«Ну что, ты себя преодолел?.. Нет. Посмотри в эти глаза, в них отражается твой угасший дух, несмотря на окружающий их блеск; он иногда исчезает под покровом улыбки и шутки, а затем проявляется истина. И в этом взгляде ты читаешь некролог о смерти юности. Это молчаливая скорбь. Разве Зубайде не под пятьдесят? А Джалиле и того больше, и хотя она и непримиримо стоит на своём, всё же гордится этим, как бы её язык не отрицал этот факт».

Была перемена и в его сердце, предвещавшая отвращение и неприятие. Это случилось не тогда, когда он пришёл сюда, ведь он гонялся за тем призрачным образом, который не существовал и в помине. Но будь что будет. И да упаси Бог, чтобы он капитулировал и дать себя победить… Пей… Пой… Смейся. Никто никогда не заставит тебя делать что-то против твоей воли…

Джалила сказала:

— Я не могла поверить своим глазам, думала, что больше не увижу тебя в этом мире!

Он поддался сильному искушению и спросил её:

— И как я тебе?

В их беседу вмешалась Зубайда и сказала:

— Ты такой же, как и всегда, сильный и красивый, как верблюд. Седой волос виднеется под твоей феской, а так больше ничего!

Джалила возразила ей:

— Позволь я отвечу, так как его вопрос предназначался мне. — Затем, повернувшись к Ахмаду. — Я нахожу тебя таким же, как ты и был, и в этом нет ничего странного: мы всего лишь дети недалёкого прошлого!

Господин Ахмад догадался, на что она намекает, и напуская на себя серьёзный и искренний вид, произнёс:

— А вы обе зато только похорошели и формы у вас раздобрели. Я этого и не ожидал.

Зубайда, которая с интересом разглядывала его, спросила:

— А что тебя так долго удерживало в стороне от нас? — тут она рассмеялась. — Ты же мог прийти, и если бы у тебя были хорошие намерения, то у нас была бы вполне невинная встреча. Разве мы не можем встретиться вне постели?

Ибрахим Аль-Фар, тряхнув рукой, чтобы поправить задравшийся край рукава, сказал:

— Ни он, ни мы не знаем, можно ли устроить невинную встречу между нами и вами!

Зубайда с досадой промолвила:

— Прибегаю к помощи Аллаха от вас, мужчины. Вам нравятся лишь порочные женщины!

Джалила захохотала и сказала:

— Дочь своей матери, благодари Господа нашего за это. Смогла бы ты накопить столько жира, если бы не натренировала себя на матрасах и кроватях?

Зубайда с упрёком сказала:

— Не стой между мной и этим обвиняемым, чтобы я могла его допросить…

Ахмад с улыбкой сказал:

— Я приговорил себя к пяти годам невинности без всякого труда…

Зубайда опять набросилась на него с обвинениями:

— Ох, бедный мальчик! Ты лишил себя всего удовольствия! У тебя осталось только чревоугодие и выпивка, музыка, шутки, да посиделки в кофейне до самого рассвета, и так каждую ночь!

Ахмад, как бы в своё оправдание ответил:

— Скорбящему сердцу нужны такие вещи. А вот остальные…

Зубайда, махнув на него рукой, словно говоря: «Да ну тебя уже!», произнесла:

— Сейчас я узнала, что ты считаешь нас самым худшим злом и самым большим из грехов…

Мухаммад Иффат воскликнул, прерывая её, словно вспомнил о чём-то важном, что чуть было не упустил:

— Разве для того мы пришли из такой дали, чтобы болтать, когда на нас глядят рюмки, и не найдётся никого, кто бы обратил на них внимания?! Наполни рюмки, Али! А ты, Зануба, настрой струны! А ты, уважаемый господин, снимай с себя одежду и устраивайся поудобнее: ты что, думаешь, что ты в школе? Скинь кафтан и феску и не считай, что твой допрос окончен. Сначала все судебные заседатели должны напиться допьяна, как и прокурорша, а затем мы вернёмся к допросу. Джалила настаивала на том, чтобы мы не напивались, пока не явится «султан веселья», как сказала эта святая угодница. Она почитает тебя так же, как шайтан — заблудшего грешника. Да благословит тебя Аллах с ней, и да благословит Он её с тобой…

Ахмад поднялся, чтобы снять с себя кафтан. А Али Абдуррахим встал, чтобы как обычно исполнить обязанности виночерпия. Струны настраиваемой лютни зашептались невпопад, Зубайда что-то напевала. Джалила кончиками пальцев поправила пряди волос и воротник на платье между грудей. Глаза жадно следили за руками Али Абдуррахима, наполнявшего рюмки. Ахмад уселся на своё место, подвернув под себя ноги, обводя взглядом место и людей, пока глаза его случайно не столкнулись с глазами Занубы, которые приветливо улыбнулись ему. Али Абдуррахим поднёс первую порцию напитков, а Мухаммад Иффат сказал:

— За ваше прекрасное здоровье и твою любовь!

