— Математика, французской язык, основы латинского… — я перечислял науки, которые должен втолковывать княжеским недорослям.

Если все эти предметы давать основательно, то не останется время более ни на что. Или сам урок проводить, или придется готовится к новым урокам, а еще долгие приемы пищи, если в компании с князем, время на одевания-переодевания, сон. Вот и все. А я еще хотел тренироваться, писать свое, создавать некоторый задел на будущее.

— Прошу простить меня, ваша светлость, но, быть может, часть нагрузки будет у господина Колиньи? — с опаской спросил я.

Эжен Колиньи — француз. Он лекарь, но позиционировал себя, как человек большого кругозора. Бежал от революции, ну и, как всякое отвергнутое во Франции, быстро нашелся в России. Тут уже традиция привечать отвергнутых иностранцев. Правда, по чести сказать, так многие служат России и помогают нашей державе.

— Француз… позже можешь Колиньи передать латинский язык, а пока он будет пользовать моих людей в имении, — сказал князь.

Куракин жил в некотором романтизме Просвещения. Князь и мне говорил, что был бы готов освободить крестьян. Тут, в Белокуракове, есть приходская школа, которая финансируется от мизерных доходов имения. И, несмотря на то, что имение чуть более, чем убыточное, князь требует увеличить охват крестьян для их образования [в РИ князь А. Б. Куракин освободил своих крестьян в большинстве имениях, пользуясь законом «О вольных землепашцах»].

— Ты, Миша, хочешь выделить себе время? Для чего? — словно обличая меня в каком непотребстве, спрашивал князь.

— Когда ваша светлость, вы меня приглашали к себе в секретари, разговор был более про то, что я стану работать над различного рода законопроектами, слагать письма, вести за вас переписку… — подобное уточнение моих функциональных обязанностей было несколько грубовато.

Вот только, обучение сына князя и его племянника, путь он и тот самый будущий великий чиновник Уваров, было лишь сопутствующим. Меня просили подучить детей, а тут, я, получается, большую часть своего времени и сил буду тратить на обучение.

— Не прав был владыко Гавриил. Не столь ты, Миша, покладист. Норов показать можешь. Удивительно сие, так как митрополит ранее никогда не ошибался в оценках людей, — я снова ловил на себе пристальный взгляд князя.

Так можно и дыру прожечь.

— Докажи свою полезность сперва! — голос «покровителя» стал чуть более жестче. — Опосля требуй! Более работы, а менее слов об условиях работы.

— Могу ли я провести аудит имения? — спросил я, словно, забывшись, как будто и не отчитывали меня до того.

Это такой психологический прием, чтобы вовремя сбить у собеседника желание продолжать моральную порку. Сперанский, тот, что до синергии, сейчас бы промолчал, да он предпочел безмолвствовать и по многим другим вопросам. Но я не могу. Не такой. Да и нет во мне раболепия, пусть и перед таким «вельможей в бегах», как князь Алексей Борисович Куракин. Мы люди будущего все же живем иными ценностными ориентирами и мне непросто приспособиться под современность.

— Аудит? — смаковал слово князь. — Это что?

Я объяснил. Алексей Борисович лишь небрежно пожал плечами. Смысл посыла был такой: нечем заняться, проводи свои аудиты. Куракин был уверен, что ничего я не обнаружу, мол, образование мое не такое.

— Если только твои познания в математике помогут… Впрочем, я препятствовать не стану, — сказал князь, когда нам принесли уже первую очередь блюд.

Всего, у князя подавали не меньше пяти перемен. И это даже немного прижимисто. Князь был франтом, модником, профессионалом в позерстве, но когда нет тех, перед кем можно показывать себя хлебосольным, Куракин обходился немногим. Сегодня мы отобедали ухой из какой-то рыбы, похожей на судака, после были телячьи отбивные с пшенной кашей, еще какая-то котлета, я бы сказал «шницель», вареные яйца с черной икрой, которую князь предпочитал красной, бисквит, ну и кофе. На самом деле, очень даже скромненько. На ужин же, куда я вновь приглашен, будет запеченный гусь с гречкой.

