— Всадники! — закричал я. — Я не эфиоп и не римский лазутчик... Я пришёл с поручением от Верцингеторикса... Ведите меня скорее к Вергассилавну.

Он ехал совсем близко. При первых же моих словах он весело вскричал:

— Голос Венестоса! Да неужели это ты? Отчего это ты превратился в эфиопа?

— Потом расскажу... Собери начальников скорее! Нельзя терять ни минуты!.. Там умирают... Ах, как вы опоздали!

Я поскорее смыл всю сажу и сделался белым и белокурым галлом, а получив от Вергассилавна одежду, вооружение и щит, стал настоящим воином.

Все начальники прибежали, услышав, что из Алезии пришёл гонец, и стали кругом. А я с лихорадочной поспешностью стал рассказывать о положении Алезии, о работах римлян и о страшных страданиях осаждённых.

Начальники плакали так, что от рыданий у них сотрясались латы. Но несмотря на это они тотчас же принялись спорить.

— Ну, что? Я вам говорил! — кричал Вергассилавн. — А вы пропустили тридцать дней, а потом ещё десять дней. Разговоры в народном совете, переговоры начальников, разговоры в маленьких деревушках... Конца этому не было!

Другие начальники перебили его и принялись спорить, обвиняя друг друга в медлительности.

Тут я бросился на колени перед всем собранием и протянул руки к начальникам.

— Господа! — закричал я. — Каждое ваше слово стоит жизни наших братьев! Каждая минута приближает роковую развязку... Неужели вы хотите найти только трупы на их месте?

Перед моими слезами споры умолкли. Все согласились, что я прав, что надо спешить и сейчас же двинуться к Алезии. Все начальники вскочили на лошадей, и мы поднялись на возвышение, чтобы присутствовать при выходе ополченцев.

— Нас тут более двухсот тысяч лучших воинов в Галлии, — сказал мне Вергассилавн. Не осталось ни одного галльского племени, которое не откликнулось бы на призыв своих братьев и не выслало бы ратников на защиту своей родины.

Сердце у меня радостно забилось при виде паризов, которые, несмотря на страшные потери в битвах с римлянами, всё-таки собрали отряд в восемь тысяч человек. В их рядах я узнал много своих друзей, сенаторов и ремесленников Лютеции, Думнака и Арвираха с людьми из Альбы, Карманно, Боиорикса, поправившегося от полученных им ран и немного похудевшего, но всё-таки поражающего своими богатырскими размерами.

— Мы так многочисленны, что можем испугать кого угодно, — сказал я. — Но почему у нас так мало конницы?

— Да, всего восемь тысяч... Семь лет войны, семь лет поражений, семь лет римских поборов опустошили наши конюшни. Цвет наших всадников погиб в разных битвах. Ополченцы наши почти исключительно из народа и крестьян.

Вооружение ополченцев было значительно хуже прежнего. Тут можно было видеть древнее оружие, оставшееся ещё от первого вторжения галлов в Италию. Это оружие собиралось по кладовым, по храмам. Землепашцы шли с косами на длинных палках и баграми о двух крюках. У некоторых были в руках палицы со вбитыми кругом гвоздями. На головах были уборы всевозможных форм. Пастухи несли с собой верёвки или арканы, которыми они ловили быков, и теперь надеялись точно также ловить римлян. Рыбаки несли на плечах сети, точно думали, что им удастся поймать в сети римлян.

Вместе с воинами шли друиды, увенчанные дубовыми венками. Барды играли на арфах героические и плясовые песни, а другие музыканты надували щёки, играя на флейтах и на трубах, ревевших, как коровы.

Несмотря на распри все единодушно кричали:

— Алезия! Алезия!

Я всегда знал, что галлы завидовали друг другу, а тут я увидел, что у всей Галлии билось одно сердце, громаднейшее сердце!

Когда мы взошли на холмы с западной стороны Алезии, мы увидели почти на одном уровне с нами осаждённый город, палатки, рассыпанные по склону, и высокие стены из брёвен и из камней, окружавшие город. Всё это было полно народом, и несмотря на расстояние мы ясно слышали громкие крики.

