— Стёп, я понимаю, тебе сложно принять то, что сейчас происходит между мной и папой. Может, ты, вообще, не хочешь этого принимать… Но пойми одно, пожалуйста. Ты был и остаёшься нашим с папой сыном. Единственным и самым любимым. Мы можем с папой мириться и ссориться, но это совершенно не значит, что кто-то из нас перестал тебя любить.

— Вы с папой по шпаргалке, что ли, шпарите?

— То есть?

— Он мне то же самое говорил.

— Ну, вот видишь? Значит, мы с ним оба говорим правду, потому что, смотри, Стёп, — я показала сыну ладони. — Шпаргалок нет. А это значит, что и я, и папа, оба говорим от чистого сердца. Мы оба тебя любим и оба хотим, чтобы у тебя всё было лучше всех.

— Папа про квартиру-то хоть знает? — заглянул мне в глаза сын. Почти с меня ростом и уже очень взрослый, хоть и перешёл только в пятый класс.

— Конечно, знает. Мы с ним это обсуждали.

— То есть наш новый адрес ему можно сказать?

— Конечно, Стёп, — вскинула я брови. — Мы же не пытаемся спрятаться от него. Мы просто переезжаем в новую квартиру.

— И в гости папа к нам может приходить? — скептически поднял брови Стёпа.

Хотелось ответить «категорически нет!», но сейчас было не время и не место играть в детский сад, особенно после того, что только что убеждала собственного ребенка в том, что его окружают взрослые адекватные люди.

— Может, — смогла я, наконец, из себя выдавить.

— Ладно, — снисходительно вздохнул сын и открыл для меня дверцу машины с водительской стороны. — Садись, мам.

— Ты ж мой джентльмен, — погладила я сына по волосами, пригладив его чёлку, на что он её тут же растрепал и прочесал пальцами.

Дождавшись, когда сын сядет рядом, я завела машину, и поехали к моим родителям, которые ждали нас к ужину.

Стоило переступить порог квартиры, как папа тяжело и недовольно вздохнул. Было ясно, что он много чего хочет мне сказать, но при Стёпке не станет.

— Пойдём, Стёп, поможешь мне там, кивнул папа в сторону своего кабинета.

— Ага, — сын скинул кроссовки и бодро последовал за дедом.

— А ты иди мне помогай, — выронила мама, окинув меня оценивающим взглядом.

Я машинально посмотрела на своё отражение в зеркале, но не увидела ничего такого, что могло бы вызвать недовольство моим внешним видом. Обычное строгое платье, укладка, правда, немного поистрепалась за рабочий день, но, всё равно, выглядела аккуратно.

Едва я вошла в кухню, мама положила передо мной разделочную доску, положила на неё нож, палку колбасы и треугольник сыра.

— Режь. И рассказывай, как вы там с Серёжей с ума сходите.

— Почему с ума сходим? — повела я бровью и устроилась за столом, всё же, начав резать колбасу и сыр.

— Какой, к чертовой матери, развод, Наташ? — мама подперла бедром плиту и сложила руки под грудью, явно не желая слушать, что скажу я. — Вам по двадцать лет, что ли, чтобы скакать туда-сюда? Такое впечатление, что ваше поколение, вообще не научено ценить брак. Захотели — сошлись, захотели — разбежались. А дальше и трава не расти, — махнула мама рукой.

— Мы с Серёжей сошлись когда-то без твоих советов и разойдёмся тоже без них. Уже разошлись, — показала я маме палец без кольца.

— Я ей про одно, она мне про другое! — всплеснула мама руками, ударив ладонями себя по бедрам. — Ты на себя-то посмотри, Наташ, и в паспорт. Тебе уже тридцать два! У тебя сын вон какой здоровый. Да кто тебя такую возьмёт-то, кроме Серёжи? Подумай! Не девочка же уже, да ещё с ребёнком. Кому ты со своей гордостью нужна будешь на старости лет?

— Ясно, — выдохнула я тихо. Швырнула нож на разделочную доску, так и не нарезав колбасу, и резко вышла из-за стола. — Стёпа, нам пора домой! — крикнула я в дальнюю комнату.

— А ужин? — выбежал он из комнаты.

— По пути купим пиццу и бургеры. И суши.

— О! Классно!

