В новом раунде боя с псионцем я решил не мелочиться и сразу же завладеть инициативой, а для этого… Ненужный более меч полетел прочь. Вместо него подушечки покинула вторая пятерня имплантов. В тот же миг зверский рёв возвестил противника о готовности идти до конца. Я, угрожающе щерясь, пошёл на Литуэля — для пущего эффекта предварительно хорошенько припечатав того разрядом в руку толщиной. Выходец из рода Чёрной звезды ощутимо напрягся. Он ожидал чего угодно, но только не перехода боя в совсем уж ближний радиус. Мои ноги в полевом коконе и белёсые клинки на пальцах рук в мгновение ока превратили жизнь мечника в локальный филиал ада. Я же впервые пожалел, что не обладаю имплантами на пальцах ног…

Меч псионцу помогал слабо, слишком неповоротливым и громоздким для таких скоростей и дистанций он был. Хотя иногда мечом прилетало, это факт. Но противнику доставалось куда сильней — слишком высокий темп я взял. Мои когти буквально в клочья рвали его защиту. Я накручивал и накручивал уровень ударных коконов, в то время как мечник вынужден был всё время накручивать интенсивность своих защит. Разумеется, он пытался контратаковать. И тут на полную мощность заработал тот факт, что мои поля были банально сильней. На первое место вышла природная предрасположенность, природные задатки, спорить с которыми оказалось сложно. Не помогал никакой меч. Лучшая же физическая подготовка и мастерство рукопашника переводили мою победу из статуса возможной в необходимую.

Время спрессовалось в какую-то пружину, всё сжимающуюся и сжимающуюся — с каждым ударом сильней. Я рвал псионца в общей сложности минут пять, хотя по субъективному времени прошло никак не меньше получаса. В эти пять минут мною было проведено столько энергетических ударов, сколько не доводилось проводить никогда и нигде. Я даже помыслить не мог, что способен на подобную интенсивность боя! Не рукопашного, а именно боя на фламберах! Впрочем, при таком мотиваторе это и не удивительно… Когда на кону безопасность моих женщин — по-другому и быть не могло. Псионец не должен был даже заподозрить, что с шатлом что-то не так. Вся моя интуиция кричала об этом, и я склонен был ей верить. Только не после всего, что она для меня сделала. Ведь не будь интуиции, и Ярослава Ясеньская сегодня навсегда бы простилась с родной планетой, стала бы добычей откровенного отморозка, считающего себя пупом галактики.

Не знаю, что сработало лучше — моя мотивация или мастерство рукопашника, вкупе с полями, — но своего я добился. Разодранный энергетически и физически, мечник провалился в энергетическую кому, до кучи усиленную чудовищной кровопотерей. Я же стоял над своим первым настоящим врагом — поверженным и беспомощным — и медленно отходил от горячки боя.

Спину обняла чья-то мягкая ручка, а следом на правом плече умастилась милая чернявая головка. Так мы и стояли. Вместе. Я и Милена. Это была именно она, моя Ртуть. Да и кто ещё это мог быть? Только та, кто смогла в своё время достучаться до моей расстроенной психики. Вытащила со дна бездонной ямы. Не побоялась возможного срыва, наверняка бы стоившего жизни всему переменчивому экипажу «Селенги». Не побоялась и теперь, смело подошла поддержать, помочь в осознании произошедшего.

— Кошак, — протянула она, словно смакуя это слово, словно пытаясь заново его осмыслить. — Порвал ты его знатно. Не зря мы тебя столько натаскивали, не зря столько крови из тебя выпустили. А он — видишь? — оказался не готов к такому. При всей своей силе и немереном опыте — не готов. Почему?

— Потому что у него не было вас, моих львиц.

— А вот за львиц ты, милый, ещё ответишь, — елейным голоском промурчала подруга. — Девчонки были в бешенстве от твоего бахвальства. И хотя умом понимали, что это ты так ему зубки заговаривал, но сердцу ведь не прикажешь… когда оно требует поставить тебя на место. И знаешь… Я склонна ему довериться. В этот раз. Я же в первую очередь женщина!

— Мне всё равно. Главное — я вас прикрыл. Я принадлежу стае с потрохами, поэтому решать вам. Мне тоже было неприятно это общение, и отнюдь не только в части бахвальства. Он какой-то… в общем, полный дегенерат. Буду только рад, если вы мне кровь пустите. Хоть так отвлекусь от гадостного послевкусия.

