У страха глаза велики. Ратник из каравана, наверное, что-то напутал о чёрных волках. Но всё-таки многое могло измениться с тех пор, как Сергей вышел из племени. Волчий Пастырь вполне мог оказаться настоящим охотникам, сумевшим приручить себе стаю Великих Зверей.

Сергей отцепил от сломанной ветки клочок тёмного меха. Нюх уловил запах дыма, свежей земли и оружейного пороха – так пахла Навь. В густом подлеске и на снегу сложно спрятать следы, но подземники могли нарочно запутать его и завести в западню, где хорошо встретить. Все их уловки он знал на зубок и не раз обходил заросли, где могла притаиться засада. Только холод, тишина и хруст снега пока лишь были его попутчиками.

Судя по следам, охотников было четверо, среди них шла босоногая девушка. Сергей долго осматривал её отпечатки и не смел разуверить себя, что это след Жени. Страх рисовал ему леденящую кровь картину: полураздетую девушку уводят за собой дикари.

Впереди раздались голоса. Он пригнулся и зашагал ещё тише. Всё-таки не зря он пустился в ночную охоту, подземники ещё не успели добраться до логова и задержались в лесу.

Выверяя каждый свой шаг, чтобы не дай Боже слишком громко не захрустеть снегом, Сергей подкрался к затенённой поляне.

На разостланных шкурах сидело двое охотников. Один держался за голову и кривился от боли, другой таскал еду из походного короба и запихивал её себе в рот. Костра у них не было. Подземников согревала лишь сшитая из меха и кожи одежда. Весенние ночи – не лютый мороз, Навь потерпит. Перед Сергеем болтала всего пара Щенков, Зим по семнадцать. В таких чересчур много прыти и гонора, но мало терпения, а поступками правит лишь страсть и необузданные желания.

Сергей выдохнул тёплый воздух и прицелился в голову самого крупного из охотников. Убить Навь, если смог подкрасться к ней незаметно, не так уж и сложно. Особенно, если на Проклятый род объявила охоту другая матёрая Навь.

– Не шибко-то и нужна вожака девка, – пережёвывая, пробурчал здоровяк. – Со мной в племени любая по своей воле пойдёт.

– Как же, бреши, стерва! – огрызнулся на него бледноликий товарищ. – В ту весну ты к сестре вожака стаи Чертога посватался, так тебя по зубам отходили.

– Охотницы – это дело другое, – с досадой поморщился крупный охотник. – К ним на кривой козе без залога ни сунешься. Я тебе про вест сказываю…

– Ха! Брешешь ты и про вест! – засмеялся бледноликий подземник. – За вестами отцы приглядывают. Да и какая любовь без ножа, если женишься?

Он уставился в пустоту перед собой и заговорил тихо, словно бы доверяясь ночному лесу.

– Ты видел, как у них жилки под кожей дрожат? Тук-тук, тук-тук – под рукой торкают, в узор заплетаются, веточками расходятся. Иные умельцы по дереву ранят, по камню, а я бы по девичьим жилкам красную ниточку вёл, всю бы зазнобушку свою исписал, в рубашку алую её нарядил – вот где диво!

– Ты шибанутый? – всерьёз спросил здоровяк. Не найдя понимания, бледноликий взвился и гаркнул.

– А от твоей хари даже чернухи шарахаются, не то что какая-нибудь захудалая веста!

– Ты это ядом плюёшься, потому что тебе Счастье с крестианкой не обломилось и девку вожака не догнал! – здоровяк угрожающе приподнялся на лёжке. Бледноликий напрягся, будто хорёк в курятнике, явно прикидывая шансы в будущей драке. Но, видимо, по своей вредной природе затыкаться он совсем не умел.

– Эвона ты какой, гордый! Я-то сам от зазнобы Я́ровой отказался, а ты на корячках к лесу пополз. Видали мы таких смелых!

Здоровяк зарычал и набросился на товарища, но не успел подбежать. Заросли кустарника затрещали и из них вышел синеглазый охотник с разбитым лицом. Мрачней тучи он рухнул на лёжку и отвернулся.

– Не до-гнал! – поганененько улыбнулся бледноликий. – Ни одному она не досталася, окромя нашего Пастыря. Мы-то как дурни за Тенью его побежали. Всю-то ноченьку он теперь будет с ней тешится, уста сахарные целовать, упругие перси сжимать, жарко покроет и любить будет до самого солнца.