Джалила подхватила:

— Тост за твоё возвращение, господин Ахмад.

Зубайда добавила:

— Тост за следование по верному пути после блужданий.

Ахмад ответил:

— И тост за любящих меня, с которыми я был разлучён скорбью.

Они выпили, когда Ахмад поднял свою рюмку и поднёс к губам. Сквозь стеклянную поверхность рюмки он разглядел поднятое лицо Занубы: она также поднесла свою рюмку к губам. Свежесть её лица тронула его. Мухаммад Иффат сказал Али Абдуррахиму:

— Наполни по второму кругу.

Ибрахим Аль-Фар обратился к нему:

— И следом за этим по третьей рюмке, пока не будет заложена основа.

Али Абдуррахим, торопясь, заметил:

— Тот, кто прислуживает коллективу — тот им и командует.

Ахмад Абд Аль-Джавад следил за пальцами Занубы, настраивающими струны лютни. Он спрашивал себя, сколько ей может быть лет и прикинул, что ей, наверное, где-то от двадцати пяти до тридцати. Он снова задался вопросом, зачем она пришла сюда?… Поиграть на лютне?!.. Или потому, что её тётка Зубайда готовила ей путь к заработку?.. Тут Ибрахим Аль-Фар сказал, что один только взгляд на воду Нила вызывает у него головокружение. Джалила закричала на него:

— Головокружение — у твоей матери!

Али Абдуррахим спросил:

— А если женщина с такими же формами, как Джалила или Зубайда бросятся в воду, потонет она или всплывёт?

Ахмад ответил ему, что тогда она всплывёт, если только в ней нет дыры. Он спрашивал сам себя, что было бы, если бы он возжелал Занубу, но сам нашёл ответ на этот вопрос: вышел бы скандал, если бы он захотел этого сейчас. Зато после пятой рюмки особых трудностей не будет. После рюмки это будет даже его долгом… Мухаммад Иффат предложил выпить рюмку за здоровье Саада Заглула и Мустафы Ан-Нахаса, которые в конце месяца отправятся из Парижа в Лондон на переговоры. Затем Ибрахим Аль-Фар предложил осушить ещё одну рюмку за здоровье Рамси Макдональда, друга египтян:

— Он может решить египетскую проблему ещё до того, как допьёт чашку кофе, что держит в руках.

Ахмад ответил ему, что имел в виду, что англичане пьют кофе в среднем около полувека; при этом он вспомнил, какой приступ гнева на революцию охватил его сразу после гибели Фахми, и как постепенно к нему вернулись первоначальные патриотические чувства, когда на него как на отца благородного мученика щедро посыпалось почтение и признательность людей. Затем на память ему пришло, как трагедия Фахми превратилась со временем в предмет гордости, чем он стал невольно хвалиться!

Джалила подняла свою рюмку со словами:

— За твоё здоровье, мой верблюд. Я часто задавала себе вопрос, действительно ли мы позабыли господина Ахмада? Но знает Бог, я простила тебя и молила Господа даровать тебе терпение и утешение. Не удивляйся, я твоя сестра, а ты — мой брат…

Мухаммад Иффат коварно спросил её:

— Если ты его сестра, а он — твой брат, как ты утверждаешь, делают ли брат с сестрой то, чем вы в своё время занимались?

Она засмеялась, и этот смех вызвал у всех воспоминания 1918 года и то, что предшествовало тем событиям. Она сказала:

— Спроси об этом своих дядей, братьев твоей матери, дитя любви…

Зубайда, бросив хитрый взгляд на Ахмада Абд Аль-Джавада, сказала:

— У меня другое мнение о том, почему он так долго пропадал…

Многие стали спрашивать, какого же её мнение на этот счёт, а Ахмад умоляющим голосом пробормотал:

— О Защитник, покрой меня…