— Что с государыней? — спрашивал я, помогая застегивать пуговицы на парадном мундире.

— Приходила в себя, речь у нее отнялась, да и умом, видать тронулась, но быстро снова потеряла сознание. Медики говорят, что нынче уже не выйдет, так и помрет, — говорил князь, без особых сожалений, видимо, уже напитался энергетикой по близости к власти.

— Вам спешить нужно, ваша светлость, нельзя оставлять Павла Петровича без опеки, нынче же ваша возможность возвысится, — подгонял я Куракина.

— Будешь еще учить меня, — не зло, как может только счастливый, пребывающий в эйфории, человек, говорил Куракин. — Все. Будь здесь. Тебе все принесут, что скажешь, я распоряжусь. А еще… спаси Бог! Не забуду!

*…………*…………*

(Интерлюдия)

Во дворце царила одновременно и траурная, и веселая, но больше атмосфера недоумения. Еще была жива императрица, пусть и без шансов на выздоровление, а наследник не мог скрыть своей радости. Ему сорок два года и уже с шестнадцати лет Павел Петрович чувствовал себя обманутым и униженным. По совершеннолетию ему не дали корону. И вот теперь он, и только он, знал, какой быть России. Находились и те лизоблюды, которые уже улыбались и отыгрывали яркие, радостные эмоции, чтобы только угодить новому императору.

Были искренние, которые плакали и тихонько по углам читали молитвы, чтобы Господь даровал чудо. Третья категория придворных смотрела и на радость, и на горе, но терялась, что нужно делать. По-христиански, так молиться, ну а, если отринуть христианскую мораль, то, желательно, не показать новому императору свое недовольство.

Отдельно от всех стоял князь, подполковник, Петр Иванович Багратион и у него были другие эмоции, больше похожие на разочарование и досаду. Это он добивался аудиенции, хоть с императрицей, хоть с Платоном Зубовым, хоть с кем из могущих принимать решения. А после добился того, того, чтобы именно он был содокладчиком по состоянию дел подготовки русской армии для войны с Ираном.

Петр Иванович был из той линии Багратионов, которую оболгали в Кахетии, и его отец был вынужден уехать в Россию. Но даже эти обиды никогда не сказывались на тайной любви всех русских Багратионов к Кавказу.

Грузия в огне, народ Картли и Кохетии поголовно вырезается, разграбляется, стонет и истекает кровью. И пусть князь Багратион уже больше ассоциирует себя с Россией, но, когда начали приходить сведения о зверствах на грузинской земле, горячий орел воспылал жаждой мести и желанием как можно больше помочь тому народу, которым когда-то управляли предки Петра Ивановича. И вот случилось то, что теперь России окажется не до Кавказа. Не до того, чтобы накормить свинцом ненавистных персов.

Что сейчас вообще происходит? И где Павел Петрович? А где Александр Павлович? Вот главные вопросы, которые придворные задавали друг другу, в надежде хоть что-то узнать. Павел Петрович только что был среди подданных, а вот Александр… Его видели, он приходил в спальню к бабушке, расплакался и сейчас никто не знал, где внук Великой. Почти никто.

Императрица умирала в своей спальне, а Павел Петрович в сопровождении князя Алексея Борисовича Куракина искал бумаги. В кабинете императрицы творился сущий беспорядок, так как Павел уже начинал нервничать, не находя главного — завещания. Он с остервенением раскидывал всегда аккуратно лежащие вещи, как и многие найденные, бумаги. Стук в дверь заставил Павла Петровича вздрогнуть

— Князь, узнайте, кто это! — повелел Куракину император.

На входе в кабинет был расставлен плутонг гатчинских солдат. И они никого не должны пропускать. Однако, кто-то же стучался в дверь!

Алексей Борисович подошел к двери, заговорщицки приоткрыл ее и увидел на пороге вице-канцлера Александра Андреевича Безбородко.

