От автора

Эпоха конца XVIII — начала XIX века не менее важна для истории России, чем иные периоды. Если углубиться в события этого времени, роль и величину людей, их характеров, поступков, то эпоха становится на один уровень с самыми судьбоносными годами не только российской, но и мировой истории.

Можно немало говорить о внешней политике и ее влиянии на развитие истории. Но все разговоры будут сводиться к тому, что в это время происходили тектонические сдвиги, повлиявшие на ход человеческого развития. Причем, это развитие было во многих сферах, а не только в военной. Торт «Наполеон», или тушенка, научные исследования и углубление промышленного переворота, усиление колониальной экспансии — это далеко не все, что случилось в исследуемое и описанное время.

Такие имена, как Наполеон, Александр, Талейран, Суворов, Кутузов, вошли в историю и знакомы любому мало-мальски образованному человеку. А были еще и Луи Пастер, Авогадро, и много людей, заложивших основы для будущего развития.

В начале XIX века в Англии, Бельгии, других странах лавинообразно растут тенденции к развитию промышленности, научным открытиям, к подготовке фундаментальной науки, к практическому внедрению новых технологий, окончательной победе промышленной революции. И это ведет к появлению, с оглядкой на опыт Великой Французской революции, новых политических систем.

На фоне глобальных личностей, чьими именами называют торты и коньяки, в тени трудятся не менее значимые люди, без которых условные «наполеоны» никогда бы не появились на свет. Это исполнители или те люди, которых можно было бы называть «серыми кардиналами». Их словами могут говорить Великие, заучивая подготовленные речи, их мнения могут выдавать за собственные.

Я считаю, что таким человеком был Михаил Михайлович Сперанский — Великий Бюрократ и гениальный чиновник. Сперанскому повезло войти в историю, как одному из сподвижников Александра I, создателю конституционных проектов России и не только.

Его судьба была сложной и одинокой. Он летал в облаках, но был «заклеван воронами», упал на землю, а после решил уже не взлетать. Но что важно — он взлетал сам, только при малой толике помощи иных людей. Сын рядового священника стал вровень, часто и выше, чем самые властные люди его времени.

Это он был один из самых образованных людей мира, с глубокими, основательными знаниями. Это он обладал феноменальной работоспособностью, был исключительно пунктуальным и исполнительным. А еще… в это сложно поверить, но вроде бы как, не брал взяток, а жил на свое жалование.

Я захотел посмотреть на эту эпоху глазами именно Сперанского. Увидеть Россию через призму восприятия сына священника, ставшего одним из самых видных чиновников истории России. Прекрасно понимая, насколько эпоха сложна, изобилует именами, событиями, тенденциями, я все равно решился.

Но Сперанский в книге не может быть тем, кем был в реальной истории. Разве может попаданец спокойно взирать на то, что происходит вокруг? Как к власти приходит Павел Петрович, как его убивают, как корпус Римского-Корсакова терпит поражение, а Суворов оказывается в окружении французов? Или позор Аустерлица и вторжение Наполеона в Россию. И нет, попаданец не захочет, чтобы Москва сгорела. Правда а что он может?

А вот это, надеюсь, вы узнаете в книгах моего нового цикла «Сперанский».

Приятного чтения!

Глава 1

Москва

17 июля 2024 года

Сырость, потрескавшаяся темно-зеленая краска, частично осыпавшаяся вместе со штукатуркой. Отхожее место не предполагало наличие унитаза, и было страшно зловонным, источая едкую вонь, которая щипала глаза. А еще в небольшой ямке, откуда и смердело, кишело насекомыми.

Как в закрытую тюремную камеру могли проникнуть мухи, кружащиеся над нужником — это та забава и квест, который волновал меня последние часов шесть полного безделья. Были варианты проникновения в закрытое помещение насекомых, уже, как минимум три.

Я устал сидеть, устал ходить, все меньше реагируя на внешние раздражители, и даже мухи кажутся мне подружками. Сложно вот так, из практически роскоши, когда меня грубо ночью положили мордой в пол в современной квартире, вдруг, очутиться в одиночной камере, где из мебели только одна шконка, прибитая, и к полу, и к стене. А! Ну, конечно! Еще нужник, который точно — не мебель, но весьма антуражный, в виде дырки в полу.

