Господин Ахмад засмеялся:
— Сейчас ему требуется моё постоянное внимание. А ваш отец, да исцелит его Аллах и да пошлёт ему крепкого здоровья, занимался всеми делами сам…
Фуад выпрямился в своём кресле и положил ногу на ногу, и это движение его привлекло внимание Камаля, вызвав у него тревогу. Отец, казалось, даже и не заметил этого. Значит, вот как развиваются дела у Фуада?! Да, он видный прокурор. Но неужели он забыл, кто сидит перед ним? Боже! И это ещё не всё! Он вытащил портсигар и протянул его господину Ахмаду, но тот любезно отклонил его! Да, и впрямь, его юридическая карьера заставила его забыть о таких вещах, но к сожалению, эта забывчивость распространялась и на того, кто был его благодетелем, сделавшим ему одолжение, которое рассеялось в воздухе, словно дым от этих роскошных сигарет.
В жестах Фуада вроде бы и не было никакой натянутости и неестественности, поскольку он сам был теперь господином, бравшим на себя ответственность. Отец обратился к Камалю:
— Поздравь его и ты с продвижением в прокуратуре.
Камаль улыбнулся:
— Поздравляю. Поздравляю. Надеюсь, что в скором времени буду поздравлять тебя с занятием места судьи.
Фуад ответил:
— Это будет следующим шагом, Иншалла…
Он, по всей видимости, считал, что как только станет судьёй, ему будет позволительно даже помочиться перед тем, кто сидел сейчас перед ним! А учитель начальной школы так и останется учителем, и не более того. С него достаточно и его густых усов и многотонной культуры, под тяжестью которой его голова склонилась вниз.
Господин Ахмад с интересом поглядел на Фуада и спросил:
— Как там политическая ситуация?
Фуад с удовлетворением отметил:
— Свершилось чудо! В Лондоне был подписан договор. Я услышал по радио об объявлении независимости Египта[80] и прекращении действия четырёх оговорок Великобритании, и не мог поверить своим ушам. Да и кто бы поверил такому?
— Значит, вы рады договору?
Кивнув головой так, как будто он лично в этом участвовал, Фуад сказал:
— В целом да. В отношении этого договора есть те, кто настроен против него, но есть и те, кто делает это, кривя душой. Если рассмотреть обстоятельства, в которых мы находимся, и вспомнить, что наш народ терпел эпоху правления Исмаила Сидки, и несмотря на всю её горечь, не бунтовал против него, нам следует считать договор успешным шагом. Он устранил оговорки и подготовил почву для упразднения иностранных концессий, ограничил срок оккупации над определённым регионом. Без сомнения, это значительный шаг.
Энтузиазм Ахмада по случаю заключения договора был больше, чем у Фуада, но осведомлённость о его условиях — меньше. Ему бы хотелось, чтобы молодой человек больше соглашался с его мнением, но когда его ожидания не оправдались, он упрямо заявил:
— В любом случае, нам следует помнить, что «Вафд» вернул нации конституцию и добился для неё независимости, хоть и спустя время…
Камаль подумал: «Фуад всегда холодно относился к политике, и видимо, не изменился, хотя, кажется, он склоняется в сторону „Вафда“. Я сам долгое время был эмоционально увлечён всем этим. Но затем со мной случилось превращение, и я больше ни во что не верю. Даже сама политика не избавит меня от ненасытного сомнения. Но моё сердце не перестаёт биться в националистическом пылу, несмотря на мой разум».
Фуад смеясь, продолжил:
— В период революции прокуратура замыкается и отступает назад, тогда как полиция, наоборот, выходит на первый план, поскольку периоды волнений и революции это ещё и время власти полиции. И если «Вафд» вернётся к власти, он вернёт прокуратуре её статус, а полицию заставит соблюдать рамки. В период естественной власти последнее слово будет за законом.
Ахмад прокомментировал это так:
— А разве можно забыть эпоху Сидки?! Солдаты сгоняли население с помощью дубинок в дни выборов. Многие наши знатные друзья заплатили слишком высокую цену за непоколебимую верность «Вафду»: их дома разрушили, а сами они обанкротились. И вот мы видим, что этот «шайтан» уже в составе переговорной комиссии в одеждах либерального националиста!
