Пальцы загребли снег, крупные зёрна льда оцарапали кожу. Первый снежок никуда не попал, только чавкнул по укрытию парней. Рядом взвизгнула и рассмеялась Фотиния – снежок угодил ей точно в волосы.

– А гляди ж ты, Илья в тебя метит! Так и метит! – воскликнула одна из подружек.

– Сегодня снежки бросает, а завтра сватов пришлёт! – со смехом отвечала Фотиния.

Дарья не долепила снежок и остолбенела.

– Каких сватов? Шутишь?!

– Чего же шутить? – блеснула глазами Фотиния. – Все уж и так знают, одна ты всё прослушала, никогда тебя рядом нет. Этим летом, ближе к осеннему спасу, Илья меня точно сосватает!

– А как же... – начала было Дарья, но совсем растерялась. Улыбка Фотинии и чужое веселье встали ей поперёк горла. Пока она топталась на месте и не укрывалась за кучей, в неё метко попали. Снежок угодил точно в скулу и оглушил, кожу на щеке оцарапало талым льдом. Что обычному человеку потеха – ей одна мука. Дарья спрятала лицо в ладони и отвернулась. К холодной воде на щеках прибавились тёплые слёзы.

– Больно. Мне больно, – шептала она, в голове крутились мысли о сватовстве Ильи и Фотинии. Как же так. Как же так!

Над оружейными мастерскими поднялся грай. Вороны слетелись на крыши цехов и беспокойно перескакивали с места на место.

«Кто сделал? Кто?!», – негодующе оглянулась Дашутка. Ей почудилось, что среди румяных от шутливой схватки парней мечется за снежной кучей четвероногая тень и указывает, припадает на брюхо, скалится на одного человека. Парень этот вовсе не видел Дашутку, бросал в кого Бог пошлёт, но больно он сделал именно ей.

Парень вскрикнул и схватился за руку. Друзья не сразу заметили, что случилось, игра шла своим чередом. Лишь когда он согнулся на куче, к нему наконец подбежали. Игра прекратилась, вокруг загалдели встревоженные голоса.

– Да что там у них? – Фотиния поправила платок на голове и вышла к парням, следом за ней засеменили подруги. На полпути её перехватил сам Илья. Фотиния долго стоять с ним не стала, чтобы не мозолить глаза соседям. Разведала, что стряслось и не спеша повернулась в монастырскую Слободу.

– Фотичка! – окликнул Илья и поспешил следом. Он сунул в карман куртки свои рукавицы, но не заметил, как одна из них выпала. Дашутка подбежала и подобрала, и заторопилась за ним. Народ к вечеру повалил из мастерских, дороги к Слободе заполнили уставшие трудники, мужчины и женщины.

– Илюшенька, а что случилось? – едва поспевала Дашутка.

– Да ерунда какая-то, – отмахнулся он, не спуская с Фотинии глаз. – Есть один мастак выделываться, лишь бы пожалели, заметили. Снегом, говорит, обожгло – представляешь? Вот брехун!

– Ага. Ты в воскресенье работаешь? На вечерне тебя не видала.

– Работаю, – коротко кивнул Илья и зашагал пуще. Он протискивался через народ, но за Фотинией не поспевал.

– Ага. Твоя мама в лазарете лекарство от головы попросила, так я принесу. Сама зайду к вам и принесу, прямо к вам, домой принесу, – спутанно плела Дарья.

– Ну так приноси, спаси тебя Бог. Только про это с матерью!

– Ага. Ты когда дома будешь?

– Да чего ты пристала! – повернулся Илья. Он разозлился, потому что потерял из виду платок Фотинии.

– Я… да мне… – испуганно залепетала Дашутка, стискивая позабытую рукавицу. Если в Обители она чего-то пугалась, то сразу вспоминала отца. – Отче спрашивал... как работаешь… вот и… велел про тебя узнать.

– Так и велел? – Илья строже свёл брови. Дашутка искренне закивала. – Тогда передай, что со дня на день сделаю, никому не рассказывал и, как уговаривались, всё закончу.

– Передам-передам! Так я приду к тебе, домой, как-нибудь?

– Слышала же, занят я! К срокам работаю! Ай, да ну тебя!

Илья отмахнулся и ушёл, Дашутка так и осталась стоять с рукавичкой в руках, глядя вслед труднику.

Вот так, даже толком и не поговорили, не посмотрел на неё и не выслушал. В позапрошлом году, когда Дашутка выздоровела и смогла выйти из дома, она сразу заметила этого красивого златовласого парня. Пальцы переминали словно не рукавичку, а свои собственные переживания.

