На второй день мы были уже в стране карнутов. Там нас ждали проводники. Когда стало смеркаться, они проводили нас по дремучему лесу на широкую прогалину. Это и был Немед, или священное место.

Окружённое громадными дубами, оно было полно народу, который в сумраке мы сначала едва могли разглядеть; но вскоре луна, выкатившаяся из-за туч, ярко осветила площадку, и мы увидели жертвенник из грубого камня, около которого стояли человек сто друидов в белой одежде с красными каймами, с дубовыми венками на головах. Барды, подыгрывая себе на арфах, пели торжественную и грозную песню. Большой белый бык, почти покрывавший весь жертвенник, лежал со связанными ногами и мычал.

Вокруг площадки стояли громадные отряды воинов, и со всех сторон собирались, неслышно ступая по снегу, заговорщики.

Тишина была полная и раздавались только звуки арфы. Вдруг послышался голос предводителя карнутского. Он заговорил о галльских народах, стёртых с лица земли или уведённых в рабство, и изрёк воззвание к теням предводителей, предательским образом убитых Цезарем. Карнуты, уступая желаниям других народов, решились подвергнуть себя такого рода избиению и мучениям, чтобы отомстить римлянам. Он требовал, чтобы мы дали клятву, и давал нам обязательства от имени своего народа.

По безмолвному лесу раздался оглушительный стук мечей по щитам и крики восторга и признательности.

— Благодарим вас, благородные карнуты! Вы жертвуете собой для нас, и мы все пожертвуем собой для вас.

Воины плакали и рыдали от умиления и жалости к карнутам, при мысли о том, какую громадную приносили они жертву.

Вдруг зажглось бесчисленное множество факелов. Звуки арф усилились. Бронзовые ножи сверкнули в руках жрецов, а золотые серпы у их поясов. Громадный бык забился в отчаянии и издал страшное мычание, после чего на белый снег и на белое одеяние жрецов брызнула струя алой крови.

По данному знаку все знамёнщики подъехали к окровавленному жертвеннику.

Тут было до сотни знамён, на которых красовались орлы из вызолоченной бронзы или из янтаря, журавли, ласточки, петухи, волки, львы, быки, кабаны.

Из предводителей со знамёнами, окружавших жертвенник, большая часть была незнакома мне, по крайней мере в лицо. На некоторых было почти римское вооружение, а на других военный наряд галлов. Были люди, одетые только в звериные шкуры, с мордами зверей вместо шлемов.

Старейший из жрецов приказывал приблизиться каждому знамёнщику, окунуть в кровь конец своего меча и громким голосом произнести имя своего народа или племени, имя предводителя и число ратников, которых он обязуется выставить для священной войны.

Таким образом мне привелось услышать перечень почти всех галльских народов. Я никак не думал, чтобы галльский союз был так велик, и чтобы все до такой степени ненавидели римлян. Я услыхал имена предводителей, которых я никогда не видал, но о подвигах которых слышал. Имя Верцингеторикса было встречено громом рукоплесканий; стук мечей был так силён, что в глубине лесов завыли волки, и внезапно разбуженные громадные орлы с испугом пролетали над жертвенником.

Над каждым знамёнщиком, преклонявшимся перед алтарём, старый друид протягивал руки и, произнося таинственные слова, предсказывал знамени победу. Мы повторяли клятву, что каждый умрёт за всех, и все за каждого. Веткой, омоченной в крови, жрецы окропляли войско и грозили страшными проклятьями против всякого нарушения клятвы.

— Да будет клятвопреступник лишён воды и огня! Да будет он проклят на земле, на небесах и в аду! Да сбросит его Камул с седла во время битвы! Да растерзают волки его тело, и да выклюют вороны ему глаза! Да собьёт Тейтат душу его с пути к вечному блаженству и да препроводит он её в пропасть вечного раскаяния и вечной муки!

Самые храбрые воины склоняли головы под руками друидов и под страхом ужасных слов, вылетавших из уст людей по повелению небес.

