Глава комиссии повторил вопрос. Чёрному брату уже скучно считать, какой это по счету раз, поэтому он привычно склонился и чуть повернул два рычажка в механизме. Опыт подсказывал — осталось всего несколько мгновений до ни с чем не сравнимого хруста.

— Не будет у тебя левой руки, — сказал он мужчине. — Когда давление станет предельным, обе кости лопнут, а осколки вонзятся в мышцы. Здесь важно то, как скоро за дело возьмётся лекарь. Но тебе его не позовут, потому что ты не содействуешь следствию. Пока не будет знака с твоей стороны, никто не пойдёт навстречу. Если будешь глуп, руку потом отрежут.

Он наклонился, чтобы убедиться — его слышат. Но мужчина не попытался сказать что-то или пошевелиться.

Глава комиссии сделал знак одному из стражников, и тот удалился. Чёрный брат наблюдал внимательно и увидел, что мужчина встревожился, насторожился. Первая за долгое время примета интереса к окружающему миру. А когда стражник вернулся с ещё одним, и мужчина увидел, что они тащат за собой…

Фалько было четырнадцать лет, и он гордился тем, что сэр Томас Вьятт принял его к себе оруженосцем. Теперь, когда голого связанного мальчишку втащили в допросную, в лице у него читался лишь ужас. Пока глава комиссии зачитывал постановление, звучавшее как законченный приговор, мальчишка уставился на хозяина, не в силах оторвать взгляд от обезображенного тела. Наверное, если бы не кляп — оруженосец Фалько закричал сразу. А так он только стискивал зубы, когда его пристёгивали к креслу напротив хозяина. Взгляд мужчины не изменился, и чёрный брат обеспокоенно подумал, что пропустил нечто важное. И тут же мужчина открыл рот и издал серию невнятных хрипов.

— Он здесь не при чем, он не виноват. Что вы делаете? — перевёл для себя чёрный брат.

— Устанавливаем истину, — сказал глава комиссии. — Если не сам преступник, так его слуга и пособник может помочь нам открыть правду.

Кресла были установлены так, чтобы исключить комиссию из поля зрения подследственных, но мужчина всё равно попытался двинуть головой, перевёл взгляд, насколько мог. Снова захрипел.

— Он ничего не знает, — распознал чёрный брат.

— Но вы — знаете.

Мужчина прикрыл глаза. По знаку главы комиссии чёрный брат натянул перчатки и взял с решётки жаровни клещи.

— Ожог металлом имеет несколько стадий, — заговорил чёрный брат. — Первая из них безопасна.

И он без всяких хитростей приложил раскалённые клещи к запястью мальчишки, чуть повыше фиксирующего ремня. Раздался вопль. Чёрный брат снова положил клещи на жаровню. Повернулся и увидел, что мужчина смотрит на корчащегося от боли мальчишку. На лице у него ни один мускул не дрогнул, но хрипящий неразборчивый голос произнёс:

— Я подпишусь. Не надо. Опустите его.

Глава комиссии кивнул. Секретарь тут же поднёс кипу исписанной убористым почерком бумаги и перо с чернильницей. Чёрный брат чуть ослабил ремень на правом запястье. Мужчина медленно пошевелил рукой с перекорёженными, лишёнными ногтей пальцами.

— Отпустите его, — повторил он. — Сейчас. А я подпишу всё.

— Вы не в праве приказывать государственной комиссии. Ваша подпись — лишь первый шаг к сотрудничеству.

Чёрный брат прочёл по лицу мужчины, что тот всё понял. Выхватил ещё достаточно цепким взглядом сухие строчки протокола и рассмотрел ожидающий впереди хитроумный следственный механизм. Но выхода у него не было никакого.

Либо подписывать, либо смотреть.

Впрочем, первый вариант вовсе не отменял второго, он это понял и опять посмотрел на мальчишку. Молодой Фалько мычал что-то сквозь кляп, наверное, пытался сказать хозяину, что рыцарская честь — очень дорогая вещь, дороже, чем любой оруженосец. На памяти чёрного брата они все сначала говорили что-то в этом духе. Но хозяин-колдун был разумен, он понимал, что потом верности хозяину не останется, а будет только боль.