Фуад ответил:
— Сами обстоятельства требовали коалиции. И такой коалиции бы не было, если бы этот шайтан не присоединился к ней со своими помощниками. Самое главное — это конечный результат.
Фуад задержался в обществе Ахмада ещё ненадолго, попивая кофе, пока Камаль внимательно разглядывал его. Он заметил на нём элегантный белый шёлковый костюм и алую розу в петлице, а также сильную личность, в которую превратила его должность. В глубине души он почувствовал, что несмотря на всё, он будет рад, если этот молодой человек попросит руки его племянницы, хотя сам Фуад не затрагивал эту тему. Казалось, он даже хочет уйти, и сказал господину Ахмаду:
— Должно быть, сейчас пришло время отправляться в лавку. Я останусь с Камалем, но навещу вас до отъезда на курорт в Александрию, где решил провести остаток августа и начало сентября.
Он поднялся и пожал руку Ахмаду на прощание, затем вышел из комнаты вслед за Камалем. Они поднялись вместе наверх, где устроились в кабинете. Фуад принялся с улыбкой рассматривать книги, выставленные рядами, и спросил:
— Нельзя ли мне взять у тебя книгу почитать?
Скрывая недовольство, Камаль ответил:
— Я буду только рад. А что ты обычно читаешь в свободное время?
— У меня есть сборники стихов Шауки, Хафиза, Мутрана, некоторые книги Аль-Джахиза и Аль-Маарри. Но особенно я люблю «Правила дольней жизни и религии» Маварди[81], не говоря уже о произведениях современных авторов, наряду с Диккенсом и Конан Дойлем. Но моя полная отдача закону отнимает у меня большую часть времени.
Он встал и принялся осматривать книги, читая их названия, затем вернулся и фыркнул:
— Чисто философская библиотека. Ко мне она не имеет никакого отношения. Я читаю журнал «Аль-Фикр», для которого ты пишешь статьи, и последовательно слежу за ними несколько лет. Не стану утверждать, что читал все или помню что-либо из них. Философские статьи читать тяжелее всего, а государственный прокурор обременён работой. Почему бы тебе не писать на популярные темы?
Камаль так часто слышал собственными ушами, как принижают плоды его стараний, что не очень-то и огорчался из-за этого, ибо уже привык. Сомнения поглощали всё, даже саму грусть. А что есть слава? И что есть популярность? На самом деле его даже радовало, что Фуад находил чтение его статей бесполезным времяпрепровождением для себя. Он спросил его:
— Что ты имеешь в виду под популярными темами?
— Литературу, к примеру.
— Когда мы были вместе, я читал некоторые остроумные литературные вещи, однако я не литератор…
— Тогда оставайся один в философии. Разве ты не философ?
«Разве ты не философ?! Эта фраза врезалась в его сознание настолько, что сердце его задрожало от ужаса, ведь именно она прозвучала из уст Аиды на Дворцовой улице когда-то!»
Чтобы скрыть волнение, закипавшее в груди, Камаль громко рассмеялся и вспомнил те далёкие дни, когда Фуад был привязан к нему и следовал за ним повсюду, словно тень. И вот теперь он смотрит на важного человека, достойного дружбы и верности!..
«А какую пользу я извлёк из своей жизни?..»
Его друг рассматривал его усы и внезапно засмеялся и сказал:
— А если?!
В глазах Камаля появился вопрос, что означали эти последние слова. Фуад ответил:
— Нам обоим почти тридцать, и никто из нас так и не женился. Наше поколение так и кишит холостяками. Кризисное поколение, ты не находишь?
— Я не сдвинусь с места…
— Не знаю почему, но я уверен, что ты никогда не женишься.
— Всю свою жизнь ты был очень проницательным…
Нежно улыбаясь, как будто желая тем самым заранее оправдать свои слова, Фуад сказал:
— Ты эгоист. Отказываешься жениться только ради того, чтобы быть полновластным хозяином собственной жизни. Брат мой, наш пророк женился, но это нисколько не мешало ему иметь возвышенную духовную жизнь…
