— А если бы его убыли, а? Ти понимаешъ, что бы это было, а? Мы бы все тут бэз головы были, да! Ти не думай, что побэдытелей нэ судят! еще как судят! Вах! Тэбя под трибунал отдать нэ надо даже, тут расстреляю! Сучонок! Паготьи… — Цанава снова не на шутку занервничал, и начал брызгать слюной.
Не самый приятный товарищ, скажу вам откровенно. Прогибаться сейчас нельзя, но и надо дать ему возможность сохранить лицо.
— Товарищ комиссар госбезопасности, есть информация особой важности, прикажите вашим людям покинуть помещение и отойти от здания на двадцать метров…
Несколько секунд Цанава внимательно меня рассматривал, но приказал:
— Исполнять!
Вслед за людьми Лаврентия Фомича, вышли и мои люди. Только в соседней комнате остался Яков.
— А вот последнее было обидно, товарищ комиссар! Мы тут вам задницу, извините, прикрывали, а вы меня и моих боевых товарищей такими самыми обидными словами обкладываете! Зря это, товарищ комиссар.
От этих моих слов, лицо Цанавы опять начало наливаться буряковым цветом.
— Вы же прекрасно понимаете, что если бы мы провалились — так наверх ушло бы спецсообщение, о том что кучка несознательных товарищей, проявив халатное и безответственное самоуправство, действуя через вашу голову, допустила захват и переправку старшего лейтенанта Джугашвили на территорию противника. И поименный списочек в конце. А раз все получилось, и сына вождя удалось освободить из плена, то операция проходила с вашего согласия и под вашим чутким руководством. Тем более никто не поверит, что можно было такое без вашего содействия провернуть!
— Умный, да? — по его тону чувствуется, что горячий кавказский парень начинает остывать.
Хотя мне лично очень обоснованно кажется, что это был хорошо отрежиссированный спектакль. Видал я не раз за время службы, намного более креативные постановки… Но вслух произнес:
— Да нет, товарищ комиссар… Как говаривал мой батько: «Не считай людей дурными, а себя самым умным».
— Ошэнь вэрно говорил тивой отэц! Рапорт садись, пыши, да…
— Уже написал!
— Слюшай! Когда успэл, а?
Действительно написал. Даже два… Причем развернутых, как и положено. Но отдам ему в руки только один… В котором роль товарища Цанавы как мудрого руководителя Особого отдела особо подчеркнул. Зачем давать себя подвесить сразу за оба яйца, да еще и добровольно? Заполучить этого типуса врагом… пока что не стоит. Мне сейчас это не с руки. А, бумага все стерпит. А молниеносно строчить рапорты я быстро научился — часто от этого зависела даже не карьера, а жизнь.
Цанава внимательно читает текст, забавно шевеля губами. В памяти всплыло — Одесский педин. Заочно… скорее всего просто ему сделали диплом, что бы кадры не задавали неудобные вопросы. Наконец я уловил, что лицо его светлеет.
Чем-то он мне напомнил в этот момент Бывалова из фильма «Волга-Волга», когда тот рассуждает об усилении фразы о его руководящем влиянии, блин, что-то меня занесло… или, все-таки похоже что пронесло?
Да точно! Гроза явно проходит на этот раз мимо меня… Все таки правильная, и что не менее важно, вовремя представленная бумага — великая вещь! ею можно прикрыть любого размера жопу!
Подняв на меня глаза, чуть растянуто Цанава произнес: — Свабоден!
Н-да, кажется, самое мое большое достижение за сегодня то, что меня не расстреляют!У победы много отцов… Даже слишком.
Выходя на крыльцо, краем глаза заметил, как Цанава открыл дверь в комнату где сейчас находился Яков. Осмотревшись, заметил что недалеко расположился полковник Мисюрев, а рядом с ним был одни из охранников Цанавы. Пасет или случайно оказался рядом?
— Александр Петрович как палец? — Обратился дед Павел к полковнику Мисюреву.
— Врачи обещали уже через неделю снять гипс. Честно говоря — жду не дождусь… Иной раз так чешется, хоть на стенку лезь!
— Это да… С другой стороны — значит заживает, однозначно.
В этот момент охранник Цанавы повернулся в сторону поста, и Нечаев маякнул полковнику, что сейчас тот — третий лишний.
