Во влажном сумраке, когда затихнет сад,

Под сводами кустов она не проходила

И, опершись рукой на мрамор балюстрад

В передзакатный час, мечтая, не грустила.

Она не слушала в тиши, наедине,

Что сонно шелестят умолкнувшие дали,

И розы лепестки, при выплывшей луне,

Из тонких рук ее, томясь, не опадали.

В садах божественных ряд ликов не блистал,

Не пели родники в траве, на шелк похожей,

Ни эха звучного не знала в глуби зал,

Ни статуй-стражников не видела в прихожей,

И под балконами ей не журчал каскад

Роптаний пламенных и жалобных томлений,

Когда ложилась спать, ей не тревожил взгляд

На пышном потолке ряды немых сплетений.

Нет, комната мала, та, где Люцинда спит,

В окно виднеется лишь неба гладь пустая,

Без золоченых рам тут зеркальце висит,

Невинное лицо так просто отражая.

Зачем ей это все? Чего недостает?

Опира жемчугов и пестрых тканей Инда,

Когда простой цветок при ней вдвойне цветет,

Когда и без прикрас она всегда Люцинда?

Ведь утро светлое, колени преклонив.

Приветствует ее — владичицу — зарею, —

Заулыбается ли, тело обнажив,

Весь воздух вкруг нее уж напоен весною.

АЛЬБЕРТА С МИЛЫМ ЛИКОМ

Задумаюсь о вас, Альберта с милым ликом, —

И где бы ни был я, в дни лета, иль зимы,

Все представляется тогда в мечтаньи диком,

Как будто узник я, бежавший из тюрьмы.

Завесу смутную внезапно раздирая,

Вдруг небо с птицами открыто предо мной,

Дышу я, упоен, и в воздухе, вдыхая,

Я слышу чувственно какой-то вкус иной.

Я слышу, как звенят певучие каскады,

Не высыхающий бежит во мне ручей,

Что не теряет ввек предутренней прохлады

От полдня ярого неистовых лучей.

И кажется, иду к вам Азиатским садом,

Неувядающих цветов струит бальзам

И выше все ведет (так снится) ряд за рядом

Порфирных ступеней меня невольно к вам.

Потом молчание и сердце мирозданья,

Где все в божественном готово потонуть,

И только алых роз немое опаданье

Все выше, все вперед, указывает путь.

А улица меж тем вокруг меня бормочет

Иль в комнате смотрю на закопченный свод,

Да ливень слушаю, что мне окошко мочит,

Да медленных часов однообразный ход.

Но чтоб возник во мне весь этот мир великий,

И розы, и сады, ручьи и сладкий сон, —

Подумать стоит мне о вашем милом лике,

Чьим взором навсегда мой взор был ослеплен.

ЭЛЬВИРА, ЧТО ОПУСКАЕТ ВЗГЛЯД

Когда колени страсть вдруг разомкнет у вас,

И привлекаете к устам рукою гибкой,

Как изменяется взгляд ваших светлых глаз,

Всегда опущенных с невинною улыбкой!

То умилялися над розой молодой

И верную звезду среди листвы искали, —

И вот подернулись внезапной чернотой

И сумрачней грозы, темнее ночи стали.

По новому в любви Эльвира хороша,

Грудь напряженную вздымает ей волненье,

С блаженством на лице, прерывисто дыша,

Желала б длительней и слаще наслажденья.

Напрасно на ногу надет тугой чулок,

До бедер стянуто упругим шелком тело

И крепкий стан ее закрытый лиф облек

И тело юное ткань плотная одела, —

Ведь платье и корсет, шнуровки и белье

И пряжки крепкие ее не защитили, —

Огонь, томление напали на нее,

Вздыбили страстно всю и томно утомили.

Эльвира, должно вам, рассудок потеряв,

Средь города, где всё — шаг каждый — на учете,

Предаться трепету пленительных отрав,

Что глухо пробегал по беспокойной плоти.

Эльвира, должно вам, отбросивши наряд,

Рубашку тонкую на тонкие простыни,

Встречать зажегшийся нечистым счастьем взгляд

Глазами преданной и радостной рабыни.

В неотвратимый час, под тягостным ярмом,

Не та Эльвира вы, что детски и стыдливо

Цветку смеялися в своем саду густом

И трепетной звезде на небе молчаливом.

Теперь колени страсть раздвинула у вас,

Но успокоившись, одевшись, не забыли

Спокойна, и важна, вы про любовный час,

Таинственный тот час, когда нагой вы были?

Нет, утомленная, выходите вы в сад, —

Опять среди листвы звезда трепещет верно,

Опять Эльвира вы, что опускает взгляд, —

И прошлое забыв, почти не лицемерны.

ПОЛИНА С СЕРДЦЕМ НЕЖНЫМ

Что думают о вас, Полина с сердцем нежным,

Нежнейшим во сто крат, чем ваш нежнейший взгляд,

Где видится совет любовникам прилежным,

Что на коленях лишь пред нею говорят?

От тех, кто доверял обманчивым обетам

И смеху юному, и вашей красоте,

Быть может, ненависть лишь будет вам ответом

И лишь проклятие неискренней игре.

Другие назовут неверной, бессердечной

За то, что вы избрать посмели путь другой,

За то, что та любовь, что им мечталась вечной,

Мгновенно отцвела с румяною зарей,

Но тот, кто сохранит в тиши о вас мечтанье,

Оставя толки все, уйдет куда-нибудь

Лелеять медленно свои воспоминанья

О вечерах, когда склонялся к вам на грудь.

Ведь не довольно ли, Полина с сердцем нежным,

Любовнику узнать, как у него в руках,

Пусть разделенное, горит огнем мятежным

То тело милое, что скоро будет прах?

Не все ль равно тому, кто к розе наклонился,

Что связано цветов в букете больше ста?

Весь аромат в одном цветке соединился

В одном лобзании слилися все уста.

РЕБЕНОЧЕК ЖЮЛИ

Когда, обнажена, готовишься к любви,

И розу бросили причудливые губы,

Ни страсти, ни стыда в твоих глазах, Жюли,

И ожидание не нежно и не грубо.

И на нелепую, привычную кровать,

Где свежесть простыни смешалась с теплотою,

Покорно ляжешь ты в молчании пылать,

Лениво впалое прикрыв руно рукою.

Не любопытствуя, она блаженства ждет,

Готовя грудь свою к нему неторопливо:

До срока сорванный и недозрелый плод,

Ребеночек Жюли, — давно уж не стыдлива.

И зеркала вокруг по стенам говорят

О ней, всегда о ней, рисуя так послушно

Другие вечера, других постелей ряд,

Где отдавалася, мила и равнодушна.

Когда в объятиях к груди ее прижмешь,

Блаженство в памяти у ней пробудит праздной

Лишь отзвук ласк других, который так похож

На ласки прежние в дали однообразной.

Вот почему, увы! без нежности в крови,

Ей все мечтается на этом глупом ложе

О смерти, а меж тем готовится к любви

И надоело быть ей телом, плотью, кожей.

Вот почему, Жюли, так молодость пуста,