Гилота вывела мужчину на знакомую улицу, остановилась перед дверью, и он остановился чуть позади, ожидая пока она отопрёт замок.

— Здесь моя мастерская, да и дом, пожалуй, тоже.

Под подошвами её сапог старые рассохшиеся ступеньки скрипели, а он ступал босиком, без единого шороха, как призрак.

Ещё одна дверь открылась в тёмный коридор, где посетители обычно долго собирались с духом, чтобы переступить порог комнаты, которую Гилота считала рабочей. Здесь был широкий стол, увенчанный медно блестящей горелкой, которая у людей её профессии давно пришла на смену камину с котелком, в окружении алембиков, реторт и колб, и некоторые из них следовало тщательно промыть. Среди рассыпавшихся записей затерялись инструменты, которые она забывала вернуть на место. Вдоль стен выстроились стеллажи, уставленные книгами, ящиками, свёртками и стеклянными сосудами, где в мутной жидкости плавало нечто, бывшее когда-то живыми существами или их частями.

— Ты читал в тех книгах, научивших тебя колдовству, что время идёт по спирали, бесконечно повторяя себя в разных вариациях? — спросила Гилота.

Но ей ответила лишь тишина. Гость, который и теперь не был гостем, молчал, не поднимая взгляд. Гилота подумала о том, кем же он может быть теперь. Трофеем? Но она всего лишь купила его, отдав куда меньше, чем полагается за породистого жеребца или редкое снадобье.

Она впервые за долгое время отдёрнула занавеси, впуская в комнату яркий дневной свет.

Гилота чувствовала, что это ей не понравится, но всё равно обернулась и внимательно осмотрела замершего у двери мужчину. Он стоял неподвижно, по-прежнему склонив голову и опустив связанные руки. Изношенное вретище почти не скрывало тело. Худое, с жутко выпирающими костями и грубыми шрамами, вряд ли ещё достаточно выносливое для постоянной тяжёлой работы. Не будь редкого клейма — он не стоил бы даже тех монет, что она заплатила.

Обойдя невольника кругом, Гилота коснулась неумело наложенной грязной повязки на предплечье, и мужчина напрягся, но не попытался убрать руку. Эта рана была свежая, и стоило взглянуть на неё поближе, а вот остальное… Отметины могли поведать долгую тошнотворную историю о том, что вытворяли с этим человеком. Отметины говорили, что этого человека пытали. Не так, как допрашивают пленённых в войне, а медленно и профессионально, чтобы это длилось чуть дольше того, что жертва способна вынести. Переломанные пальцы. Раздроблённые кости левой руки срослись, наверняка поработал тюремный лекарь, но остались неровными настолько, чтобы к руке больше не вернулась прежняя подвижность. Ожоги от клещей и раскалённых спиц. Полосы рубцов там, где тонкими ремешками срезали кожу. Ногти, некогда сорванные, так и остались грубыми и тёмными, похожими на звериные когти. И после всего свершившегося его не убили, а подлечили, клеймили, лишили всех прав и продали в рабство, как экзотическую зверушку.

— Вижу, тяжек путь героя, когда он лишается единственного, что делало его героем — настоящего злодея в качестве противника.

Когда-то они знали друг друга. И перед ней был человек, который знал её теперь лучше, чем сотни тех, кто раньше был рядом. Гилота была уверена, что уж этого оскорбления он точно не снесёт. Хотя бы вскинет голову и посмотрит на неё, как это бывало раньше. Ведь ненависть гораздо ближе к любви, чем равнодушие.

— Где теперь твоё воинство, герой-победитель? Куда ушли твои союзники, когда пал источник вашей общей злобы, а отмщение было совершено? Неужто оказалось, что не всё так просто, но вы попробовали вновь и нашли очередного виновного? Взялись за следующую поганую ведьму, и ей оказался ты.

Она не выдержала и зло рассмеялась.

— Помнишь, как ты гневно кричал о том, что я утопила мир во мраке, и для этого мне хватило трёх лет и одной войны? Ну так у вас был десяток лет! Скажи мне, это так выглядит белый свет, которому вы поклонялись? Скажешь мне, теперь ты счастлив?

Не нужно было этого говорить. Но Гилота горячилась и уже не могла остановиться. Что-то тёмное, липкое, застывшее от прошедших лет, трескалось и рвалось наружу, и слова сыпались, как острые камни. А тот, кому они предназначались, не пытался возразить, и это злило её сильнее.

