— Шутишь?.. — довольно заулыбалась Лита. — Это хорошо. Всё же я тебя расшевелила…

Впрочем, это было всё, что девочка успела произнести. Именно в этот момент землю вспороли первые капли стального дождя — кинетические заряды ударили навесом, по сложным баллистическим траекториям. В ответ плато зазмеилось трещинами, будто распускающийся каменистый цветок. Удары о землю стальных болванок пронзали её, вгрызались на приличную глубину, разбрасывая вокруг каменное крошево и собственные обломки. А в небе уже вспухало, стремительно разрастаясь, вырываясь из плена магнитных ловушек, ожерелье плазменных мин. Вскоре слепая рукотворная стихия накатилась на нас, погребая под десятками кубометров поражающего вещества. В отличие от напалма, плазма имела свойство не течь, но расширяться, превращая в расплав всё, к чему прикасалась. В мгновение ока мы оказались на единственном стабильном островке, посреди бушующего каменного моря и столь же остервенелого, сверзившегося с запредельных высот неба.

Лита, до того безмятежная и даже насмешливая, сразу утратила свой напускной шарм. Её симпатичная мордашка стала не просто серьёзной — под её глазами проступили невидимые до того тёмные круги, а линия губ превратилась в трещину в сероватом камне. Да уж, это тебе не виртуальный тренажёр… Здесь самая настоящая земля плавится под ногами, превращаясь в лаву, а небо… это голубое в красноту вечернее небо, одержимое закатом… рушится вниз, щерясь в слепом оскале.

Спиной я отчётливо ощутил, как рыжая жмётся ко мне, ища спасения в единственном целом и стабильном, что сохранилось вокруг — в мечнике. В мужчине. Как мало им надо, республиканкам, чтобы обратиться к истокам… С другой стороны, точно так же и кот будет жаться к мечнице-кошке… Нет, как же всё у них сложно в этой поставившей с ног на голову всё звёздное мироздание Республике!.. Экзоскелет между тем сообщил о критической нагрузке в задней полусфере. Пришлось чуть отставить ногу, чтобы дать юной кошке вжаться сильней.

Но всё когда-нибудь заканчивается, закончилась и эта вселенская карусель. Завершился наш персональный армагеддон, созданный и направляемый человеком.

— Готова?.. — спросил я, чувствуя, как девочка отлипает, медленно приходя в себя.

— Да… — сглотнула рыжая, и тише, почти на грани слышимости, добавила: — Как жутко…

Насмехаться над республиканкой мне показалось неуместным. Нет смысла тешить собственное самолюбие и оскорблять доверившуюся мне женщину в лучших чувствах. В остальном же — достаточно молчаливой поддержки и лёгкого одобрения. Всё же она молодец… ни словом не показала своего шока. Никаких истерик или драм. При столь сильной нагрузке на психику, девочка поразительно стойко пережила удар.

Вокруг по-прежнему плескалось, медленно стягиваясь в жутких пульсациях, коричнево-алое море. По всем нормативам после удара такой силы следовало выждать хотя бы несколько минут, но у нас не было этого времени. Следовало немедленно двигаться дальше, чтобы быть в расчётной точке следующего «сеанса связи» в назначенное время. Пришлось прыгать, подруливая ранцами. Поля, чтобы не сбивали импульс, пришлось временно погасить.

Следующие десять часов слились в сплошное месиво из сеансов связи, серебристой пелены энергий и ало-коричневой вакханалии плазменных ударов. Девочка крепилась как могла, но новое для неё ощущение лишало юную республиканку почвы под ногами. Нет, вовсе не страх подтачивал скрепы её воли. Ощущение бессилия перед слепой стихией. Столько лет готовить себя, не щадить ни тела, ни духа, чтобы в результате предстать… жалкой песчинкой на волне бушующего моря. Жуткое ощущение. А для юной, неопытной в делах житейских девчонки и вовсе запредельное. И пелена. Совершенно несерьёзная прозрачная плёнка, отделяющая от плюющегося огнём и металлом неба. Лита не чувствовала сокрытую в энергии тела запредельную мощь, способную поспорить с самим светилом — зато в деталях могла наблюдать всё, что творилось за условной преградой. Кожей ощущала запредельный жар, ногами — утробный рокот земли, её дрожь, от которых не могла предохранить никакая пелена. Вмиг утратить ощущение надёжности привычного бытия, чувство превосходства над сверстницами, оказаться в полной зависимости от мечника, да ещё и мужчины — вот подлинное испытание, оказавшееся для девочки страшнее войны как таковой…

После очередного удара Лита прижалась ко мне и не хотела больше отлипать. Всю её била дрожь, зубовный скрежет резал по слуху. Тело сводило нервной судорогой. Даже надёжная композитная броня не способна была скрыть граничащее с истерикой отчаяние. Я просто физически не мог оставить её в таком состоянии.

