Надо отдать должное этим двоим, они совсем не испугались.

— Его зовут Бам-бам, — с гордостью вставил Лука.

Оба лиственника пристально вгляделись в мальчишку, сидящего верхом, и меня тронуло опасение — не почуют ли они связь пацана с Древом?

То, что эта связь есть, я знал точно. Обычный человек уж точно не смог бы заблокировать магию «тёмной пасти».

— Светлого пути тебе, юный брат.

— Спасибо, — смутился мальчишка, — Вам тоже пусть Вечное Древо поможет…

— Ох, какая радость, юный брат, что ты в таком юном возрасте решил встать на путь истинный.

Я вздохнул, чувствуя, что внутри меня потихоньку просыпается и урчит раздражение. Назойливость этих двоих разрушала любое наваждение, и я понял, что у лиственников всё, как и в любой вере. Кто-то просто верит, а кто-то говорит, что верит.

Лиственники заулыбались, вне себя от счастья, что их не гонят взашей, а приветствуют, да ещё и в соответствии с их верой. К хорошему быстро привыкают, и оба выжидательно уставились на меня, взглядами будто требуя, чтоб и я продолжил угождать их тщеславию.

Я тут же сообразил, почему их так недолюбливает народ. Почему-то у этих двоих даже не возникло мысли спросить, а в каких храмах молимся мы с Виолом, и как надо нас приветствовать? Вот так вот гордыня и точит даже самые крепкие ордены.

— И вам нетёмного пути, — буркнул наконец я, — Что мне ваше Древо? Пусть Хморока вернёт.

У обоих отвисли челюсти, так резко я сбросил их на грешную землю.

Не разверзлись небеса за мою дерзость, не приложило меня никаким знамением, и никакой вселенской ветвью не хлестнуло. В то же время я почувствовал, что прав — этим двоим следовало напомнить, что кроме их Древа люди вокруг и ещё кого-то почитают.

А заодно у них теперь и мысли не возникнет, что я могу быть лиственником.

— Видит Маюн, громада, ты умеешь удивить, — прыснул со смеху Виол.

— Все знают, что боги — всего лишь гости на ветвях… — начал было опешивший Ферон, но я смерил его взглядом, и неудавшийся проповедник проглотил, что хотел сказать.

Возникла неловкая пауза, и некоторое время мы шли молча. Ну как молча… мы вообще-то потихоньку обгоняли этих лиственных оболтусов, а у меня было всё меньше и меньше желания с ними общаться.

Но эти вестники тупости, как назло, стали понукать свою клячу двигаться быстрее. И да, как я и думал, на передке никого не оказалось — лысые путешествовали вдвоём.

— Шум Древа направляет наши ноги к Моредару, — запыхтел, догоняя нас Ферон.

— Да, это очень важное путешествие, — добавил второй.

— У лиственников не бывает неважных путешествий, — назидательно сказал первый.

— Истинно так, брат Ферон.

Сдаётся мне, они и без нас неплохо беседовали.

— Что там у вас? Наверное, даже целая проповедь? — с деланным удивлением спросил Виол.

— Совет Священных Ветвей, — с гордостью сказал Херон, но тут на него цыкнул первый, и он сконфуженно потёр лысину, — Ах, ну да, сестра Лея же запретила говорить…

Тут меня что-то укусило изнутри, и я даже чуть придержал медоежа.

— А много Ветвей у вашего Древа? — спросил я.

— Мы с сестрой Леей находимся под сенью священной Осиновой Ветви, — оживился Ферон, — Если ты желаешь, путник, приобщиться к нашей вере, я с готовностью…

— Я спросил, сколько ветвей.

— Ну, брат, разве так ведут речи? — попытался пристыдить меня Херон и поднял глаза к небу, — О, Древо, даруй этому заблудшему прозрение!

Я даже забыл возмутиться от такой наглости. И это он меня учит, как вести речи?

Неожиданно свои познания продемонстрировал Виол:

— Я слышал о пяти ветвях.

Лиственники, как ни странно, сразу же замолчали. Причём актёры из них были так себе — они демонстративно дали нам понять, что обычным мирянам, как мы, незачем знать о секретах Лиственной Веры.

— Пять, значит, — задумчиво повторил я и спросил, — А какая Ветвь возле Бросских Гор? Тоже Осиновая?

Мои вопросы явно начали их раздражать.