– Дашутка, вот ты где! – догнали её подружки и дёрнули за рукав. – Ты назад воротись, там помочь надо. Ты же из лазаретских. Сёмушке руку обожгло! Вся кисть покраснела, волдырями пошла, словно в кипяток сунул!

– Да как же так вышло? – Дашутка с трудом отвлеклась от Ильи, успевшего скрыться в толпе. – Снег приложите, чтобы холод…

– Так в том то и дело, он снега боится! Кричит, мол в снежной куче что-то горячее закопано! Он снежок лепить, а тот возьми и в руке у него вскипятись! Представляешь, чё мелет? А руку-то обожгло! Ты иди скорей, помочь надо!

*************

Воронью Гору настоящей «горой» и не назвать, скорее, поросший кривыми сосёнками холм. Из-за каменистой земли сосны торчат порознь и вразнобой, где придётся. Нижние ветви – сухие и чалые, стволы гнутые, словно им ещё молодыми ростками приходилось пробиваться между камней. Весь остальной склон зарос рыжим кустарником с набухшими почками. Листьям распускаться ещё слишком рано, в ложбинах до сих пор белел снег, но весна подгоняла природу.

На кривых сосёнках на Вороньей Горе расселись чёрные птицы. Почему им нравилось здесь – не знали даже местные жители. Может быть из-за мышей на горе, ещё одной великой напасти, расплодившейся в изобилии?

На вершину вело множество троп, хотя не все из них по весенней распутице годились к подъёму. Ноги ратников разъезжались в плотной грязи. Данила шёл рядом и придерживал Женю за руку, попутно приглядывая за окрестностями.

Десяток вооружённых, особенно доверенных ратников, высматривали всякое шевеление наверху. На горе гудел ветер. Троих бойцов Данила отправил вперёд, на разведку вершины. Ратники рядом с Женей тихо переговаривались и кивали на кучу камней, за которой могла притаиться засада. Шатуны им не противники, но они могли хорошо закрепиться за Зиму.

Вскоре христиане добрались до места, где упал самолёт. Деревья тут почти не росли, земля горелая, верхушки сосен обломаны. Даже спустя сорок Зим прогоревшее ядовитое топливо не давало прорасти ничему, кроме красно-бурой травы.

Женя расстегнула рюкзак, вынула оттуда пробирку и начала собрать пинцетом стебельки и листочки растений.

– С каждой травиной теперь будешь возиться? – проворчал рядом Данила. Не очень-то ему нравилось торчать посреди голого склона.

– Растения многое о жизни могут поведать, если с божьего позволения их изучать, – отозвалась Женя. – Сок в травах и деревьях меняется, леса вырастают гигантскими. Сборы лекарственные стали опасными, а иные и вовсе порождают видения. Есть и такие травы, каких оседлые прежде не видывали. Многие вымерзли в Долгих Зимах, но с Оттепелью появились опять. Должно быть, причина в снеге или дожде, выпадающих из-под хмари. Чем ближе Долгое Лето, тем чутче надо бы изучать лес. Может и так случится: растения захватят всё принадлежащее людям. Сейчас леса сдержаны холодами, но, когда Долгое Лето настанет, они разрастутся с невиданной силой.

– Я больше других людей опасаюсь, – проворчал сотник, оглядываясь, как по склону к ним спускаются ратники. Женя закрыла пробирку и убрала собранные травы в рюкзак. Ратники подошли к ним и вместе с Женей поднялись дальше по склону.

В сотне метров лежал остов от двигателя. Мелкие патрубки оплетали его и уходили вглубь бочкообразной основы. Створки сопл отломились, жерло сплющилось от удара о землю. Но двигатель оказался так тяжел, что, хоть местные и пытались стащить его вниз – не смогли. Об этом подсказывали обрывки верёвок и подложенные снизу брёвна, и старая борозда поверху склона.

– Кажется, и правда самолёт, – смотрела на двигатель Женя. – Надо поискать фюзеляж.

– Ага, найдёшь его, держи карман шире! – ухмыльнулся Данила. – Что полегче селяне в общину стащили. Даже то, что в землю ушло, выкопали и спёрли. Что по земле разметало – в первый черёд схватили.

– Отыщем, с божьей помощью, – отряхнула Женя руки от ржавчины. В пустошах ей не однажды встречались рухнувшие летающие корабли, но они летали на автопилоте. Неповоротливые и громоздкие, скайрены сплошь нашпиговывались аппаратурой, как применять которую сегодня не помнили и разбирали на металлолом. На горе Женя впервые увидела обломки управляемой машины. Любая весточка о судьбе пилота могла прояснить многое.