На удачу, тот сам порысил к домику и дед Павел смог спокойно переговорить с полковником.
— Я правильно понял, что туда, — Нечаев поднял глаза к небу, — информация о нашем появлении не ушла?
Пограничник только слегка прикрыл веки.
— Можете обосновать?
— Информацией такого уровня должен обладать только один человек в руководстве страны. Сами понимаете кто…
— Согласен. Но уже прошла неделя после нашего разговора…
— Не было никакой возможности, жду случая…
— Ясно. Попробую это сделать через Якова в темную. Ждите вызов в Москву.
Полковник снова только немного смежил веки.
Пока на улице Нечаев и Мисюрев вступали в самый натуральный сговор, Лаврентий Фомич начал свой разговор с Яковом Джугашвили. В комнатке, где расположился раненый Яков Джугашвили царил сумрак.Цанава, раздраженный предыдущей беседой, недовольно хмыкнул, увидел керосиновую лампу, под крутил фитиль, дав больше света. Ему важно было видеть реакцию сына вождя на задаваемые ему вопросы.
— Комиссар госбезопасности 3 ранга Цанава Лаврентий Фомич, начальник особого отдела Западного фронта. — представился он Якову, как старшему по званию.
— Лейтенант Яков Джугашвили, командир шестой артиллерийской батареи четырнадцатого гаубичного полка четырнадцатой танковой дивизии.
— Ну вот и познакомились! Нет, ми раньше тоже встречались, в мае сорок первого года, нэ помнишь? Скорее всего нэт. Я с группой товарищей бил в артиллерийской академии во время твоих выпускных экзаменов.
— Я точно не помню, нервничал тогда очень.
— Ну это да, тем более, что я там бил по своим делам, тебэ их знать нэ нада. Яков Иосифович, это не допрос, ви понимать должны. Очэнь странное происшествие. Понимать нада, что и почему, понимаешь? Хорошо? Скажи, дарагой, как всё случилось.
— Подробно?
— Поминутно дарогой!!!
Цанава ухмыльнулся, но строго про себя. Конечно сын вождя лежащий сейчас перед ним на кровати, понимает, что допрашивать его может только отец, а нам, простым смертным… Хотя не совсем простым, только аккуратно побеседовать можно. Легонько почву прощупать, ненавязчиво, можно сказать деликатно факты собрать. И все… Больше ни-ни, так как выводы делать будет Сам. И только он один.
— Я сам лично проверил караулы, вернулся и лёг спать, но заснуть не мог, что-то беспокоило. Не знаю, что. В какой-то момент мне показалось что услышал какой-то шум. Я достал из кобуры и как был в исподнем, выбрался из палатки. Присмотрелся и увидел, что часового на месте нет, поднял пистолет, но выстрелить не успел. Вот… И что самое поразительное — выстрела не слышал, так, хлопок, как будто в ладоши кто-то на концерте хлопнул, только тихо.
— Значит, выстрела ты не слышал, а только бил подозрительный хлопок?
— Именно так!
— Но тут получил удар по голове но сознания не потерял. А потом я пытался оружие поднять с земли, потому что от боли его выпустил, крикнуть почему-то не догадался, хотел именно выстрелить, предупредить. Но меня крепко держали. Как при этом умудрился откусить мочку уха у одного — не знаю… За что отгреб прикладом по лицу. Фингал был на большую часть лица, поэтому произошла заминка с выявлением меня из общей массы личного состава.
— Да, точно, кто-то меня по голове приголубил. Точно. — Он машинально потянулся здоровой рукой к заметной шишке с правой стороны головы.
«Конечно, точно» — подумал Цанава, у него в папке было буквально только что полученное заключение военного врача о наличии большой гематомы на лице и шишки затылке старшего лейтенанта.
— И что потом было? — поинтересовался он у Якова.
— Потом очнулся от какой-то гадости, что мне под нос сунули. Руки связаны. Меня засунули в строй бойцов. Надо сказать, что я был в белье, в чём спал, в том и выскочил. Да там, в строю, почти все такие были. Сколько времени прошло я не могу точно сказать, но думаю, что немного. Стояли мы вперемешку, потом немец стал идти и каждому в лицо фонариком светить. На меня смотрел чуть дольше, чем на других.
