— Месье, это интересно, но, боюсь, что… — мастер задумался. — Нет, конечно я возьмусь за подобное изделие. Вот только…

Милле замялся. И я понял почему. Он опасается, что ничего не получится, я не приму изделие, а материалы, время, будут потеряны.

— В случае если у вас не получится, я оплачу расходные материалы и затраченное время. Трубка должна быть не сильно тяжелой, а для шарика используйте серебро, или золото, чтобы быстрого окисления и налета ржавчины не было, — высказал я пожелания и оставил пятьдесят рублей серебром.

Это были немалые, даже большие деньги. Сейчас курс серебряного рубля к рублю ассигнациями один к шестидесяти двум копейкам, так что бумажный и металлический рубль — это разные вещи. Печатают деньги без понятия, загоняют русскую финансовую систему в яму. Ну да я пока ничего сделать с этим не могу.

— Месье, ну а если ваша задумка окажется успешной, как и моя работа, я могу делать подобное? — прямо-таки сама наивная простота.

— Месье Милле… Не нужно честному человеку пытаться заработать сомнительными методами. Естественно, что без доли моей или человека, интересы которого я представляю, тут не может обойтись, — я улыбнулся так, что волчий оскал был более добрым, чем моя улыбка.

— Я понял вас, месье Сперанский, — ответил француз.

Глава 11

Петербург

27 июля 1795 года.

— Сколь же неразумно! — сокрушался князь Алексей Борисович Куракин во время завтрака. — Это же возмутительно так поступать!

Я знал по какому поводу такие возмущения. Вчера пришли сведения о результатах битве при Кибероне. И я полностью согласен с князем. Глупость несусветную сотворили французские роялисты-эмигранты и шуаны [крестьяне во Франции, выступаювшие за монархию]. Это какой-то жест отчаяния со стороны любителей королевской власти и противников революции.

Ладно роялисты, они хотят хоть что-то сделать, чтобы только показать, что это явление еще живо. Особенно подобное актуально после смерти Людовика Карла, объявленного роялистами королем Франции. Теперь провозгласили королем Луи-Станислава Ксавье, графа Прованского. Но англичане? Они то чего подписываются на такие авантюры?

— А этот французский генерал Гош весьма хорош, — сказал Куракин и рассмеялся полученному каламбуру.

— Позвольте ваша светлость с вами не согласиться, — сказал я, ловя на себе удивленный взгляд князя.

Это был тот редкий случай, когда Алексей Борисович соизволил пригласить меня на завтрак. Обычно, мы или обедаем вместе, или же и вовсе можем день-другой не видеться. Отправленные в имение к Степану Борисовичу Куракину дети сужали круг тем, которые хотел со мной обсуждать князь. Я не мог в этих обстоятельствах настаивать, так как уже видел некоторый «перегрев» Алексея Борисовича от моего общения. Его мозг, может быть и без полного осознания, пытается сопротивляться вкладкам, которые я всеми силами пытаюсь заложить в Куракина.

— Объяснитесь, Михаил Михайлович! — попросил князь.

«А еще два месяца назад я был „Мишей“» — подумал я.

— Извольте, ваша светлость, — сказал я, элегантно протер и без того чистый рот кружевной белой салфеткой, возбуждая еще больший интерес у князя созданной паузой. — Генерал Гош упустил возможность и лишь исправлял собственную же оплошность.

— Вот как? Но в реляциях пишут, что роялисты получили полный разгром! — Куракин даже чуть придвинулся на стуле к столу, чтобы быть ближе ко мне, сидящему напротив.

— Разгромлены, пожалуй больше всего шуаны. Вчерашних крестьян бросили в бой, но сами роялисты оставались под прикрытием английской эскадры. Такие действия, если мне будет позволено высказать собственное мнение, только лишь бросают тень на роялистов и показывают их полную неспособность к действиям, — сказал я и, вновь элегантно, отпил вина.

Вообще я за собой замечаю, что манерами превосхожу чуть ли не самого князя. То, что еще недавно казалось кривлянием, здесь, в Петербурге, превращается в изысканность.

— Но генерал Гош имел задачу не дать действовать роялистам, он ее выполнил. Была бы рядом французская эскадра, так и можно говорить о полной победе Гоша, — настаивал князь.

