Вы знаете, что значит слово «ангел»? Посланник. Несущий весть. Ангелы выполняют ту же самую задачу, что и слова с буквами, по которым вы прямо сейчас ведете глазами. Именно поэтому высшие чины ангелов выглядят так странно и дико. Древние тексты описывают их как существ из множества колес, глаз, рук, крыльев, звериных морд. Стоит взглянуть на некоторые буквы из этого предложения, и все становится на свои места. А если нет, то тогда я напомню: древние тексты – ну, очень древние – и письменности сильно отличались от современных:
Хаотичный набор из голов животных, крыльев, рук, кистей, глаз и колес внутри колес.
Так вот, что если у нашего быкоголового херувима из рождественской сценки есть другое имя, истинное имя, которое мы всегда знали – или, по крайней мере, знали в течение последних 17 000 лет, с тех пор, как ранний человек начал писать его на стенах пещер? Что, если с течением веков мы стали называть этого херувима aurochs, затем «алеф», затем «альфой», но его истинное имя – которое, конечно же, являлось его сущностью, как и все истинные имена, – не менялось на протяжении тысячелетий:
Вы точно встречались с этим херувимом раньше, вы встречались с ним несколько раз в каждой отдельной строке этой книги. Он появляется с частотой в примерно 8,01 % во всех услышанных и прочитанных вами словах. Мать Эндрю Блэка называла этого херувима Могучей А.
Если моя теория верна, то божественные буквы и сонм ангелов – это одно и то же; ангелы – это буквы, воспевающие славу Господа, передающие его слова, тем самым они выполняют свою божественную роль, складываются, как кирпичики, в фундамент всего бытия.
Так почему же «в Вифлееме»? В слове «Вифлеем» или «Бетлехем» есть часть «бет» – это очень древнее слово, обозначающее «дом», и в ранних текстах его писали символом, очень похожим на дом (или хлев). Этот символ, «бет», позже стал буквой β (бета), а в последствии латинской «В» и кириллической «Б». Итак, «вол в хлеву в Вифлееме» – это не только Альфа, но и Бет. Альфа Бет. Алфавит.
Вы видите? Видите ангелов? Конечно, сложно вот так, с ходу, заметить, поскольку надо находиться сразу на нескольких онтологических уровнях, нужно воспринимать чтение как некую оптико-когнитивную волшебную картинку для глаз и осознавать, что – как и в случае с флаговым многообразием Шипман – полное понимание невозможно. Не получится добраться до самой сути, лишь концептуально понять, что суть есть. Но попробуйте, и вы увидите их, даже если вам покажется, что у вас двоится в глазах. Ангелы-буквы – важная часть истории; пастухи и мудрецы, пришедшие засвидетельствовать рождение Иисуса, чувствуют их едва заметное присутствие; вместе эти небесные создания из кучи колес, рук, глаз, ртов, крыльев, мечей, голов людей и животных поют Благую Весть о Христе на страницах и воплощают ее в жизнь.
«Не бойтесь, молвил он, когда объял их жуткий страх».
* * *
Я был так поглощен чтением, что не отрывал глаз от телефона, пока поезд не прибыл на станцию Донкастер. Вагон медленно остановился, я заблокировал телефон и, уставившись в окно, пытался справиться с потрясением и накатывающей тошнотой, пока реальный мир медленно приобретал четкие очертания.
Мой взгляд рассеянно блуждал по битком набитой платформе. Люди собирались в кучки, кутались в пальто, искали укрытия от ветра и непогоды и ждали, когда их рейс на электронном табло – перечень истинных имен из букв и цифр – переместится в самое начало расписания отправлений и призовет ряд настоящих, стучащих колесами вагонов к платформам три, шесть, восемь или пять.
