— Ты уверена? Потому что это чертовски большой дом и ему нужно много внимания. Ты не можешь просто переехать в него, а потом уехать на следующей неделе, потому что решишь, что дом слишком большой и красивый, чтобы с ним справиться.

Я чуть не расплакалась. Слишком много всего. Слишком страстно, слишком мило, слишком жестко.

— Тебе придётся выносить меня отсюда. И только вперёд ногами.

— Это немного драматично, — ответил он

— Я лишь высказываю свою точку зрения.

Он посмотрел на меня, а затем вздохнул так, когда не можешь выразить словами своё состояние удовлетворенности. Откуда знаю? Потому что я вздохнула так же одновременно с ним.

— Я сделал курятник для твоих цыплят, — добавил он. — Там центральное отопление, ты как то сказала, что им всегда холодно.

— Ты сделал? — Он кивнул. — Боже, как я хочу тебя.

Бросившись к нему на шею, я обняла его, и наши губы слились в поцелуе. Мы отступили, и он, должно быть, непреднамеренно схватился за рубашки — реакция на неожиданность, — потому что перекладина автоматической вешалки для рубашек опустилась, но всё ещё двигалась. Рубашки посыпались на нас сверху, но я не собиралась отпускать Томмазо. Продолжая крепко целовать, а ладонями зарывалась в его мягкие растрёпанные тёмные волосы, мне не хватало дыхания. Моё сердце было не в лучшей форме; оно разрывалось от счастья.

Я прижалась к Томмазо, и он рассмеялся.

— Шарлотта, что ты делаешь? Чувствую себя так, словно меня терзают любовью.

Запрокинув голову, я засмеялась.

— В следующий раз планирую связать тебя этом дерьмом и сильно трахнуть.

— О, боги, женщина! — Он больше не улыбался.

— Переборщила? — спросила я, смущённо улыбаясь. — Прости. Просто пошутила.

— Нет. Было соблазнительно. Я имею в виду, какой мужчина мог бы устоять перед такой страстью? — Он рассмеялся. Я рассмеялась. И пока мы смотрели друг другу в глаза, думаю, оба поняли, что были… счастливы. Глупо счастливы. Несовершенно счастливый. Влюблёно счастливы. Счастливы.

Его улыбка исчезла, сменившись пристальным взглядом, и в воздухе повисло напряжение.

— Я люблю тебя, Шарлотта.

На этот раз я улыбнулась от всей своей души.

— И мои цыплята любят тебя.

— Что? — Он потянул меня на себя и перекатился на меня, прижимая руки над головой. — Скажи, что ты любишь меня, или я съем их.

— Ты не посмеешь съесть моих уродливых детей.

— Испытай меня. Скажи, что любишь меня, или наггетсы из них, женщина.

— Я люблю тебя, — сказала я серьёзнее, чем когда-либо.

Он наклонился к моим губам и крепко поцеловал. Этот поцелуй был таким приятным. Таким свободным. Таким чувственным и правильным. Ослабив хватку, он опустил руку ниже, и я почувствовала, как его ладонь обхватила мою грудь. Ощущая вес его тела на себе, то, как он прижимал каждый дюйм своего крепкого тела к моему, заставляло таять. Я чувствовала, что принадлежу Томмазо. Желанная, любимая, защищённая. Я целовала его в ответ, проводя языком по его языку, наслаждаясь ощущением его небольшой щетины. Твёрдый и мягкий. Грубый и нежный. Это Томмазо. Это его поцелуй.

Его горячее дыхание участилось, а моё стало безумным, я начала вытаскивать его рубашку сзади. Он приподнялся, чтобы помочь мне. Как только рубашка была отброшена в сторону, в кучу одежды, в которой мы лежали, я увидела его грудь.

— О Боже, Томмазо, — выдохнула я. Его грудь вся покрыта свежими розовыми шрамами, которые тянулись горизонтально. Бугристая розовая плоть каждого была толщиной около четверти дюйма. — Что они с тобой сделали? — прошептала я.

Его руки легли по бокам от моих плеч, и пристально посмотрев, в мои глаза он произнёс:

— Я сделал то, что должен был. Ради тебя, Шарлотта. Единственное, о чём сожалею, что чуть не причинил тебе боль. Я не знаю, что бы тогда делал.

— Знаю, что только сумасшедшая смогла отправиться туда. Но я не могла позволить тебе отказаться от всего ради меня.

— Я не жалею, что ты пошла. Потому что ты спасла меня.