— Алексей Борисович, я так понимаю, император здесь? У меня к нему очень важный доклад. Позвольте, князь, мне пройти или окажите любезность передать мои слова его императорскому величеству, — сказал Безбородко и Куракин растерялся.

Вот, как сейчас поступить? Закрыть прямо перед лицом вице-канцлера дверь и выказать неуважение, демонстрируя всяческое отсутствие манер, или открыть дверь? Но Куракин не властен решать, кого допускать к императору, а кого нет. Ситуацию спас сам Павел Петрович. Он подкрался ближе к двери и услышал слова Безбородко.

— Алексей Борисович, впустите вице-канцлера и проследите, чтобы к этой двери более никто не приходил, — повелел император, выставляя Куракина за дверь.

Вице-канцлер, преисполненный достоинством, не слишком быстро, чтобы дать время уйти Куракину, зашел в кабинет, достал свернутую бумагу с вислой печатью императрицы и протянул императору. Павел Петрович молча взял, боясь произнести хоть какие-то слова. Если кто-либо услышит, к примеру, что в завещании написано имя будущего императора и это — не Павел…

Павел Петрович в данной ситуации оказался более, чем благоразумным человеком. Он сберег и свои нервы, и уничтожил один из доводов или причин, которые могли бы возбудить волнения или пересуды в Российской империи. Ничего не говоря, император подошел к печи и, не преломляя печати, бросил важнейшую бумагу на раскаленные угли. Яркое пламя, буквально на минуту, чуть более осветило озабоченное лицо императора.

— Граф, а вы не знаете, моя матушка завещание оставила? — спросил Павел Петрович.

— О сим не ведаю, ваше императорское величество, — сказал, смотря прямо в глаза новому императору будущий канцлер Российской империи.

— Да, не успела матушка волю свою изъявить. Все так скоропостижно случилось. Хорошо, что в этот раз, в России все понятно и прозрачно и есть, наконец, неоспоримый приемник, — с наигранным сожалением сказал император.

А вместе с тем, в недоумении под искрометную актерскую игру русского двора уходила в прошлое целая эпоха. Эпоха русских побед, славы российского оружия. И никто не задумывался о величии славного время, о котором уже скоро большинство будет ностальгировать.

Один из императорских камердинеров, Захар Зотов, вышел к тронному залу и громогласно объявил:

— Ея Императворское Величество, Екатерина Алексеевна почила!

Павла Петровича рядом не оказалось, он все еще был в кабинете матушки, потому освидетельствовать смерть государыни отправился заплаканный Александр Павлович.

Конец книги.

Уважаемые читатели! Только от вас зависит то, как быстро будет писаться этот цикл. Впереди борьба с Персией, козни Османской империи, Суворов и антифранцузские коалиции. Ну и конечно, Наполеон. Наш герой получит свое развитие и через трудности, станет готовиться и к войне, выстраивать правовую систему, пытаться продвинуть проекты преобразования, стать акционером Русской Американской компании и многое другое.

И вы можете преизрядно мотивировать, чтобы поднять огромный пласт событий этого важнейшего для истории России периода.

Так что жду «сердечек», благодарностей и чтения. Уповаю на то, что сие чтиво приемлемо. А еще комментарии, дабы иметь больше представления что получилось, а что еще можно подправить, делая книгу интереснее.

СПАСИБО!

ПРИЛОЖЕНИЕ

А. А. Фет

Я пришел к тебе с приветом,

Рассказать, что солнце встало,

Что оно горячим светом

По листам затрепетало;

Рассказать, что лес проснулся,

Весь проснулся, веткой каждой,

Каждой птицей встрепенулся

И весенней полон жаждой;

Рассказать, что с той же страстью,

Как вчера, пришел я снова,

Что душа всё так же счастью

И тебе служить готова;

Рассказать, что отовсюду

На меня весельем веет,

Что не знаю сам, что́ буду

Петь, — но только песня зреет.

⟨1843)