Нет, я не сдался, а лишь применил психологический прием. Еще бы показать князю, что не он один тут «светлость», да и есть у меня варианты.

— Моя воля, и это не смей забывать! — жестко сказал Куракин.

Но я видел его глаза. Князя хватит только на незначительный и непродолжительный эмоциональный взрыв. Эта решительность — не его характеристика.

— Я буду молиться за вашу благодетель, ваша светлость, каждый раз, на заутренней, — сказал я, стараясь не выдать свое веселье.

Тут прозвучал намек на то, что у меня все еще остается выбор — постриг и церковная карьера. Какими друзьями мы расставались с митрополитом Гавриилом, Куракин сам видел. А еще ему должно быть несколько неловко перед самим Гавриилом. Получалось, что Алексей Борисович не держит слово, данное митрополиту в отношении меня.

Куракина несколько остудило то понимание, что я намекнул на уход от него. На самом деле, тихим сапом, но я взял на себя многое из того, чем должен заниматься князь. Имение на мне. Я веду переписку с Тарасовым, привечаю людей из Белокуракино, которые давеча приезжали в Петербург за тремя английскими плугами с отвалами. Даже в Киеве на нашлось добрых плугов! Пушки чуть ли не лучшие в мире, а плугов нет.

Уже веду переписку с иными управляющими поместий князя, намекая на то, что в скорости я к ним приеду. Ну, или не приеду, если доход будет расти. А по договору с князем, я имею свои десять процентов с каждого имения, вернее прибыли, превышающей нынешний доход. Вот получалось с имения десять тысяч рублей, я вмешался и оно стало приносить пятнадцать тысяч. Следовательно, мне десять процентов от пяти тысяч. Вот такая простая, но приятная, арифметика. Ну и психология людей, которые боятся проверок, даже, если и честные.

А еще я отвечаю за всю переписку и только даю большие и небесталанные письма на подпись князю, иногда и не даю, а сам подписываюсь, если это незначительные отписки. Да у меня в наличии личная печать князя чаще, чем у него. А еще я провел аудит в доме в Петербурге. Немало чего нашел. Правда использую это для собственных нужд. Вот и купец Пылаев теперь главный поставщик, а я на откате от сделки.

— Вы намерены принять постриг? — минут через сорок молчаливого пути спросил Куракин.

— Я не решил еще, ваша светлость. Хочу России служить и смею надеяться, что своим разумением мог бы что-то дельное подсказать умному человеку при власти. И тут две дороги: либо найти покровителя среди императорских сановников, но не с каждым мне по пути, немало есть людей… не лучших добродетелей. Или же идти по стезе любви к Богу. Митрополиты могут влиять и на умы людей и на саму державу, — сказал я.

— Но вот все никак я не пойму. Вы утверждали, что во французской революции много грязи и несправедливости, но ведете себя, словно в якобинском клубе. Вы — попович! А шептать хотите самим императорам! — сказал Куракин, посмотрел на меня несколько недоброжелательно, но сказал то, чего я ожидал. — Говорите, что вы хотели бы от меня!

И я рассказал, но лишь о немногом, ибо многие знания, многие куракинские печали.

Глава 13

Петергоф

16 августа 1795 год.

Императорский Совет шел уже третий час. Такая работоспособность императрицы отправляла сановников мыслями в прошлое, когда работать приходилось более всего. Но никто не роптал, работать чиновники не то, чтобы стремились, но радовались хорошему здоровью государыни. Те, кто ставил на долголетие правления Екатерины Алексеевны, считали, что впереди долгие годы беспроблемной жизни. А после возмужает Александр Павлович, перерождаясь окончательно из придворного ангелочка в доброго и просвещенного монарха, продолжателя дел екатерининских.

А Павел? Так ему уже сорок первый год, ходят слухи, что болезный он. А после последнего апломба наследника… Нет, двору нужен Александр, а значит все будут при своих, старая элита останется у руля государства.