— Безусловно, ваша светлость, но роялистам дали закрепиться в Бретани и Вандеи. При том, что сил у любителей короля было не более десяти тысяч, может только поддержка английской эскадры представляла силу, — оппонировал я.

— Признаюсь, меня настораживает ваш большой разум, — задумчиво сказал князь. — Сложно понять, в чем вы малосведущ.

— Благодарю за столь лестную оценку, но позволю себе дерзость и замечу, что есть то, в чем я пока мало понимаю. К примеру, чувствую себя простофилей при выборе туалетов, — сказал я, сам несколько растерявшийся от слов Куракина.

— Это вы верно подметили, — Алексей Борисович изобразил сдержанную улыбку.

Что-то его гложет. Обычно князь более открыто выражает эмоции, по крайней мере, дома.

— Я вам, ваша светлость, уже говорил, что Франция придет в той или иной форме монархии. Появится диктатор, как бы его не назвали, который на словах станет поддерживать революцию, но мало чем будет отличим от монарха, — напомнил я Куракину.

Когда там Наполеон взойдет на Олимп французского политикума? Скоро, но пока он лишь один из многих, хотя и популярность неудавшегося русского артиллериста, растет [Наполеон Бонапарт поступал на службу в российскую армию, но не срослось].

— Да, я думал над вашими доводами и счел их не лишенными смысла. Более того, после победы при Кибероне именно генерал Луи Лазар Гош может стать тем самым диктатором. Он красив, черноволос, смелый, удачливый, — говорил князь, но делал это несколько отрешенно, будто такой увлекательный процесс, как гадание о будущем его вовсе не интересует.

Я не стал спорить. Может быть именно этот самый Гош сейчас и популярный, но я о нем ничего не знал. Не было этого генерала ни при Прейсиш-Эйлау, ни под Аустерлицем, тем более при Бородино. Так что есть предположения, что он не дожил [генерал Гош умер от пневмонии в 1797 году].

Но вот как не видят остальные люди, что Францию ждет военная диктатура, я удивлен. Может это и послезнание, но то, как французы любят именно генералов, говорит о многом. Устала Франция от говорильни и работы гильотины, стабильности хочет. Так что будет это Гош, Наполеон, да хоть и Мюрат, не важно, важно, что военной диктатуре, быть.

Думаю, что Октябрьская революция в России стала возможной после того, как Временное правительство ничего существенного не решила и народу, а большевиков все же немало кто поддержал, хотелось сильной руки и порядка. Говорильня всегда замещается сильным правлением.

— Ваша светлость, будет ли мне позволено поинтересоваться, что вас гложет, может статься, я могу чем-нибудь помочь? — спросил я, уже надоела недосказанность.

— Ты, Миша? Мне помочь? Да уже помог! — вспылил Куракин. — Правду говорят, что пришла беда, открывай ворота и что она всегда в компании приходит. Ты знаешь, что меня уже записали в креатуру Павла Петровича? Это значит, что мне отказано в некоторых домах, почти во всех домах. Еще не разговаривал толком с наследником, а уже клеймо ставят!

Куракин не кричал, но говорил с большой долей огорчения и так четко, вбивая каждое слово, что могло сложиться впечатление, что стоит ор.

А вообще, быстро тут. Вот только перекинулся мой покровитель с наследником парочкой слов, и все, теперь он нежелателен в обществе. О чем это общество думает? Что? Екатерина вечная? Не видят, что ей все чаще становится плохо? Хотя… Старушка еще бодренькая, на людях, так точно. Слышал я и от Куракина и от тех немногих гостей, которые приходят в дом князя на обед, что императрица может протянуть еще долго, о том и лейб-медики судачат. А там, гляди, Александр в полную силу войдет, а с Павлом, с его-то образом жизни может еще что-то первее случится.

Так что не столь и глупы и недальновидны были придворные. Это я знаю, что сердечко у государыни не очень. И вот что еще понимаю, что я, теоретически, был бы в силах продлить жизнь Екатерины Алексеевны. Тут или поддержать сердце магнием, да чуть изменить диету, увеличить время прогулок. Ну или решить вопрос с замужеством любимой внучки императрицы Александры Павловны.