Строй молчал.

— Еще раз подумайте… но времени у нас нет! На всё, — Нечаев посмотрел на часы, — пять минут. Через пять минут всем, кто примет решение участвовать в операции собраться здесь. Выдвигаемся через десять минут, тогда мы, имеем большой шанс, упредить противника. И выполнить нашу боевую задачу.

А затем дед Павел сделал знак одному из наших радистов, что хочет о чем-то с ним переговорить.

— Кирилл! Ко мне подойди, есть серьезный разговор…

Медленно присев на пустой снарядный ящик, он показал ему на такой же рядом:

— Присаживайся.

Паренек осторожно и не торопясь присела на самый краешек зеленого ящика.

— Тут вот какое дело Кирилл… — На секунду, другую Нечаев запнулся, —

Так уж получилось, что в силу сразу нескольких обстоятельств, именно тебе я решил доверить выполнение очень важной задачи. — Тут он снова сделал паузу, рассчитывая что любопытство паренька возьмет верх, и он задаст встречный вопрос. И не ошибся:

— Какой?

— Ты отлично работаешь на ключе, хладнокровен… Надо сработать под ВНОСовского радиста на их посте наблюдения. Я уверен — ты сможешь!

— Но почему я? Тот же Вадька Балакарев, работает на ключе почти как я, зато втрое меня шире в плечах, его просто так не завалишь!

Вот как этому хлопцу объяснить, что на него выбор пал, именно из-за его субтильности. На того же Балакерева немецкие диверсанты будут постоянно коситься и ждать от него подлянки, а от этого батаника — нет! Э-эх, еще лучше, если была бы девка! Больше достоверности…

— Понимаешь… Ну, нет у меня больше никого на роль радиста! Просто поверь мне.

— Ясно… — Произнес он одновременно со вздохом. — Будет сделано.

— Отлично, что ты меня понял Кирилл.

Парень кивнул в сторону добровольцев:

— Ребята рискуют, по настоящему, а я?

— Им в некотором роде сложнее и проще одновременно.

— Это как?

— Немцы их будут брать — и брать особо не церемонясь, жестко, вплоть до смертельного исхода. Если парни переиграют и станут реально жестко отвечать. Их могут попросту ножами порезать, хотя не думаю, что они это сразу делать начнут.

— Почему?

— Там тоже, знаешь ли, не вчерашние школьники собрались. У них думающие головы на плечах есть, и используют фрицы их, поверь мне — по назначению, то есть соображают ими. Сам посуди, их главная цель провести свою операцию как можно тише, так чтобы никто, как можно дольше не поднял тревогу. Понимаешь?

— Понимаю, но насколько я знаю, во ВНОСе радист на своем посту постоянно дежурит у радиостанции — таков порядок. Я сколько раз слышал, как их командование дрючит, если вовремя не отвечают…

— Правильно слышал, такая у них служба. Они должны моментально передать, как только что-то в воздухе засекут. Скажу тебе больше — то же самое делает и телефонист. Если на другом конце поймут по почерку или по голосу, что на связь вышел не тот связист — всей операции немцев конец! Сразу и без вариантов!

— Насчет телефонистов не согласен, они часто меняются, к тому же по телефону передать информацию может практически любой, и голоса поэтому могут быть у них разные. А вот радисты — да, их всего несколько, и почерк каждого хорошо известен, — перепутать невозможно.

— Вот видишь, ты сам все понимаешь — так что трогать тебя немцы не станут. И нервировать чрезмерно именно тебя не будут — а ну как ты в обморок брякнешься? А отсюда какой вывод?

— Какой?

— Что бы не нарушить твою тонкую душевную организацию, что бы это не отразилось на твоем «почерке» во время контрольного радиосеанса, они постараются обойтись с остальными ребятами не так резко и безжалостно.

— А если…

— Во всяком случае, на твоих глазах и до того момента, как сядет самолет…

— Ясно. А иначе — никак?

— Нет. Объясняю почему… Чтобы подстраховаться, они сына Сталина, вынесут к самолету только когда он совершит посадку. Не раньше и не позже. Соответственно и мы, чуть поторопимся — утащат его назад в лес. Рисковать в этом вопросе мы не можем — его надо отбить живым. Или… исключить возможность его повторного захвата немцами.