Не знаю, точно ли зрение моё приобрело такую силу, но только несмотря на слёзы я как будто видел длинные белокурые волосы, выбивавшиеся из-под шлема и маленькую ручку, махавшую мечом! Затем какой-то сверхъестественный, громадный образ стал расти, расти, поднялся вдвое выше горы Алезии и протянул руки. Я видел чудные волосы и белую одежду моей матери, когда она улыбаясь спускалась живой в могилу отца, и голубые глаза её точно призывали меня. Мать всех галлов принимала в моих глазах образ моей матери. Родина в глазах каждого воина принимала образ самого дорогого для него смертного для того, чтобы ещё сильнее разжечь в сердцах любовь.

Я вытер глаза, и видение скрылось. Вероятно, продолжительный голод, утомление и палящий жар расстроили моё воображение. Гора Алезия действительно была видна нам, и на ней неясно виднелись люди, двигавшиеся, как муравьи.

Великая галльская рать остановилась у подножья холма, за три тысячи шагов от первых римских укреплений. Мы торопливо окопали свой лагерь и окружили его частоколом.

Четыре вождя, предводительствовавшие ратью, приказали трубить сбор.

— Будем подражать римлянам, чтобы победить их, — сказал Вергассилавн. — Нам надо нарубить деревьев и хвороста, чтобы наполнить рвы, вырытые римлянами; нам нужны багры, чтобы срывать частокол, и лестницы, чтобы взбираться на укрепления.

На следующий день с рассветом все принялись за дело. Местность обнажилась, словно по ней прошла туча саранчи. Весь день прошёл в работе.

Наступил вечер и затем ночь. По данному знаку стали двигаться целые отряды воинов. Впереди шли наши стрелки и метальщики, сметая стрелами и камнями первые ряды римлян на укреплениях; за ними двигались какие-то странные ночные тени, сгибавшиеся под тяжестью мешков с землёй, плетней и длинных лестниц.

Сначала перевес был на нашей стороне, пока мы не дошли до опасного пояса, изрытого разными западнями и волчьими ямами. Вскоре мы заметили, что наши воины начали падать, точно ужаленные змеями и выли как волки, попавшие в капканы. Другие же внезапно проваливались в ямы с заострёнными кольями.

Наступавшие ряды стали вдруг колебаться; из рук у них вываливались мешки, лестницы и с треском падали на головы своих же воинов.

— Вперёд! Вперёд! — кричали начальники. — Разве вы не слышите, что нам кричат из Алезии?

Осаждающие ободрились; они опять начали подвигаться вперёд и подошли к укреплениям с разных сторон, так что могли уже приставить лестницы.

Тотчас же были пущены в ход римские машины: засвистели камни и снаряды, пускаемые баллистами, и стали производить в наших рядах страшное опустошение.

На местах, где, по нашему мнению, были перебиты все римские солдаты, появлялись вдруг целые легионы, призванные с других укреплений трубными звуками.

Битва продолжалась до позднего вечера, и мы должны были уступить после страшных потерь с нашей стороны.

Начавшийся день осветил наше бедствие, и мы увидели целую груду галльских трупов. Каждая наша колонна, отступая, оставила целые полосы убитых и раненых. Ополченцы наши, впервые видевшие такое бедствие, пришли в ужас. Эдуйские же начальники начали роптать на Вергассилавна и убеждать начальников других племён вернуться на родину, так как ничего нельзя было поделать против неприступных римских укреплений.

Долго уговаривал их Вергассилавн, но ничего не смог добиться. Нашлись даже такие, которые убеждали покориться Цезарю и принялись обсуждать условия сдачи. Эдуйские начальники уже садились на лошадей, чтобы уйти на родину, но, когда они хотели протрубить сигнал к выступлению, всё ополчение закричало от негодования. Крестьяне не хотели бросить сына Кельтила, в которого все верили, как в человека, преданного делу общего спасения.

— Не хотим отступать! — кричали они. — Битва! Битва!

А в рядах арвернцев и паризов слышались крики:

— Не желаем сдаваться! Долой изменников!

Эдуи принуждены были уступить.

На северо-западной стороне Алезии возвышался высокий холм, покрытый с одной стороны густым лесом. На склоне, обращённом к городу, Цезарь устроил один из своих лагерей. Он не мог укрепить всего холма, но лагерь этот был укреплён особенно тщательно, и здесь он поставил два легиона. Как раз этот-то хорошо укреплённый лагерь Вергассилавн и захотел непременно взять приступом. Я указал ему на слабые места. Он предполагал наброситься на римлян с вершины холма и, пробив с этой стороны брешь, подать руку защитникам Алезии. Он избрал для этого самых лучших воинов и в их числе весь отряд паризов.