— Ветвей много, а Древо едино!

Я чуть не рассмеялся. А ведь я ответил точно так же и сестре Лее и, получается, угадал.

— Кстати, а почему сестра Лея осталась в Солебреге? — решил уж я добить лиственников.

— Да осветит вам путь Лиственный Свет, — сухо пробубнил Ферон, — Не будем же больше задерживать вас, — и остановил лошадь. Да ещё стал ласково ворчать на неё, приговаривая, чтоб она отдохнула, а то и так чуть не загнулась от нашего темпа.

Мы отошли на несколько шагов, и я с удовлетворением понял, что тяги оставаться с ними совсем не испытываю. Значит, дело было именно в сестре Лее, наверняка занимающей особый сан в иерархии лиственников.

И если я каждый раз буду встречать таких вот дубоголовых, то проблемы вообще не вижу. Таких любителей почесать языком я срежу острым словом без проблем.

Дожили, смердящий свет! Боюсь теперь не Тёмных Жрецов, не Храмовников Яриуса, а таких вот пустобрёхов лиственных.

— Совет Ветвей, ну надо же, — задумчиво сказал Виол.

— А что такого? — спросил я.

— Ну, понимаешь, лиственники в Троецарии… да и везде, вообще-то… они как чудаки, только назойливые. Где-то их гоняют, как на Севере, а здесь, на Юге, на них вообще сквозь пальцы смотрят. Как ты, бросс, лиственником стал, я вообще не понимаю!

Тут я потёр подбородок, заинтересовавшись. До этого я слышал, что Хладоград очень прохладно относится к Лиственной Вере.

— А что, броссы жёстко обходятся с лиственниками?

— Говорят, жгут в плавильных печах. А самых настырных, кто пытается пройти в Бросские Горы, кидают в жерло священного вулкана, — усмехнулся Виол, — Но мне кажется, это всё маюновы сказки!

— Почему?

— Странно слышать такой вопрос от бросса. Ну кто будет жечь язычника в священном месте, а? Даже броссы-железняки в Калёном Щите, хоть и пускают к себе чужеземцев, но каждую свою печь, каждый горн считают священным. Попробуй тронь, руку даже не будут рубить, а просто оторвут.

— Логично, — кивнул я, — А меня, значит, в цепи и работорговцам…

— И, скорее всего, потому что ты — бросс. А могли убить.

— Могли, — повторил я, — Но не убили…

— Холмы! — вдруг сказал Лука, ткнув пальцем. Он сидел верхом, и ему было видно намного лучше.

Значит, до трактира осталось совсем ничего. Так, вот теперь точно надо разведать обстановку.

Я тут же вытащил Кутеня, который дрых в дубине уже который час. Цербер воплотился передо мной и, сплюнув лапку шелкопряда, сонно зевнул.

— Ах ты ж зараза, — вырвалось у меня. Я совсем забыл, что у меня в дубине скрывается несколько гусениц.

Медоёж шумно потянул носом, учуяв запах, и заволновался. А засранец Кутень дерзко пролетел прямо перед его мордой и, чихнув, исчез — он уловил мою мысль, что надо сделать, и устремился к далёкому трактиру.

Чтобы медоёж не ринулся за цербером, так и пришлось незаметно выудить ещё одного шелкопряда.

— За мной, — я указал всем сойти с дороги, и заодно поманил Бам-бама.

Обочина здесь плотно обросла колючими кустарниками, но мы нашли проход, и вскоре уже смотрели с вершины холма на несколько строений, пристроившихся в низине.

Холмы, изредка поросшие рощицами, высились до тёмного горизонта, насколько хватало глаз, и тракт петлял между ними. Поднявшись на вершину, мы как раз встретили момент, когда исчез последний отсвет солнца, и в тёмном небе одна за другой стали зажигаться звёзды.

Беглый взгляд показал, что полноценным постоялым двором можно было считать только одну двухэтажную таверну. Она была огорожена добротным частоколом, и имела в своём просторном дворе целую конюшню. Напротив стояли ещё два одноэтажных строения, и они явно были рассчитаны на кошелёк пожиже.

Замелькали фонари, кто-то с ними бегал по двору. Послышался далёкий тревожный звон. Что за суета?

Едва ночь окончательно вступила в свои права, как моя нижняя чакра сжалась, чувствуя назревающие проблемы. Одновременно с этим Кутень прислал образы, и я выругался: