– Значит, война? И очень скоро? – Женя родилась в Обители и вообразить не могла, что кто-то способен взять приступом её крепость. Но пилигримы не лгали: на земле Поднебесья осталось много военных баз. Язычники взяли оружие, технику, оснастили Дружину, излишками торговали на Большом Мене. Новости о перевороте Берегини в Китеже очень тревожили христиан. Ван не был другом Монастыря, но между ними установился шаткий союз после общей победы в Зимней Войне над Красным Иваном. Как поведёт себя Пераскея, свергнувшая прежнего Вана, никто знать не мог.

– Если Змея перейдёт Кривду с войском, то кто сможет её остановить? – Женя наконец поняла, что разговор не только о её послушании.

– Господь наш защитник. Он передаст врагов в наши руки и не допустит, чтобы Монастырь пал, – спокойно ответил отец. – Но кроме Божьей защиты у истинно верующих есть чем ответить язычникам.

Он стянул с пирамиды бархат и перед Женей сверкнули сложенные друг на друга слитки чистейшего золота. Желтоватый блеск под храмовыми свечами так и притягивал взгляд. Она даже не представляла, что в Обители хранятся такие сокровища.

– Откуда это у нас?

– Здесь не всё, – отец подозвал её. Когда Женя подошла ближе, он взял её за руку и положил её ладонь на холодные слитки, словно золото только что вынули из подвала. – В Монастыре есть гораздо больше. Ещё до прихода общинников в тяжёлые дни первого Мора у монахов остановилась машина. То, что охранники везли в кузове, долго оставалась тайной для братии. Но когда они поняли, что им не удастся добраться до города, охранники попросили спрятать золото в катакомбах. Его секрет рассказал нам последний монах, дождавшийся поселенцев. Новые христиане пришли во главе с твоим дедом, оживили Обитель, но никто из них золото не поднимал.

– Так ведь и теперь нужды нет, – озадачилась Женя. – Мы обмениваем еду на запасы, а сокровища, какими бы они ценными ни были, в наши дни не важны.

– Тут ты не права, – отец взял серебряную монету с вершины золотой пирамиды и отдал ей. На одной стороне монеты сверкала угловатая руна, на другой чеканился лик молодой женщины с венцом на голове.

– Берегиня велела вводить деньги по всему Поднебесью. Под нажимом Дружины города отдают часть запасов за серебро. Несогласные караются хуже воров и разбойников. Благодаря деньгам Китеж крепнет, а наши общины разрозненны и ничто, кроме веры, их не скрепляет. Я дал поручение Егору запустить станок в казначействе, чтобы ответить Китежу золотом. После захвата Пераскеей последнего города Поднебесья, пока она подготавливает новый поход, у нас ещё будет время укрепить крещённые земли.

– Мы тоже заставим людей торговать за золото силой? – дело с деньгами показалось Жене чересчур неверным и сложным.

– Нет, Егор придумал, как обойтись без насилия. Но пока это тайна для всех.

Женя отложила языческую монету. На её сердце сгустилось смущение, ведь даже Спаситель был предан Иудой за серебро.

– Сегодня в Монастыре десять тысяч наших единоверцев. Из них полторы тысячи ратников, – продолжил Сергей. – Запасов хватит на две Зимы вперёд, в автокорпусе достаточно техники, чтобы торговать сразу на нескольких караванах. До того дошло дело, что не каждого единоверца к себе принимаем. Деревянная Слобода разрослась, нужны оружейники, кузнецы, плотники, врачи и водители, а те привозят с собой жён, стариков и детей. Ртов в Обители становится больше, на обычном мене запасами не проживёшь. Больше всех нужны воины. На днях из Поднебесья к нам перешёл отряд с воеводой, верного Вану. Дружинники Пераскеи преследовали их до самой Кривды. Если перебежчики согласятся принять нашу веру и жить по уставу Монастыря, то Обитель получит три сотни умелых солдат, воевавших с магометанами из Степи.

– Так много ратников? А если начнётся война, потребуется ещё больше… – задумалась Женя. – Если стены осадят, сможем ли мы всех прокормить?

– Пища важна, но в первую очередь нам нужны верность и сила, – рассуждал отец. – О том, как мы будем отстаивать Монастырь во время войны, известно лишь самым высоким чинам. Но даже от них я скрываю самое важное.

Сергей замолчал. Казалось, лишь их семье можно было доверить то, что собирался он сказать Жене в храме.