— Идти сможешь?.. Тут недалеко.

— Да… Я…

— Ничего не говори. Чуть-чуть уже осталось.

Используя гравитационные ранцы — обоих наших бронескафов — я смог отлететь немного в сторону. Нашарил сенсорами укромную ложбину — почти без зелени, зато достаточно глубокую, чтобы скрыть наши телодвижения даже от самого дотошного наблюдателя. Горные склоны уже давно остались позади, сейчас вокруг властвовало нечто, напоминающее каменистую пустыню, с редкими вкраплениями то ли деревьев, то ли кустарника.

Да, мы могли потерять драгоценное время. Но здесь и сейчас куда важнее было душевное здоровье моей спутницы, и без того продержавшейся удивительно много в этой бесчеловечной вакханалии слепых загоризонтных ударов. Наверное, она всё же ждала более человечной реакции — всякие там подразделения десанта, красочные заходы боевых машин на посадку, возможно даже тяжёлая техника. Поэтому безжалостная, бесчеловечная загоризонтная бомбардировка арт-установками оказалась для неё последней каплей. Нет, к такой жути виртуал её не готовил.

В маленькой для брони складке местности пришлось усаживать экзоскелеты на землю. Вокруг прыснул рой маскирующих дронов — из тех, что умудрились уцелеть после всех сегодняшних перипетий. И только после этого, нарушая все мыслимые протоколы безопасности, мы со снежкой покинули броню. Удивительно хрупкое тельце тут же оказалось в моих объятиях. Я крепко обнял юную республиканку, притиснул к себе что есть мочи. Принялся гладить несгибаемую проволоку волос. Ткнулся носом в самое ушко.

— Поплачь, девочка… Тебе это сейчас надо…

Однако уткнувшееся в плечо создание лишь вжалось ещё сильней, потёрлось щекой о плечико, и выдало нечто, что окончательно утвердило меня в сумасшествии этой дикой цивилизации:

— Я не плакала лет с трёх… Нельзя… Никогда… Просто… Я тебя хочу, кот! Давай, не тушуйся! Мне это надо сейчас…. Я не забуду… Никогда…

Нет, ничего говорить я не стал. Как, впрочем, и ждать посвящения. Казалось глупым разубеждать, сомневаться, тушеваться. Да, малявка! Но она уже давно повзрослела. А это страшное для человеческой психики испытание окончательно сделало из юной серьёзной девчонки… Вот только кого?.. Пусть будет — взрослую республиканку. Со всеми их тараканами в милых головках и скелетами в шифоньерах памяти.

Вместо слов я подхватил девчонку под попку, помогая. Она не заставила себя ждать, подпрыгнула и крепко обняла ногами мои бёдра. Профессионально, так что мне даже не пришлось ничего делать, впустила в себя разгорячённую плоть. Заворочалась, порыкивая. И когда я догадался открыть имплант, окончательно растворилась в море своего и моего удовольствия, забыла и о жестоком и нечеловечном мире вокруг, и о своей гордости, и обо всех своих детских мечтах, вмиг разбившихся о скалу реальности. Семья…. Пожалуй, только это состояние теперь будет примирять её с реальностью. Будет — обязательно будет! Ибо мы в ответе за тех, кого приручили. Я ни на миг не собирался отказываться от этого принципа, да и снежка в моих руках — тоже вряд ли…

Нет, эта девчонка была уже далеко не девочкой, и чем больше я её узнавал, тем больше убеждался в этом. Опытная, прошедшая через перипетии взросления женщина. Да, молодая — но вполне сложившаяся. Причём сложившаяся как республиканка. И дело тут не столько в постели, сколько в общем отношении к жизни. Ведь эта пигалица вполне осознанно снимала напряжение сексом. Знала, что именно это ей сейчас нужно, и делала, совершенно не тушуясь. Столь циничный подход вряд ли ждёшь от только-только окончившей школу девчушки… Но Лита отнюдь не только о себе пеклась. При всех своих тараканах, девочка стремилась позаботиться и обо мне — как умела и как могла. С пеленой у неё не сложилось, но хотя бы так. И не скажу, что я имел что-то против.