Она встала. Гордо выпрямилась. В такой позе больше купчиху напоминала. Такую себе купчиху, соблазнительную, молодую, горячую.

— Марфа сказывала, что вы и не мужчина вовсе, что ее отвергли, а таких до вас было и не сыскать, даже его светлость… Ой! Простите! — Агафья закрыла ладошкой рот, вновь села на кровать и растеряла весь свой боевой запал.

— Я делаю ошибку! Так нельзя, — говорил я, но руки уже тянулись к ночной рубашке девушки.

Разве же в том есть какое-то предубеждение и что-то неправильное, когда мужчина хочет, а женщина о том только и мечтает?

— Иди ко мне! — сказал я, любуясь красотой и изяществом женского тела. — Не бойся! Я буду аккуратным.

— А я и не боюсь, выплакала уже весь страх, рыдая по вам, — сказала Агафья и, не медля более ни секунды, обняла меня, впившись в губы неумелым поцелуем и прижимаясь жарким от волнения и возбуждения телом.

Утро я встречал со смешанными чувствами. С одной стороны понимал, что у меня появилась одна, может и первая болевая точка, на которую можно будет надавливать недоброжелателям. С иной стороны, какая же приятная эта болевая точка, красивая, естественная, наивная. Ну и только сейчас я понимаю, насколько мне требовалось оказаться с женщиной.

— Вы проснулись? — чуть испуганным голосом сказала Агафья и выпрыгнула из постели, дразня меня своими голыми ягодицами. — А я, стало быть, хотела раньше вас проснуться, да уйти. Нешто я без понятия? Все, ухожу!

Агафья быстро одела ночную рубаху и выбежала из моей спальни. И? А как же утренние ласки, потом сложные разговоры и выяснения отношений, что произошло и к чему это должно привести? Нет, да и ладно. Но, как мужчину меня немного задело то, что не было сказано, какой я молодец. Все мужики нуждаются в таких словах, я не исключение. Хотя, я и сам знаю, что молодец, есть же с чем сравнивать. А красное пятно на простыне говорит о том, что Агафье, как раз-таки, сравнивать не с чем.

Может я и совершил ошибку, но здесь и сейчас, не жалею об этом. Тем более, если моя служанка так и останется в таком статусе, она же «с понятием».

Несмотря на то, что ночью я провел неплохую кардио-тренировку, все равно оделся в льняные штаны, обулся в полусапоги и с голым торсом выбежал во двор. Погода была не по осеннему приятной, нехолодной, поэтому пробежка оказалась только в радость. Пробежался до конца деревни, там начиналось поле, уже подготовленное к новому году, вдоль его протрусил еще с версту. Здесь, на небольшой поляне, провел разминочный комплекс, после «подрался» с тенью, и отправился трусцой обратно.

— Эд! Эд! [фр. помогите, помогите]– истошный крик становился все более отчетливее, по мере приближения к усадьбе.

Кричали на французском языке. И я узнал кто это.

— Так сам же начал, — различил я голос Северина. — Я отпущу, а ты с ножом ко мне. Успокойся!

— Да что же такое? Жить мирно не пробовали? Сева отпусти месье Милле! Живо, я сказал! — я говорил раздраженно, более всего был злой на Северина.

Если этот ухарь сейчас сломает руку моему ювелиру, что я сломаю ему голову.

Северин отпустил руку француза, которую до этого перехватил на болевой прием. Каспар Милле, бывший в одних портках, стоял босиком по щиколотку в грязи. Северин был и вовсе голым и у него кровоточил бок.

— Ну, я жду! — крикнул я на русском языке и продублировал на французском.

— Месье Сперанский, вы как мой покровитель должны покарать этого «козак» он обесчестил мою юную и невинную Анетт. Если не сделаете этого вы, то я или умру, или убью этого «козак», — сквозь слезы, баюкая руку, говорил ювелир, человек очень мне нужный.

— Что произошло, месье Милле? — спросил я, уже чуть спокойным тоном, так как догадывался о чем речь, вид голого Северина намекал.

— Вы представляете, месье Сперанский, моя девочка… — он реально плакал. — Я стал ее искать и подумал, что она заблудилась. Я пошел в усадьбу и там… Я услышал стоны, это была моя девочка. Я зашел в дом и там, он лежит, а моя Анетта, она сверху этого «козак» прыгает. Он ее принудил, Анетта сама мне так сказала.