Бледноликий нарочно подползал к синеглазому ближе, но тот даже не шелохнулся, только крепче стискивал кулаки на разостланной шкуре.

– А ежели кто дорогу Яру заступит, того по мордасам, – с наигранной горечью заключил бледнолицый.

– Или слух ножом отсекут! – со смехом кинул ему здоровяк. Бледнолицый озлобленно оглянулся, но рассмеялся внезапно сам, надсадно и грубо, как могла бы смеяться кикимора.

– Тьфу ты, бес, – сплюнул силач, закрыл и спрятал короб с припасами.

Среди них не было Жени, зато охотники говорили о какой-то христианке и «Тени» у вожака. Сергей опустил карабин и оштошёл в темноту. Женька жива, значит надо найти следы, которые приведут его к Пастырю. Он осторожно обходил Навьи лёжки, пока не наткнулся на цепочку следов, ведущих к оврагу. На истоптанном дне ещё дымилось кострище, в снег впиталось несколько капель. Сергей растёр их между пальцев, принюхался – Снежный жар. Подземники развели костёр и привели сюда босоногую девушку, чтобы её опоить.

Темнота в лесу понемногу смягчилась, переливчато запели утренние птицы. Осталось совсем мало времени. Если он хочет найти свою дочь, то надо спешить по отпечаткам босых ступней. Почти всюду они перекрывались следами Навьих сапог. Женю нарочно отпускали от себя, давали сбежать, но лишь только затем, чтобы настигнуть ослабленную и одурманенную и запуганную добычу – жестокое состязание за право первым овладеть ею.

Лес вывел его на заснеженное поле. За ним показались заброшенные дома и косые заборы. Сергей вспомнил, как Зим пять назад бандиты обстреляли в этом посёлке машину из Чуди, пытавшуюся проехать через христианские земли. В багажнике оказалось небесное серебро, но самих ясаков тогда не поймали.

Следы вывели его к тому самому дому, в котором застрял расстрелянный автомобиль. Стоило войти в ограду, как до слуха Сергея донёсся тоненький звук, от которого само сердце оцепенело – плакала девушка, обиженно и очень горько.

Тотчас душа вспыхнула от лютой злобы. Зверь рвался вперёд, он хотел одного – спасти свою дочь, а для разбойника мук пострашнее. Впервые за восемнадцать Зим Волчий Дух столь сильно потребовал крови, что Сергей с великим трудом удержался. В висках гулко заухало, живот скрутило от боли, но, отдышавшись, он отодвинул полог стволом карабина и вошёл в полутёмную комнату.

Странное место – дом множества глиняных кукол. Обломки вещей – нечто вроде алтаря для божков с каменными глазами. Удушливо пахло дымом, сырой гнилью и многозимней затхлостью. Под серебряной шкурой за очагом лежали двое. Обнажённый дикарь крепко спал, он притомился за день набега и за ночь, проведённую с пленницей.

Его черты показались Сергею знакомыми: тёмные брови, выбритые на висках волосы, но он никогда прежде не видел такого подземника, ему даже не верилось, что пред ним сам Навий Пастырь.

Под серебряной шкурой рядом с ним вздрагивала и плакала темноволосая девушка. Даже в сумраке комнаты Сергей разобрал, что это не Женя. Вместе с волной облегчения его охватила новая злоба: нет, не та звериная ярость, которую он поборол возле входа, а холодная и решительная злость судьи, готового вынести приговор. Он вспомнил кровь на сидениях броненосца, воронье над телами убитых, труп Данилы на водительском месте и легко представил, сколько зла ещё сотворит Навий Пастырь, если оставить его в живых.

– Таскал волк, потащат и волка, – прошептал он и направил ствол карабина на спящего. Палец напрягся, Сергей почти что нажал на спусковой крючок, но неожиданно девушка перехватила ствол и отвела его в сторону. Дикарь спал, в это время над ним Сергей пытался вырвать из рук девушки карабин. Распахнув рот в немом крике, она ни в какую не отпускала оружие. На голове у неё звенело очелье из когтей и монет, руки сплошь покрыты татуировками – нет, она вовсе не пленница, а любовница дикаря. В черных глазах дикарки сверкала мольба, смешанная со страхом. Во время борьбы она старалась не разбудить охотника, ведь тогда Сергею придётся точно стрелять. В конце концов она крепко прижала ствол карабина к своему сердцу и больше не двигалась.