После обеда князь решил отдохнуть, ну а мне предписано проводить первый урок с детьми. Знаю я этот отдых одинокого алкоголика. Нет, Куракин не закладывал за воротник слишком часто, но хандру сбивал именно таким образом.

Следует сказать, что во время уроков недорослям, я некоторым образом «отключался» и давал волю той части себя, что составляла сознание Михаила Михайловича Сперанского. Вот в чем никогда я, Надеждин, не был замечен, так в преподавании. Включаться всем своим сознанием в непростое дело обучения детей, я решил позже.

Только через три часа я понял, что на сегодня достаточно и закончил уроки. Уверен, что мои ученики Борис Куракин и Сергей Уваров, утомились и теперь что им не рассказывай, сколько не требуй, на пользу не пойдет.

— Закончили? — спросил меня князь, который, как будто дежурил под дверьми.

Что-то мне подсказывает, что так оно и было. Я и сам понимаю, что вел себя несколько не так, как от меня того ожидали. Да и говорил, строил предложения… Ну и ладно, уроки, в этом я уверен, прошли замечательно и продуктивно. А вот от князя веяло легким амбре.

— Ваша светлость, сегодня мои ученики меня порадовали, — отвечал я.

— Ну ты, Миша, говорили, если что не так. Пороть может и не стану, но внушение сделаю. Впрочем, — Куракин усмехнулся. — Нужно и выпорю.

При этих словах Борис вжал голову в плечи, а вот Сергей, напротив, поднял в горделивой позе подбородок. Вот они характеры, которые уже в столь юном возрасте проявляются. И откуда все берется, если воспитываются совместно. Гены?

— Нужно им выписать учителя фехтования, — сказал я, провожая взглядом детей, которых забрали двое «дядек».

У недорослей были своего рода няни, но мужчины. Ветераны, которые, как считалось, не только присмотрят за мальчиками, но помогут им пристраститься к военной службе.

— Ты, Миша, может и был прав. Я вызвал еще раз управляющего и сказал, чтобы тот принес все инвентарные и иные книги учета к тебе. Заволновался, злодей, аж руки трястись начали. Я тебе еще кого из охраны дам, а то управляющий мой боевой, инвалид, — сказал князь, естественно используя слово «инвалид», в понятии «ветеран». — И не падай более, а то, вон щека раскраснелась, будто лошадь лягнула.

На самом деле, щека даже чуть посинела, а один зуб стал пошатываться.

Глава 6

Белокуракино

22 февраля 1795 год

Ничто не ново под Луной. Меня хотели купить. Николай Игнатьевич Тарасов, управляющий поместьем Белокуракино, сразу же предложил деньги.

— Сколько? — спросил я тогда.

Просто интересно, насколько меня оценивают. Так-то я был в дорогом наряде, от лучшего петербуржского портного. И, если Тарасов в этом разбирается, то мелочь не предложит.

— Четыреста пятьдесят рублей дам, Михаил Михайлович. Более того, что вам положил на год его светлость, — прошептал управляющий.

Сперанский внутри забурлил, закипел. У него случилось то, что можно было бы назвать «острой аллергией на взятку и всяческую коррупцию». У Надеждина таких экзотических болезней не случалось. Однако, никакой частью своего сознания я не собирался брать взятку. Напротив, я стремился найти как можно больше нарушений. И тут, конечно, одними бумагами я не обойдусь. Да и так… некоторое хулиганство проявил, покуражился.

— Хм… — я сделал вид, что задумался. — Как же мало я был оценен.

— Ну, знаете ли! Пятьсот рублей — это очень большие деньги, — управляющий поднял цену моей честности еще на пятьдесят рублей.

Почти уверен, что любой, или почти любой, кто оказался бы на моем месте, не преминул поторговаться до шестисот рублей и непременно взять деньги. А мне было противно, аллергия прогрессировала. А еще был один проект у меня в голове. От том, как можно, не сразу, но со временем, иметь стабильный доход с земли, даже не имея в собственности оную. Но об этом чуть позже, когда проект вырастит в перспективный бизнес-план.