Двое суток я нахожусь здесь, и со мной никто не разговаривает. Как привезли сюда телом, так только и приоткрывают окошко в двери, чтобы дать крайне сомнительную еду. Впрочем, такой психологический прием мне, как имеющему некоторое отношение к ФСБ, известен. Скоро должны прийти, мягко и ненавязчиво сделать предложение, от которого я, по мнению интересантов, не посмею отказаться.

Я — это Михаил Андреевич Надеждин, секретарь заместителя министра юстиции. Ну, еще я сотрудник ФСБ, так скажем, «по совместительству». У меня даже есть догадки, почему я здесь и, если мои предположения верны, то я сам себе не завидую. Странно вообще, что меня до сих пор не «колют».

— В одежде на выход! — в окошке показалась неприятная физиономия сотрудника того учреждения, куда меня приволокли.

Когда меня брали в квартире, укололи какую-то гадость, поэтому я даже и не представляю, где я нахожусь, как, впрочем, не имею полного разумения, сколько времени прошло, лишь догадываясь о двух сутках.

Думаю, что я недалеко от столицы и в отключке был не более трех-четырех часов. Вообще странно, что я все еще здесь, судя по всему, не в бандитском подвале, а в государственном учреждении. Неужели Александр Осипович, мой руководитель по министерству, ничего не предпринимает, чтобы меня вызволить? Коковцев, наверняка, понимает, что я знаю немало того, чего знать другим никак нельзя.

— Встань прямо, чтобы я тебя видел! — грубым тоном потребовал надзиратель.

Меня вели по коридорам даже не следственного изолятора, а какой-то тюрьмы. Немного зная систему исполнения наказаний, я мог предположить, где именно нахожусь. Вот только что мне это даст?

— Стой! К стене! — командовал несимпатичный, всем недовольный, надзиратель.

Меня привели, видимо, к следователю. За железным столом, намертво приваренным к полу, сидел пожилой мужчина с уставшими от жизни глазами. Небольшое помещение пребывало в тумане табачного дыма. Я тоже покуриваю, хотя это и мало соотносится со здоровым образом жизни и тренировками, но сразу стало понятно, что сигареты здесь курились не дешевые. Простые следователи, да и не очень простые, такие сигареты не курят.

Невысокого роста мужчина встал и улыбнулся. Понятно, сейчас последует предложение и будет отыграна роль, что мне делают одолжение. Моя же задача — прояснить ситуацию и потянуть время.

— Ну, что ж вы стоите, Михаил Андреевич, присаживайтесь! — мужчина угодливо указал на стул напротив него. — Курите? Знаю, что курите. Угощайтесь сигареткой! Здесь, наверное, с кормёжкой все плохо. Хотите, нам бутербродов с чаем принесут? Перекусите. А через пару часов уже и ресторане поужинаете. И все будет хорошо.

— Только для этого мне нужно сделать что? Заключить контракт с дьяволом и продать душу? — спросил я, присаживаясь на полумягкий стул, показавшийся мне роскошным креслом.

— Ну, да, — задумчиво проронил мужик напротив. — С кем я играю? С «засланным казачком» из Конторы? Хочешь на чистоту? Давай! Бумаги! Их вернешь, и ступай на все четыре стороны, с попутным ветром меж ягодиц.

Тон мужика изменился, и я понял, что напротив меня не усталый, дряхлеющий мужик, а акула с острыми зубами и не в один ряд.

— Какие бумаги? — я все же сделал попытку пойти в «несознанку».

Вот только у моего собеседника слишком много сведений обо мне. То, что я законспирированный конторщик в министерстве юстиции, знает крайне ограниченное количество лиц, по пальцам одной руки можно сосчитать. И этот мужик явно указывал на то, что мне не следует юлить и выкручиваться. Уже тот факт, что меня похитили, говорит о том, что задействованы большие силы, у которых на меня что-то имеется. Но главное, эти люди пошли войной на тех, чьи интересы представляю я, а это государство. Какой бы ты крутой не был, но против системы нечего переть.