— Милый, мы обязательно тебя отвлечём. Как минимум, чтобы не загордился великолепно проведённым боем.

На другое плечо легли ладошки Триши, а следом на них примостился её подбородок. Метиллия легонько потёрлась щекой о мою щёку — нежно, невесомо. И тем контрастней прозвучали её слова.

— Не переживай, кот, уж что-что, а возгордиться мы тебе точно не дадим. Ты всегда будешь видеть свой реальный уровень. Объективно видеть. Для того мы рядом… ну и ещё для того, чтобы ты всегда знал: хотя в тебе и немерено этой вашей мечниковской дури, но против нас ты совершенно беспомощен.

Не скажу, что реплика сестры по наставнице меня обнадёжила. Скорее, заставила подобраться.

— Что вокруг? У меня вся электроника погорела.

— Плохо вокруг. Местные согнали кавалерию. Пространство просто стонет от полей.

— Хороший ты у нас, Кошак, — продолжала меж тем свою пластинку Триша. — Хотя и бываешь порой совершенно несносным, но это нормально, мы уже привыкли. Когтями это на раз лечится… Я чего собственно подошла. Там твоя девочка. Ревёт в три ручья. Что-то кричит, беснуется. По-моему, у неё истерика. Ты бы с ней поработал, что ли?

— А ты? А девочки?

— Мы… Понимаешь, в Республике у девочек истерики — это нонсенс. Мы сильные. А с детьми никто из нас профессионально не занимался. Вот и не знаем, как поступить. Ты же… тем ещё бабником был до встречи с Валери. Наверняка истериками внешниц тебя не удивишь. Справишься?

— Да. Где она?

— В нашем катере. Мы её туда перенесли.

— Хорошо. Только одну минуту дайте.

— Без вопросов, милый, — и Триша удалилась к своим, держать периметр.

Я же выпустил когти и одним движением вспорол псионцу горло. Милена рядом вздрогнула, напряглась.

— Леон, что ты сделал⁈

— Добил эту мразь. Не хочу отдавать его местным. Они под нажимом могут выдать его своим.

— Я вижу, что добил, но он же заминирован!

— То есть как: заминирован⁈ — теперь и я напрягся.

— А вот так! В его теле термический заряд, на случай смерти.

— На что он реагирует?

— Вроде бы на смерть мозга…

— Мозг умирает не сразу. У нас есть несколько минут. Ищите заряд.

— То есть как: ищите? Вот прямо так в нём и ковыряться?

— Да. Бери Тиш и ковыряйтесь. Только как будете готовы извлекать, перенесите тело в шлюз шатла. Извлечёте, хватайте тело, я отсеку вас от корабля. Но смотрите, псионца… в смысле то, что от него останется… мне не потеряйте — он нам многих проблем избежать поможет.

Милена была в шоке. Такой подставы она не ожидала. И после этого кто-то говорит, что валькирии любят жестокость и пытки? Тиш примчалась тут же, мазнула по мне немного недоумённым взглядом, и присоединилась к уже вовсю потрошащей бездыханное тело подруге. Я же пошёл делать свою работу, и почему-то занятие сестёр не казалось в сравнении с ней таким уж сложным и морально тяжёлым…

Малый космодром Ясеня, двадцать минут спустя

Деревья горели. Некогда величественные исполины теперь походили на гигантские, взметнувшиеся ввысь факелы, призванные освещать вечерний город. Земля спеклась, от былой красоты травяного покрова не осталось и следа. Только обугленные ошмётки самых невезучих деревьев медленно тлели среди грязно-чёрной земной тверди. Но это был лишь фон. На переднем же плане всё сверкало и искрилось в торжестве рукотворных энергий. Мобильные дроны поддержки, персональные поля тяжёлых штурмовиков десанта, даже один стационарный генератор поля — всё это многообразие давало чудовищную, непредставимую засветку, не позволяющую нормально работать даже неубиваемым системам радиоэлектронной борьбы Республики. Голубые, белые, оранжевые, алые — казалось, все цвета спектра сегодня предстали перед неискушённым зрителем в облике ожесточённо снующих тут и там разрядов. Даже мне, привыкшему общаться на «ты» с энергиями высочайших порядков мечнику, приходилось щуриться, чтобы различить хоть что-то в творящемся буйстве. И сквозь весь этот ворох возмущений, шёпот помех и гул генераторов прореза́лся крик одержимой подлинной яростью женщины: