— А разве так бывает?

— Всё бывает, не зря наше ФИО взято за образец.

— Кстати, прикольное погоняло, тебя в школе поди тоже называли образцом?

— Да нет, обошлось. А вас всех как зовут?

— Я Саня Егоров. Я Михаил. Я Женька. Я Алишер. Меня Павлом зовут, а вон там Магомед и Ваха, — звучало со всех сторон приглушёнными голосами.

— Ребят, а какое сегодня число? — спросил Ваня, ответив на все вопросы.

— Во даёт, хотя, немудрено, что заблудился во времени.

— По моим подсчётам, с утра было 7 марта 1987 года.

— Ничего себе, прошло почти три недели, с момента моего побега.

— Так ты же говорил, что у тебя была карта.

— Да, я по ней и ориентировался, но когда, наконец, спустился в долину, мне помешала песчаная буря, не знаю, сколько она длилась, еле успел найти себе укрытие.

— Тебе повезло, что вообще остался в живых.

— Да уж, можно ли считать везением, что я опять попал в плен?

— Главное, что живой, значит, не всё потеряно.

— Ты прав.

— Ээх, а у наших девчонок завтра праздник.

— Точно, сейчас бы домой, на Родину, к ним под бочок.

— Я бы своей Алёнке море цветов подарил.

— А я бы золотое колечко в бархатной коробочке.

— Что, неужто и предложение бы сделал?

— Обязательно, встал бы на одно колено и попросил бы стать моей женой.

— Ничего, вот вернёшься и поженитесь.

Несмотря на очередное пленение, Иван всё же был рад очутиться среди этих ребят, со своими легко найти общий язык, они всегда поймут и поддержат. Впервые за долгое время он проспал практически без сновидений. И только рано утром, едва забрезжил рассвет, перенёсся к своей Снежинке, в роддом.

Во сне она родила ему двойняшек, сына Ивана и дочь Марию. Вот только подержать их на руках довелось недолго, зато с любимой наговорился всласть. Просыпаться и возвращаться в суровую реальность очень не хотелось, жаль, что это был всего лишь сон.

После бегства Ивана, жизнь Васимы разделилась на две половины. В первой остались воспоминания о сероглазом иноземце, а во второй преобладали обычные заботы замужней афганской женщины. Как бы там ни было, Хайрулла оставался её мужем, с той лишь разницей, что больше не претендовал на неё.

Мать всё время плакала, глядя на сына, в одночасье превратившегося в неразумного ребёнка. Ещё недавно он был её гордостью, но кулак проклятого гяура пришёлся прямо по голове, отправив его обратно в детство.

Бывший пальван стал кротким, как ягнёнок, и воевал преимущественно с мухами или дворовой птицей, за которыми гонялся с криком и гиканьем. Куры в испуге бросались от него врассыпную, не зная, что ждать от человека-горы, который, несмотря на свои размеры, отнюдь не был агрессивным.

И уж, тем более, дурачку не было никакого дела до жены, забеременевшей, после их единственной ночи, к радости вдовствующей свекрови. Она усиленно оберегала невестку, не давая той выполнять тяжёлую домашнюю работу, а то, неровен час, скинет.

Как ни странно, Васима не испытывала по этому поводу ни малейших угрызений совести. Она была больше озабочена судьбой настоящего отца своего ребёнка и молилась денно и нощно, испрашивая у Всевышнего защиты и милости.

В свою очередь, о том же истово просила у Бога и Снежка. Находясь в Москве, за несколько тысяч километров от Афганистана, где погиб Ванечка, она родила от него детей и уже тем была счастлива, не пытаясь хоть что-то изменить в своей личной жизни.

Девушку по-прежнему одолевали яркие сны, с участием её возлюбленного. Она даже не задумывалась, что в этом может быть что-то ненормальное. Один лишь раз поделилась с матерью, когда та снова завела песню про новые отношения:

— Веня, сын близкого друга твоего отца, очень хороший перспективный парень.

— Не надо, мне это ни к чему, сразу говорю.

— Что значит, ни к чему? У тебя, как у всякого живого человека, есть свои потребности.

— Мне хватает снов.

— Ты о чём, дочь?

— Ко мне всё это время Ваня приходит.

— То есть, ты занимаешься этим с мертвецом?

— Почему с мертвецом? Я вижу его живым и с нетерпением жду приближения ночи.

— Да ты с ума сошла? Как можно радоваться бесовским сновидениям?

— Почему бесовским?

— Потому что Ивана больше нет, а значит, тебя одолевают демоны, что тут непонятного?

— Мам, ты рассуждаешь, как дремучая бабка, а не как кандидат медицинских наук.

— А ты говоришь, как одержимая. Тебя надо немедленно отвезти в церковь и причастить.

— Не начинай, пожалуйста, всё со мной нормально.

— Дочь, пожалуйста, послушай меня, ты же не хочешь меня расстроить?

— Ну что за манипуляции, мам? Я и сама так могу. Ты же не хочешь, чтобы мы с детьми съехали от вас? А то я мигом их соберу.

— Не говори так, прошу, я ведь добра вам желаю. Хочу, чтобы у моих внуков была здоровая мать.

— Ты меня ещё душевнобольной объяви, — вызывающе фыркнула Снежка.

Как бы там ни было, но Полина Григорьевна добилась своего и в ближайшие выходные отправилась с дочерью в одну из подмосковных церквушек, на исповедь к отцу Дмитрию. Оставшись наедине с девушкой, тот внимательно её выслушал:

— Мне кажется, что Ваня жив, я это сердцем чувствую, он является ко мне каждую ночь.

— Но ведь его похоронили?

— В том-то и дело, гроб был, а тела мы не видели, нам не дали на него посмотреть, солдаты стояли с автоматами и никого не подпускали. Тогда я об этом не задумывалась, а сейчас всё больше склоняюсь к мысли, что там был кто-то другой.

— Не исключено, что так и было, но тогда почему он до сих пор не вернулся?

— Не знаю, возможно, его держат в плену?

— Ты общаешься с его матерью?

— Я оставляла письмо с адресом, правда, его мама не откликнулась, хотя, я написала, что беременна. Боюсь, что она не хочет ничего об этом знать.

— И всё же, попробуй её найти.

— Мой папа уже занимается этим вопросом, он обещал, что как только появится информация, сразу даст знать.

— Это хорошо, уверен, женщине будет приятно познакомиться со своими внуками.

— Да, я тоже на это надеюсь. Скажите, что мне делать, ждать Ваню или смириться?

— Делай, что и всегда, молись о нём, дочка.

— Но как именно? Как о живом, или мёртвом?

— Бог сам подскажет, как надо, вложив в твои уста нужные слова.

— Спасибо, батюшка.

В общем, об Иване просили сразу на двух языках, благодаря чему он смог пережить пыльную бурю и выбраться к людям, пусть даже не к своим. Хотя, это спорный вопрос, ведь ему удалось попасть в яму к другим советским пленным.

Первое время он не мог наговориться, с удовольствием вслушиваясь в родную речь, сказывались полгода, проведённые в горах, среди пуштунов. Новые хозяева держали пленных урусов не только для работы, но и ради обмена, поэтому даже не пытались обратить их в свою веру.

Исключение составили братья-мусульмане, имевшие характерную внешность. Носатый Вахтанг с горящим взором, грузин по национальности, с самого начала стал бить себя в грудь, утверждая, что он крещёный, поэтому от него отстали сразу.

Зато Алишеру и Магомеду не удалось отвертеться от долгих уговоров и душещипательных проповедей о том, что они должны сражаться вместе против неверных гяуров. Душманы искренне полагали, что их просто заставили воевать на стороне Советов.

Однако, те от сотрудничества отказались, за что были сильно избиты батогами. Периодически всем доставалось, в том числе и Ивану. Однажды, его так сильно исполосовали, что на спине не было живого места.

Помимо этого, на лице парня на всю жизнь остался глубокий шрам от плётки, проходящий от правого глаза к подбородку. Хорошо, что не ослеп, хотя, зрение всё же ухудшилось. Одному из душманов не понравился его взгляд, якобы, слишком пренебрежительный.

Позже Иван придёт к выводу, что второе пленение было неизбежным, ведь в первый раз он не испытал и сотой доли всех трудностей, выпавших на долю его товарищей, работавших до седьмого пота, под неусыпным надзором охраны.