И Господь сказал: Да будут в Халл ходить поезда в 13.25…
На нескольких рекламных щитах также висели рекламы коллекционного издания «Ангелы и демоны». Я устало разглядывал двуликую статую, пока новая порция пассажиров шаркала по проходу мимо меня, отражаясь прозрачными силуэтами в залитом дождем окне поезда и обдавая меня холодом, пропитавшим их сумки и пальто. Внезапно я заметил в рекламном постере то, чего раньше не замечал, но из-за разбитого состояния не сразу понял, что именно. Я встрепенулся. Ангел-демон улыбался. На обеих сторонах лица виднелась улыбка. С ангельской стороны она проступала слабо, но я определенно видел эту знающую, хитрую, объединяющую две половины ухмылку. Она придавала статуе совсем другой смысл: теперь две противоречивые натуры – добро и зло, белое и черное, Бог и Дьявол – синтезировались в малозаметный и коварный намек на скрытое и видимое «я».
В глубине сознания я услышал голос Софи: «То, как он манипулирует словами…» Я потер глаза и вздохнул.
Странно, не правда ли, как слова могут застрять в мозгу, впиться в него, как заноза, а затем дать о себе знать и осторожно подсказать, стоит что-то заметить или на что-то посмотреть. Я снова уставился на постер, не сводя глаз с тонкой, неделимой улыбки.
«То, как он манипулирует словами… – сказала Софи, а потом: – Из чего состоит мир, в котором ты живешь? Из камней, травы и деревьев или из банковских выписок, статей, сертификатов, записей, файлов и писем?» – «Из букв и слов, – подумал я, – он всегда состоял только из букв и слов». Я думал о поисковых запросах и вкладках в браузере телефона, о божественных буквах, которые также являлись сонмом ангелов, херувимах, хайотах, Могучей А, альфе и бете. «А что, если не двигатель?» – сказал Эндрю в день нашего знакомства. «И потом ты не спросил, для чего этот двигатель?» – спросил он в письме. Для чего вообще нужны двигатели? Я подумал о демоне Максвелла, который сортирует, разделяет, создает все из ничего и поворачивает время вспять. Подумал о том, как Бог менял буквы в именах своего народа, о букве йод, гневно летающей вокруг него после того, как он выбросил ее из имени Сары. Подумал: если демон Максвелла черпает энергию из знаний, то что же движет великими актами божественного творения?
Пока последние севшие в поезд пассажиры брели по проходу, я думал об Эндрю Блэке, заявляющем издательству, что электронные книги – электронные книги! – приведут к концу света, думал о снимке с чертовски странной, слишком черной сферой, который он мне прислал – «Как думаешь, что это?» Думал о том, что он был корректором моего отца, и об отцовской цитате на обложке «Двигателя Купидона», полной родительской гордости, думал о слабой улыбке ангела-демона.
Но что это значило? Что все это значило? Как мне во всем этом разобраться? Воображение рисовало непонятный огромный механизм с кучей работающих, жужжащих, мелькавших винтиков, шестеренок, роторов, которые на самом деле являлись лишь крупными, упрощенными тенями на стене пещеры, отбрасываемыми неким колоссальным, немыслимым многообразием.
«А что, если не двигатель?» Но для чего он? Для чего он нужен?
«Несомненно, это приманка», – сказала Софи, одарив меня твердым взглядом синих глаз.
«Несомненно, это приманка».
Затем я подумал о втором письме Блэка, пропитанном страхом и желанием срочного ответа. Неприкрытыми эмоциями. «Я ему нужен, – подумал я тогда. – Он в ужасе, он нуждается во мне, поэтому пустил в ход все средства, лишь бы меня заинтересовать». Но чего он боится?
«Несомненно, это приманка».
Разве могут всего семь слов, сложенных определенным образом, заставить уравновешенного человека слепо броситься в неизвестность, туда, где он ни разу в жизни не бывал?
И тем не менее я в поезде.
«Несомненно, это приманка».
Но что привело его в такой ужас?
Откуда в Вифле…
«А может! – подумал я, придержав нескончаемую спираль мыслей. – А может – ну, так, просто идея, – может, я хоть раз в жизни возьму ответственность за свою жизнь и решения?»