— Ты слышишь меня! — крикнула Гилота. — Слышишь, так ведь?!

Она сделала шаг вперёд, размахнулась и… остановила руку. Голова мужчины склонилась, и лишь благодаря разнице в росте Гилота заметила, что он закрыл глаза.

Гилота впервые пожалела о том, что почти сразу перестала следить за жизнью Томаса Вьятта, когда родилась вновь. В его судьбе было слишком много нитей, которые больше не пересекались с ней. Он мог стать полководцем, он мог занять место убитого им же Ворона, мог вернуть себе родовые земли и стать королём нового северного государства. Чего-то подобного она от него ожидала. И совсем не думала, что так скоро он будет стоять перед ней изуродованной тенью себя прежнего. Десяток лет назад он был хорош ровно настолько, чтобы быть достойным лучшей судьбы.

— Посмотри на меня, — приказала Гилота.

Когда мужчина наконец-то поднял взгляд, глаза у него оказались выцветшие и пустые, как стекляшки. Гилота размотала грязную повязку на его предплечье и осмотрела глубокую рваную рану.

— Что с рукой?

Молчание.

Гилота посмотрела ему в лицо и подумала, способен ли он вообще говорить. Наверное, прежним хозяевам не было до этого дела. Язык у мужчины был на месте, но если беда случилась с горлом… Сложно, слишком сложно. Нужно начинать с простых и очевидных вещей.

— Рана выглядит плохо. Иди за мной, я промою и перевяжу. Остальным займёмся позже.

Она открыла небольшую дверцу, почти скрытую за широким стеллажом. Обернулась и замерла от изумления.

Мужчина стоял у края её рабочего стола, обеими ладонями сжимая ланцет, который прежде валялся среди бумаг. Встретив её взгляд, он отступил на шаг, выставив перед собой это жалкое оружие.

— Зачем, Томас? — сказала Гилота. — Это изношенный инструмент, его затачивали столько раз, что лезвие истончилось. Я резала им бумагу. Если ты вдруг решил, что…

Договорить она не успела, потому что мужчина сделал ещё шаг назад, а потом, неловко развернув руки, вонзил лезвие себе в горло.

Сейчас

Ближе к вечеру пришла Иса. Сидя в кресле с очередной книгой в руках, Гилота услышала, как поворачивается ключ в замке, по коридору простучали быстрые шаги, хлопнула дверь крошечной кухоньки. Когда Иса зашла в лабораторию, поверх чёрного платья уже был повязан передник, а волосы собраны косынкой.

— Добрый вечер, матушка, — поздоровалась она звонким голосом и отвесила короткий поклон.

Гилота рассеянно кивнула.

— У вас больной, матушка? — спросила Иса, подразумевая, наверняка, размазанную по полу кровь.

Гилота снова кивнула и вернулась к чтению. Этому занятию она отдала большую часть дня, угловатые буквы языка хорнэ уже расплывались перед глазами, стекали со страницы богато иллюстрированного увража. В голове медленно заваривалась похлёбка. Источники то подтверждали, то опровергали утверждения друг друга, и ни одна книга не вносила ясности в главный вопрос — как случается, чтобы колдун стал беспомощнее простого человека?

Раньше Гилоте казалось, что у неё отличная библиотека. Она собирала её почти столетие, и, чувствуя, как всё катится проклятому псу под хвост, вывезла самые ценные фолианты и спрятала так, чтобы вновь вернуться к ним в новом цикле. С книгами хранилась и крупная сумма «подъемных», но теперь дело было не в монетах, давно истраченных на аренду дома, а в знаниях. Она точно сформулировала вопрос, но ответа не нашла нигде. Такое было с ней считанное число раз. Причём, считанное по пальцам одной руки.

Где-то на заднем плане слышалась деловитая возня. Иса перемывала колбы, протирала скопившуюся пыль со стола и полок, подметала пол, скоблила и мыла рассохшиеся половицы, затупившимся ножиком убирая из щелей в досках свежую кровь, которую Гилота не замыла днём. Бегала по комнатам с тряпками, лоханями, звякающими на подносах прокипячёнными инструментами. Гилота давно научилась не обращать внимания на чужие дела, даже если уже ненужные книги вынимают прямо у неё из-под рук, чтобы вернуть на полку. И рывком вернулась от пожелтевших страниц к реальному миру, краем глаза заметив нежелательное движение.