Сначала я не поняла, что он имел в виду, потому что Эмма спасла его. Но потом осознала, что он говорил не об этом моменте. Он говорил о своей жизни, своём будущем, своём существовании. Я знала, потому что чувствовала то же самое.

Подняв голову, я прижалась губами к его губам, обхватив его руками за шею, чтобы крепче прижать к себе. Мы поцеловались. А потом ещё. Просто хотелось чувствовать его кожу и наслаждаться моментом.

Наконец, он оторвался от моих губ.

— Прости. Больше не могу.

Он начал задирать подол моего платья и спускать трусики до колен. Он расстегнул штаны и устроился между моих бёдер, каким-то образом спустив бельё до лодыжек. Его горячие губы вернулись к моим, и я почувствовала, как его ладонь опустилась между нами, располагая налитый член у моего разгоряченного входа.

Он перестал целовать меня и посмотрел в глаза.

— Ты такая чертовски храбрая, Шарлотта. Я очень счастливый человек.

Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но тут же забыла, когда он толкнулся вперёд, входя в меня. Я охнула от неожиданного толчка.

— Тебе больно? — спросил он низким и глубоким голосом.

— Не останавливайся, — выдохнула я. — Не останавливайся.

Он снова поцеловал меня, и его вкус становился всё слаще и слаще. Я не могла насытиться им.

Томмазо вышел и снова толкнулся, отчего у меня перехватило дыхание. Наклонив бёдра, я направляла его к нужной точке.

— Ещё, — умоляла я, начиная приспосабливаться к его размеру.

Он положил руки рядом с моей головой, приподнимая мускулистое тело. Он начал усиленно двигаться. Я уже была так близка, но не хотела, чтобы этот момент заканчивался. Он внутри меня был экстазом, чувственной греховной эйфорией, где не существовало ничего, кроме наших разгорячённых тел.

Через несколько минут, — пять, десять, двадцать, я не знала точно, — он ускорил темп, сильнее вбиваясь в меня. Я встречала его толчки, зная, что у меня есть всего несколько секунд до…

Я сделала глубокий вдох и взорвалась словно сверхновая, став волшебным, невесомым порошком, легко и просто плавающим в атмосфере. Он сильно толкнулся, и я услышала глубокий мужской стон. Его член дёрнулся глубоко внутри меня, наполняя горячей спермой. От этих ощущений я снова кончила. Нет ничего сексуальнее, чем красивый мужчина, которого ты любишь, изливающегося в тебя.

Мы крепко держали друг друга в течение нескольких долгих мгновений, спускаясь с нашего греховного облака. Тяжело дыша, я всё ещё наслаждалась ощущением его члена глубоко внутри и должна была спросить:

— Как ты относишься к детям? — Он поднял голову и посмотрел на меня с непроницаемым, но удивлённым выражением лица. — Упс. Слишком рано?

Медленная, очаровательная улыбка скользнула по его чувственным губам.

— Я упоминал, что в доме десять спален?

— Десять? — Вот дерьмо. Много детей. — Ты не будешь возражать, если мы усыновим нескольких?

— Если только людей. — Я бросила на него взгляд. — Мне не выиграть этот бой, да? — произнёс он.

Я отрицательно покачала головой.

Он ухмыльнулся.

— Шарлотта, для тебя всё что угодно.

Удовлетворенно вздохнув, я продолжила.

— Давай продолжим осмотр остальной части дома. — Притянув его обратно к своим губам, я призывно вильнула бёдрами.

Он застонал.

— Ты рассмотрела гардеробную? Она очень большая. Ты должна внимательнее рассмотреть её.

Я рассмеялась.

— С удовольствием.

— Вечеринки, вечеринки, грёбаные вечеринки, — ворчал Бог Виноделия, поднимаясь на лифте в бар на крыше отеля Шангри Ла в Санта-Монике, опоздав на вечеринку на два часа. Как обычно, он должен быть барменом, его особый дар, наряду с тем, что он душа вечеринки. Он мог просто посмотреть на человека и узнать его идеальный напиток. Мартини с личи, похотливый монах (Франджелико со льдом с взбитыми сливками), скользкий сосок (ирландские сливки с мятным шнапсом), козявки в траве (рюмка персикового шнапса, Мидори и Бейлис) или что-нибудь ещё. На этой планете не было напитка, который он не знал бы как приготовить, и не было вечеринки или дерьмовой встречи выпускников, поминок, ужина на День благодарения с родственниками — или феерии с остатками мясного рулета твоей матери в воскресенье, которую он не мог превратить в невероятно потрясающее весёлое мероприятие.