— Угу. Собирайся, — я прошла в прихожую вслед за сыном и надела туфли, стараясь не смотреть на нависающую надо мной маму и заодно не расплакаться, как в детстве, когда испытывала на себе такое же давление матери.

— Я вечером позвоню. Поговорим, — догнал меня надменный мамин голос, когда я открыла дверь квартиры, чтобы, наконец, выйти.

— Стёп, вызови пока лифт. Я сейчас.

— Ладно.

Стёпка скрылся за углом, а я повернулась к маме, чтобы тихо, глотая подступающие слёзы, ей сказать:

— Я лучше останусь одна, но с уважением к себе, чем до конца жизни буду жить с человеком, помня каждую секунду, какой он подонок. И не звони мне. Я уже поняла, что женщина без мужчины в системе твоего мира считается никчемной. Что ж, буду никчемной. Спасибо, что веришь в меня, мама. Пока.

— Да ладно?! Так и сказала?

— Угу.

— Ну, твоя мама, конечно… м-да… — Лена шокировано выпучила глаза и уставилась в поверхность стола, продолжая мысленно анализировать всё то, что я ей только что рассказала. — Ну, с другой стороны, она же мерит наше время по своему времени. Я своим родителям, наверное, сейчас тоже не смогу доказать, что и после тридцати можно начать новую жизнь. У моих родителей в тридцать лет уже трое детей было. Почти подростков. Типа как у тебя Стёпка сейчас. И развод тогда, наверное, был возможен только в случае смерти одного из родителей на работе. Работали-то много, денег было мало. Держались друг за друга как могли.

— Ну, да, — повела я плечами и отпила немного чая. — Но, всё равно, это не даёт нашим родителям право говорить, как нам жить. Типа, вот тебе образец, делай так же, потому что так, как было у меня, правильно. Я согласна слушать советы, возможно, к каким-то из них прислушиваться, но когда так, когда тебя тычут носом, как нашкодившего щенка в лужу… Не могу.

— Да и забей! — махнула Лена рукой. — Ты всё сделала правильно. Хотя, я бы на твоем месте бывшего муженька без штанов бы, вообще, оставила. Чтобы с протянутой рукой и голой жопой ходил. А-то твой умник дал тебе рыбку, а удочку себе оставил.

— Эта, как ты говоришь, удочка — полностью его заслуга, на которую я не претендую. Да и эта делёжка… Кому она нужна? Кому от неё легче? Эго почесать? Без ущерба для Стёпки не получится. Он и так не особо понимает, что происходит. А мы ещё бодаться будем? Нет. Хотя, знаешь, Лен, я бы и безо всего ушла. Взяла бы сына и ушла.

— Ага, конечно. Значит, у бывшего и деньги, и квартира, и машины, и бизнес, и любовница… А у тебя только рука сына в руке и гордость, которой голую задницу не прикроешь, Наташ.

— А ещё кое-какие накопления и работа. Хорошо оплачиваемая, кстати. С голой задницей точно не осталась бы.

— Добрая ты, Наташа. Нельзя такой быть. Особенно с мужиками. Им полезно знать своё место.

— Кстати, а где твой Миша? — спросила я. Дома его не было, когда я пришла к подруге.

— В автосервисе. У него там опять что-то с машиной. Сегодня в магазин ездил за продуктами, два раза глохли.

— Понятно, — поджала я губы.

— А что ты хотела?

— Да, думала попросить его в следующие выходные перевезти наши со Стёпкой вещи на новую квартиру. Заодно в гости на новоселье вас приглашаю.

— Без проблем. Звони в любое время, Наташ. Думаю, Мишка к следующим выходным как раз машину отремонтирует.

— Спасибо, Лен.

— Вещи вещами, а с мебелью-то что? Не на полу же со Стёпкой спать будете.

— Я найму грузчиков. Но там из мебели, в основном, Стёпкино. Сама понимаешь, что кровать или ещё что-то из нашей с Серёжей комнаты я с собой не потащу. Наоборот, хочу уехать от всего этого подальше.

— Ну да, — согласно кивнула Лена. — Но Серёгу, всё-таки, с голой жопой надо было оставить. Я бы своего Мишку за такое блядство даже без волос на жопе оставила бы. Но хорошо, что он толстый и никому кроме меня не нужен, — криво улыбнулась подруга.

— А волосы с его жопы тебе зачем? — усмехнулась я.

— С паршивой овцы хоть шерсти клок из жопы.