– Поклянись, что наша тайна останется между мной, тобой и Егором.

– Не дочь ли я отца своего, чтобы он во мне сомневался? – Женя не могла врать перед ликами святых страстотерпцев. – Не искушусь и сохраню тайну, но небом не буду клясться, потому что оно престол Божий, и землёй не поклянусь, потому что она подножие ног Его, головою своею не клянусь, потому что не могу ни одного волоса сделать белым или чёрным. Доверься моему слову, отче, и пусть наша совесть свидетельствует.

Сергей степенно кивнул и вынул из кармана пальто небольшую стопку чёрно-белых фотографий и отдал Евгении. На первом снимке проступал каменный столб на холме в окружении леса. Другие карточки крупным планом показывали покрытые рунами части столба.

– Что это? Выглядит очень забытым, – перебирала Женя снимки в руках.

– Этому бдыну шестнадцать Зим. Такие столбы ставит Навь на курганах умерших, – отец всегда говорил о проклятом роде немногословно и сейчас признавался ей через силу. – Нас ждут испытания гораздо более худшие, чем война с многобожцами. Пока язычники собирают войска и хотят отнять наши богатства, подземцы зарываются вглубь. На этом столбе высечено предупреждение.

– И о чём же оно? – подняла глаза Женя.

– Христиан надо спасать не от войны, а от Мора, – тяжело проговорил Настоятель. – Люди в Монастыре могут оказаться последними выжившими. Уже дважды Зима вымораживала поверхность и Мор придёт в третий раз, чтобы умертвить остальных – вот о чём говорится на бдыне.

– Не может быть… – сорвалось с губ Евгении. – Лето теплеет. Ещё десять, может быть двадцать Зим, и станет таким же длинным, как и в прежние времена. Мор никогда не вернётся. Страшные ночи давно не приходят, хмарь истончилась, даже топлива за Зиму мы тратим всё меньше и меньше. Должно быть, это какой-то обман, плутовство навьего племени, чтобы запутать нас и напугать!

– Если и напугать, то не нас. Навьи руны знают только подземники. Если бы я не умел их читать и не знал, где стоит бдын, никогда бы не увидел этого предупреждения.

Глаза Сергея устремился вдаль, словно бы он вспомнил о чём-то минувшем. Отец отошёл к высоким окнам собора, в тёмном стекле отражались свечные огни. Ночью ещё было холодно, пускай не так страшно, как в зимнюю стужу. Из-за смены температуры окна запотевали и покрылись мелкими каплями.

– На этом бдыне вырезана история Безымянной, – начал отец, не поворачиваясь. – Далеко отсюда, в восточных лесах, лежат развалины старого логова. Этот бункер забросила Навь, он зарос и его не найти тем, кто в нём не жил. На соседнем холме растут горькие травы. Я поднимался туда в конце каждого лета, хотя сколько бы не возвращался, мне никогда не успеть. Та, кто вырезала послание на бдыне, порой хуже дьявола может предсказывать будущее. Бдын стоит на вершине кургана, в том кургане покоится моя мать. На поминальном столбе оставила знаки… – он прервался, подбирая подходящие слова, – ведунья из соседнего племени.

По окнам храма ударил ветер. Зима, словно голодный зверь подкрадывалась к весне, пока её сторож-солнце дремлет за горизонтом.

– Значит, люди говорили правду? – сказала Женя. – Ты сам был когда-то подземником.

– Люди говорят верно, – Сергей вспомнил тяжёлую дорогу, кровь и пепел и одиночество в диких родных глазах. Лучше уж нож вонзить себе в тело, чем терзаться о прошлом. – Моё минувшее под печатью сомнений, но в будущем я не сомневаюсь. Слишком дорого заплатил за жизнь в Монастыре. Мне так хотелось спасти свою душу, стать человеком, но пришлось спасать жизни других общинников. И всё же, за все выпавшие мне испытания я получил самый ценный подарок…

Он подошёл к дочери и поцеловал её в лоб.

– Ты единственная моя драгоценность, доверенная мне судьбой, наследница моего дела. Наши самые тяжёлые времена нам предстоит пережить вместе, но я верю, верю в тебя, что в моей дочери больше человеческого, чем было во мне, когда я стал христианином. Мы перестроим Обитель в Ковчег, с Божьей помощью; и, если понадобится, отстоим его силой оружия. Крепкие стены – далеко не всё, что нам нужно. Нам понадобится ядовитое топливо прошлого, чтобы пережить Мор.