— Решили по Польше, более к этому вопросу не обращаемся, готовим соглашение с Австрией. Понятовский пусть живет в Петербурге. Я дарую ему и дом и имение, чего пожелает. Сами виноваты. Злодей Костюшко поднял кровавый бунт, он самый злейший враг поляков, — высказалась Екатерина Алексеевна, наконец, завершая важный Императорский Совет.

Немало вопросов было обсуждено сегодня. Екатерина возмутилась поведением Пруссии, что та заключила Базельский мир, но повелела, чтобы ее слова не выходили за пределы Совета, так как разрывать отношения с пухлолицым прусским королем Фридрихом Вильгельмом II не желала. Почитатели юмора императрицы посмеялись над «пухлолицым». Все смеялись, даже те, кто посчитал шутку неудачной.

Другими вопросами были женитьба Александры Павловны, ну и действия в рамках антифранцузской коалиции. Обсуждалась и подготовка кавказского похода Валериана Зубова. Никаких важнейших решений не было принято. Только лишь государыня выказала благодарность Платону Александровичу за «последовательное радение за Отечество». Насчет же кавказского похода потребовала не спешить, а готовиться основательно.

Все поняли, что русские не станут сломя голову окунаться в хаос Кавказа. После придет Российская империя и покажет, кто именно на данный момент «истинная империя».

— Останься, Александр Андреевич, — повелела императрица Безбородко, когда уже остальные члены Совета, кланяясь, уходили.

Вице-канцлер, со взором полным надежд и преисполненный желанием служить, замер, в ожидании воли императрицы.

Александр Андреевич Безбородко в последнее время, уже больше полугода, как оказывался оттертым от государственных дел. Все ниши, которые ранее принадлежали вице-канцлеру были перехвачены фаворитом Екатерины Платоном Александровичем, с которым даже такой юркий и хитрый человек, как Безбородко, не смог договориться. Точнее сказать, это императрица сделала возможной поражение Безбородко в его тайной борьбе с фаворитом.

Сам Платон вылетел бы взашей, если это зависело от вице-канцлера. Однако, сделать это невозможно. Александр Андреевич был оттерт от двора без особых объяснений о причинах. Правда, была одна миссия у вице-канцлера, но это такая тайна, что и самому Безбородко не стоило лишний раз вспоминать.

И тут вызов на Императорский Совет, да еще и без Платона. В первый миг Александр Андреевич возликовал, но пришли сведения, что Платон ведет переговоры со шведами о помолвке Александры Павловны. И тогда Безбородко расстроился. Это он, вице-канцлер, который выполнял обязанности и неумехи канцлера Ивана Андреевича Остермана, должен заниматься такими вопросами, как династический брак. Так что ехал на Императорский Совет Александр Андреевич будучи уверенным, что сие собрание будет бутафорским.

Нет, сегодня принимались вполне важные решения, императрица советовалась и выслушивала мнения, корректировала свою позицию. Мимолетное помутнение, не иначе. Приедет Платон, а он уже завтра прибежит, бросив все и всех, а шведов в первую очередь, и матушка императрица вновь станет той, которой пребывала в последний год. Впрочем, даже на сегодняшнем Совете фаворит получал свою похвалу.

Но для него, для вице-канцлера, есть особое задание, так как для оттого, чтобы просто поговорить о погоде, императрица не будет прилюдно просить Безбородко остаться. При этом, государыня могла прислать за Александром Андреевичем позже и пригласить его непублично. Опала прошла, не иначе.

— Скажите, любезный Александр Андреевич, а вы не находите, что держава моя погрязла в проблемах и того и гляди, скатится во всем? — задала Екатерина крайне сложный вопрос.

Ответить, что все хорошо — это обесценить разговор с императрицей. Признать же, что все плохо, так расписаться и в собственной дрянной работе и указать государыне, что на закате ее правления, проблем становится больше, чем путей их решений. Потому, как чаще все он и поступал, Безбородко попытался выкрутиться.

— Столь славный задел, что был сделан ранее не даст захиреть России, Ваше Императорское Величество. Но и нет такого государства, чтобы было все хорошо. Вон и французы погрязли в голоде и тонут в крови. Так что ваше правление — это островок благополучия, — сказал Александр Андреевич.