцем поляну под старой сосной. Иногда она встряхивала волосами, как взбивает оперенье ночная птица. Только Влада прислушивалась не к ночным голосам, а к дневным звукам… может к тем, что вовсе не слышимы. Любой охотник в племени знал, что ведуньи слышат неслышимое и видят незримое. Одарённые девочки в племени рождались нечасто, но любая веста боялась, что однажды к ней явится Зрящая Кошт и повяжет на запястье её маленькой дочери чёрную нить.

– Дорога лежит в земли Кроды. В глубине нор, где горит вечное пламя, сыщите ведуна. Донесёте ему весть от меня. Но остерегайтесь обмана, – Влада вернулась, обошла и оглядела Безымянного со всех сторон, и остановилась у него перед глазами.

– Знаешь, что никто из посланцев назад ещё не вернулся? Никто не заслужил себе имя.

– Ежели сгину, то хоть так послужу роду, – ответил он.

– Сгинуть легко, – отвернулась она. – Живым ко мне вернись в логово и поведаешь, что в вечном пламени видел под Кродой. Угольному волку доверия нет, плохое племя под ним. Теперь всё. С первым солнцем ступайте в дорогу. Пшёл.

Безымянный кивнул, развернулся и поспешил к норам. На поляне с ней остался лишь Сивер.

– Посланцы мрут, а чужеядные стаи до сих пор не пришли едениться.

Влада вернулась к задремавшей собаке, ощупала ребристый бок и перебрала порыжевшую шкуру.

– Чужеродые знают, где наше логово. Мы сами приманиваем к себе врагов и подставили нож под горло! – с нарастающим недовольством продолжил Первый Охотник. – Вожаки крамолу удумали. Промеж себя именуют ведунью изменницей: за то, что ты супротив уклада пошла.

– Слепые они, – глухо отозвалась Влада. – Из Навьей норы мира не видно.

Сивер мрачно глядел и с горькой тяжестью выдал, что скопилось у него на душе.

– Убьют они тебя.

Но и здесь Влада не испугалась и даже не оглянулась на мужа.

– Ежели меня убьют, то и тебя вместе с Яром, – оглаживала она собаку, словно только с псом говорила. – Тогда племя, верно, погибнет. Некому будет с чужеядами договариваться, а они придут скоро – только дурак не провидит; а в злобе и страхе каждый дурак. Будет кровь, Сивер. Кров внутри нашего рода. Ты к такой крови готов?

Сивер скрестил на груди руки, овитые кожаными ремнями. Вожак Навьей Стражи быстрее и злее, и крепче любого другого охотника в племени, он был лучшим из соплеменников, когда они с Владой впервые сошлись, и оставался сильнейшим сейчас. Только страсть за минувшие годы к ней притупилась, зато осталась семья. За семью и потомство охотники не пожалеют ни Счастья, ни жизни, но сын у Сивера по-прежнему был только один.

– За тебя кровь пролью, но не за Яра, – ответил напрямки Сивер. Лишь после этого Влада к нему повернулась. Собака у её ног не дышала. Она помогла псу свернуться клубком, на шкуре начертила белилами известковый узор. Теперь он походил на задремавшего в преддверии битвы воина.

– А если меня оболгут? – подошла она к озарённой солнцем сосне и прижалась спиной. Сивер шагнул навстречу. – Часто ты сплетни про меня слышал? Вожаки зубоскалят, весты злоречье несут. Так, слышал про меня?

– Нешто и слышал, разве когда поминал? – подошёл Сивер вплотную. – Покуда ты будешь со мною – я твой вожак.

Влада наклонила голову набок, шнурок-оберег коснулся плеча. Она выпростала рубашку из-под пояса брюк и расстегнула верхние пуговицы.

– Будь моим вожаком, и в крови, и в лихе. Волчице без Волка никак… особливо при крамоле.

*************

Родной лес, родная земля. Яр возвращался домой и запястье его крепко овила цепь. Он скрепил жизнь гвоздями, часто ощупывал звенья и поглядывал на руку, словно сама она стала выкованной из железа. Жёсткий кулак под цепью отяжелел, каждый год его жизни отныне служил ему оберегом.

От радости возвращения в сердце Яра играла кровь, шаги сами собой ускорялись. Он почувствовал запах родной земли и отбежал от товарищей. Сирин тотчас оставила Навьи Рёбра, как только они вышли на окраину леса. Рядом и правда запахло свежей землёй. Под одним из поросших весенними травами холмов Яр заметил пустынную нору. Племя рыло их не одно лето подряд, и эта нора глубока, как и все остальные, чтобы морозы не пробрались дальше верхних межений. Жаль только, что в логове не разводили огонь и никого туда не вселяли. Каждый спуск в тоннель перекрыт минами и растяжками.

Внезапно среди щебета птиц и шуршания ветвей на ветру, Яру почудилась речь. Он прислушался, улыбнулся и поспешил к тому месту, где послышались голоса. Яр пробрался сквозь папоротники, не задевая трескучих кустов, и как на охоте подкрался к поляне. Но стоило ему выглянул из-за зарослей, как он тут же обмер. Сивер жался к его родной матери у сосны. Изредка через сомкнутые зубы Волчицы вырывались глубокие стоны. Сивер ласкал её, скользил по шее губами и бессовестно овладел ей, как забравшийся в чужое святилище вор.

Сердце Яра налилось чёрной кровью, он вскинул винтовку, прицелился наверняка. Мушка скользнула по затылку охотника. Выдох – вдох. Выдох – вдох. Сивер ускорился, часто и тяжело задышал. Выдох – вдох. Выдох – вдох. Пальцы матери расцарапали ему спину, она хрипло и глубоко застонала. Яр дожидался, когда Сивер хотя бы чуть-чуть отклонится. Отчим завершал их соитие редкими напористыми толчками. Мать игриво цапнула его за мочку уха, Сивер невольно наклонил голову. Долгий вы-ыдох…

Ствол винтовки отдёрнули раньше, чем Яр успел выстрелить. Он развернулся и бешено лязгнул зубами. Сава оружия не выпустил.

– Ошалел? – одними губами спросил он.

– Отпусти! Она моя мать, – прорычал Яр.

– А ты её сын, – словно напомнил Сава. Несколько долгих секунд Яр сжигал его взглядом. Со стороны поляны послышался шорох. Сивер уходил прочь, так и не заметив возвращения пасынка. Мать застёгивала одежду. У её ног лежал мёртвый пёс. В ведуньих глазах не осталось ни тени дурманящего сладострастия. Она успела задуматься о гораздо более ценном, ещё непостижимом и строгом.

– Слушай, Савушка, что скажу… – подтянул Яр состайника с неожиданной лаской, – Волчица Волка не любит. Никого нет для неё важнее отца: истинного моего отца, Чёрного Зверя. Я от великой Волчьей крови рождён и по кровавой дороге ступаю. А коли так, то всякий погибнет, кто к моему руку потянет. Смерть я, Савушка, прорекаю.