Мужчина сжал перо. Недостаточно твёрдо, да и кончик сильно дрожал, как дрожали у него и руки, не оставляя сомнений в том, что он не сумеет вывести ни единой буквы. Но здесь было важно лишь то, что это именно рука сэра Томаса Вьятта коснулась чернилами бумаги в присутствии комиссии и свидетелей. Он подписал первые признательные показания.

Секретарь присыпал чернила песком. Глава комиссии ознакомился с подписанным протоколом и жестом сделал новое указание.

«Заканчивай с этим», — перевёл себе чёрный брат.

Он снова надел перчатки.

— Прежде чем мы перейдём к рассмотрению последующих вопросов…

Мужчина рванулся так, что крепления застонали. И даже попытался закричать, но из глотки вырвался искажённый звериный вой. Раздался знакомый хруст — это подследственный слишком сильно напрягся. Но орал явно не от боли, не только от неё. И чёрный брат с изумлением понял, что недооценил змеиную ведьмовскую натуру. Мужчина в кресле намеренно ввёл их в заблуждение, притворяясь полудохлым. А теперь потерял хладнокровие и тут же выдал себя с потрохами. Его зацепило крепко, теперь не сорвётся, не скроется.

Чёрный брат подумал о том, что не нужен никакой могущественный кузнец. Он сам великий умелец, теперь он вытащит из мужчины эту проклятую твёрдую душу, истолчёт в порошок, развеет по ветру.

— Ну что же, выродок мрака, теперь мы сумели тебя удивить?

Взгляд поблекших, некогда голубых глаз изменился лишь на мгновение, словно мужчина заглянул внутрь себя, но тут же вернулся к действительности. Чёрный брат не смог прочесть это чувство. У него были дела поважнее. В следующий раз он приложил раскалённые клещи к плечу мальчишки с чувством полного удовлетворения от собственной работы.

***

Сейчас

Имени у этого невольника не было. Определения «этот» было достаточно хозяину и его слугам, чтобы понимать, о чём идёт речь.

Перед рассветом этот открыл глаза и повернул голову, чтобы взглянуть на небо сквозь прутья клетки. Он был уверен, что ещё несколько мгновений назад ему снился сон. Переплетающиеся над головой вековые кроны деревьев, залитая водой трава под ногами. Он ступал по ней медленно и осторожно. Не хотел идти, но выхода у него почему-то не было. Этот шёл, а вода поднималась. Вот уже она захлестнула его колени, и этот помедлил, пытаясь сбросить липкое наваждение и развернуться прочь. Что-то в воде обвило его щиколотку и дёрнуло. Этот стиснул зубы и, не издав даже испуганного вскрика, рухнул в воду. Там двигались скользкие лозы, они обвивали сначала его ноги, потом схватили отчаянно мечущиеся в поисках опоры руки. Опутали тело, бедра, плечи, шею, не давая пошевелиться, и тогда этот ясно осознал, что сейчас умрёт.

«Не бойся», — прошептал ласковый голос.

«Не бойся, храбрый рыцарь. Ведь ты когда-то не боялся ничего, или мне просто так казалось. Но все равно не бойся теперь. Чего тебе опасаться, пока я перед тобой и держу пальцы на виду?»

Невидимая сила связала его по рукам и ногам, и держала под водой, не давая вырваться. Но увидел, что свет над головой медленно удаляется, вокруг смыкается первобытный мрак, а нечто все ещё тянуло его беспомощное тело на глубину, не разжимая удушающую хватку.

Этот знал, что Бездна не напрасно посылает подобные сны. Должно случиться что-то. Сегодня же, а может, только завтра. Но это будет нечто плохое, может даже, ужасное. Иного варианта этот здесь не видел. Он мог лишь сидеть в клетке и ждать, пока оно настигнет его. Чувствовать, как оно приближается.

Когда ему принесли миску с жидкой похлёбкой — уже привычный завтрак — этот узнал, что хозяин решил его продать.

В первый ярмарочный день, когда народу на улице стало слишком много, торговец Гослин проводил досуг за рассматриванием принаряженных прохожих, спешащих мимо его крошечной пыльной витринки, когда в дверь лавки неожиданно постучала девица. Гослин глянул на неё сквозь стекло, ухмыльнулся. Он думал, она больше не придёт. Ну раз явилась… Гослин выбрался из-за прилавка и отодвинул засов.

— Чего это вы, мистер? — удивилась девица.