Ух ты, божечки! Такое бывает вообще? Вот так, не замечать ничего? Жить в своем коконе?

— Рассказывай! — потребовал я от Северина, уже просто интересно было, целый триллер получается с элементами французского порно.

— Ну я, стало быть, дежурил, у парадной усадьбы. Вижу, да и слышу, как идет Анна, ну я и спросил, что да как. Ну и поговорили, про то про се, ну и это. Вашбродь, так я ж не нарочно. Вы же видите кака она, кто тут устоит? Только ж это, я свататься к Олесе Карповне собрался, это дочка Карпа Милентьевича. Да вы знаете. Не говорите ничего, Богом прошу! — рослый детина, голый с болтающимися чреслами, да еще и с раскаявшимся видом… хоть картину пиши.

— Месье Милле. Я вам так скажу, — начал я рубить правду-матку ювелиру. — Дочка ваша, Анетта, она уже не цветочек, она зрелая ягода, которая так и ждет, чтобы кто порасторопнее ее съел. Нет той маленькой девочки, есть женщина, которая знает и умеет, вы должны понимать, что именно. Она ко мне приходила ночью, предлагала себя, я отказал. И моему слову вы верить обязаны, иначе… Ничего больше хорошего иначе не будет, месье Милле. И еще… В день по одному самопишущемуся перу! Отрабатывайте долг, месье, не принимайте доброту за слабость!

— Оденься и следи за французом! Если он чего учудит, так я тебя самого… Нет, я Карпу все расскажу, и про его дочь, ну а он, так точно тебя накажет, — сказал я и пошел в дом.

Уже через часа два должен прибыть Тарасов, а мне нужно еще помыться, одеться, поесть, проверить кое какие цифры в бизнес-плане развития Белокуракино.

Завтрак прошел спокойно. Агафья старалась казаться, как обычно, но не всегда и не во всем у нее это получалось. Однако, мы оба приняли правила игры и я не спешил нарушать статус-кво. Она служанка, а чуть ближе становится только, когда… Как-то все это неправильно.

А после пришел Николай Игнатьевич Тарасов и я с ним серьезно поговорил.

— Я не хочу. Я боюсь, — признавался Тарасов, выставляя руки вперед.

— Глаза боятся, руки делают! Посмотри, Николай, что получилось в Белокуракино! Шесть тысяч дохода из почти убыточного поместья. И это только за один год. Сколько мы с тобой насчитали дохода на следующий год? — спрашивал я управляющего.

— До восьми с половиной тысяч, — озвучил цифру Тарасов.

— Вот! — я поднял вверх указательный палец. — Никогда не слышал, чтобы так быстро рос доход с имения. И это еще запланированы большие покупки: маслобойня, строительство дороги, строительство свинарников и коровника, много чего. Так что, не сделаем похожее у других?

— Не нравится мне это… — продолжал выражать сомнения Николай Тарасов. — Осип может не справится. Да и, прости, Михаил Михайлович, но не верю я в то, что князь дозволил тебе так все менять, да Осипа в управляющие ставить.

Я достал бумагу, в которой написано, что мне все разрешается, и показал Тарасову… в третий раз этот документ.

Был бы кто иной, кто смог бы уловить суть новаторского подхода в ведении хозяйства в поместье, не стал бы уговаривать Тарасова. Слишком он нерешительным оказался. Живет в своем мирке, прилип к одному месту и не хочет развиваться. А я хочу! И мне нужна хоть минимальная команда для решения задач на пути реализации всех «хотелок».

Я предлагал Тарасову заняться аграрно-административным бизнесом. Стать, своего рода, кризисными менеджерами. Дело в том, что по России просто охренеть, как много малодоходных, или даже убыточных хозяйств. При этом управляющий поместьем — это некий небожитель, перед котором могут пресмыкаться и иные землевладельцы. Найти того, кто грамотно будет вести хозяйство очень сложно.

В Российской империи нет ни одного учебного заведения, которое выпускало бы людей, знающих хозяйство. Так откуда будут профессионалы? Тем более, что воруют все, ленятся все, желания кардинально что-то менять почти ни у кого нет. Поэтому работа управляющего чаще всего сводится к деятельности завхоза, который не будет думать о развитии учреждения, ему бы все правильно сохранить, да поддерживать в должном состоянии здания и сооружения.