— Даже так?

— Да, Кирилл. Повторю ещё раз — на тебе основная роль! Ты у нас прима, пока ты будешь играть чисто, немцы никого не тронут. Во всяком случае, не должны. Подумай еще раз — справишься?

— Поста… справлюсь! Честное комсомольское!

— Вот и добре хлопче.

Через пять минут, те кто принял решение участвовать стали в строй. Правда их было не так уж и много.

— Хватит тебе людей Пал Игорич?

— Для того что задумал, их даже с запасом. Я ведь для этого и распустил строй, что бы те кто не уверен в себе тихонько рассосались по ближайшим кустам.

После этих слов он повернулся к строю:

— Как командир группы, спрашиваю еще раз: ваше решение обдуманное? Если еще есть те, кто считает иначе, прошу покинуть строй здесь и сейчас.

Разумеется, все промолчали — можно подумать, кто-то сомневался. Только после этого Нечаев отдал команду оправиться, проверить оружие и строиться для марша.

Однако маршировать пришлось недолго, минут через десять они подошли к грузовику. Ребята по очереди забирались в кузов. Снайпер закинул в кузов вещмешок, осторожно поставил свою винтовку с оптическим прицелом и, легко перепрыгнув через борт, уселся на ящик. Нечаев устроился рядом. Через пару минут погрузка закончилась. Водитель закрыл борт и грузовик медленно тронулся и, постепенно набирая скорость, в сторону большака, который еще недавно, был мощён булыжником. Они ехали, не зная, к кому судьба в этот раз будет благосклонна…

Старая полуторка, подпрыгивая на ухабах и при этом дребезжа, как пустая жестянка, торопливо въехала на поляну по неровной дороге. Весь ее внешний вид, говорил о том, что машина успела хлебнуть фронтового лиха. Об этом ясно говорил и обломанный чуть ли не наполовину задний борт, и от руки нанесенный флейцем, белый гражданский номер. Сейчас в сорок первом, армейский транспорт обходился вообще без номеров. По какой причине водитель обновил не нужный в этой обстановке номер — загадка. Скорее всего, он с этой машин был мобилизован.

Они остановились рядом со шлагбаумом, который был недалеко от небольшого полуразвалившейся каменного домика. Вокруг росли огромные деревья. Стоявший часовой обернулся и внимательно поглядел на подъезжающий автомобиль, одновременно поднимая руку:

— Стой! Пропуск?

— Дорога. Отзыв?

— Шлюз. Проезжайте, заждались уже вас, — махнул он рукою в сторону домика.

Слова пропуска и отзыва подобраны со смыслом. Простое слово «дорога» — казалось бы, что может быть сложного в его произношении? Но оказывается, все очень просто только для нас — носителей языка, а немцы это слово выговорить не могут. У них получается только «тарока». Тоже самое с несколькими другими русскими словами, которые по научному называются «шибболет».

Тем временем из кабины вылез шофер в засаленной пилотке, сидевшей чуть ли не поперек, зато в совершенно новом, еще не обмятом сером комбинезоне. И пока он с деловым видом пинал колеса, из кузова прибывшего транспорта неторопливо выгрузилась очередная смена во главе с настоящим заместителем командира роты ВНОС, отвечавшей за этот район.

Он, как и положено командиру его уровня, ехал в кабине. Солидно вышедший на крыльцо сержант-сверхсрочник, без суеты козырнул поднимавшемуся по ступенькам лейтенанту:

— Здорово, Паламарчук! — ответил тот на приветствие. — Вот, смену на девятый пост привёз.

— Так смена завтра, та-ащ лейтенант?

— Паламарчук! — Сержант от командирского почти рыка, непроизвольно, на одних рефлексах стал в стойку «смирно», — Даже я не обсуждаю приказ командира, а ты-то куда лезешь?

— Виноват…

— Это я и без тебя знаю…

— Новенькие? Пополнение?

— Обстрелянные, почти все после госпиталей. В основном с Северо-Западного фронта.

— Это как?

— Каком кверху Паламарчук! К нам их временно прикомандировали, так что пусть службу тянут! Нам все легче будет.