Когда огонь, разведённый на жертвеннике, сжёг жертву до костей, факелы были опрокинуты на снег, и друиды громким голосом закричали:

— Да угаснет так жизнь Цезаря и всех его легионов!

На следующий день предводители карнутов собрали на одной из площадей священного города Аутрикума уполномоченных галльских народов. Они сказали им:

— Вы дали нам клятву, положив руки на перерезанное горло быка. Мы со своей стороны тоже дадим вам клятву.

Они объявили нам, что в этот же день идут в Генабум, и предлагали нам следовать за ними. Этим карнуты хотели показать нам, как серьёзно смотрели на это дело. Они отправились со своими воинами так скоро, что мы остались далеко позади них.

Мы шли всю ночь. Утром, когда подошли к Луаре около Генабума, мы увидали пламя в разных местах города. На улицах раздавались отчаянные крики людей, которых или преследовали или убивали. На водах реки мы увидали различные предметы: мебель римскую, ещё горевшую, тюки разных товаров, тела людей, одетых по-римски, и тела женщин, надувшиеся платья которых поддерживали их на воде.

Я сказал Вергугодумно, что вовсе не люблю такой резни. Галльская удаль не должна была себя выказывать на безоружных людях и женщинах.

— Что может быть общего между этими людьми и нами? — отвечал он мне. — Прибереги своё сожаление для наших... Согласись, что карнуты выказали замечательную отвагу, так как в случае неудачи им нечего ждать пощады. За одну голову римлянина Цезарь возьмёт сто голов карнутов.

— Оно было бы лучше, если бы они напали на шесть легионов, которые стоят у зенонов.

Лишь только началась резня в Генабуме, как весть о ней разнеслась по всей Галлии. Перебегая от одной деревни в другую, народ кричал:

— Римлян режут! К оружию, галлы!

Впоследствии жители Лютеции и Альбы уверяли меня, что они узнали об этой резне в то же утро, когда пожары едва потухли. Вечером же об этом узнали до самой границы римской провинции.

Нигде легионы, испуганные этим внезапным восстанием, не тронулись с места. Начальники их поспешили очистить сторожевые посты, отозвали разъезды и стянулись в укреплённые лагеря.

В это же самое время на языке у всех только и вертелось имя Верцингеторикса, сына Кельтила, которого его соотечественники-старейшины убили за то, что он хотел соединить всю Галлию под начальство одного человека.

О сыне рассказывали удивительные вещи. Боги закрыли его тучей, чтобы скрыть от убийц отца. Они воспитали его в таких страшных местах, куда никто не мог проникнуть, не подвергаясь опасности. Он вырос в грубой пастушьей одежде и прятался в кратеры вулканов, извергавших в прежние времена пламя. Волки провожали его между пропастями, вороны приносили ему пищу; орлы парили над ним во время его сна, чтобы уберечь его от палящих лучей солнца. Бог Камул, с которым он удостоился разговаривать, научил его, что делать, чтобы победить римлян; он обещал ему обернуться лисицей, чтобы, пробравшись в неприятельский лагерь, узнать все их тайны, или же — ястребом, чтобы скрыться от преследования. Когда наступило время, назначенное судьбой, он явился народу. Старейшины отказались от него, потому что он был одет в платье пастуха, но весь простой народ сотнями и тысячами стекался к нему. Они провозгласили его освободителем, о котором было предсказано. Говорили, будто он осадил город, куда заперлись изменники и знатные люди, и каменные укрепления перед ним распались, бронзовые ворота отворились, а дурные люди бросились в пропасти. Теперь он призывал к оружию всех добрых товарищей, всех желавших или быть свободными, или умереть.

— Всё это, конечно, басни, — говорил мне Вергугодумно. — Верно только то, что Верцингеторикс храбр, энергичен и ловок. Такой предводитель нам нужен.

— Я сейчас же отправлюсь к нему со своими людьми.

— Что ты? Нам надо поскорее вернуться к паризам и приготовиться к защите наших очагов. Ты забываешь, что нас окружают десять легионов.

— Они не осмелятся шевельнуться до возвращения Цезаря.