— У тебя есть парень? — спросил Джексон потрясённо.

— Не у всех из нас тут фобия отношений.

— Это не фобия.

Я вмешалась, прежде чем их подшучивание успело стать ещё более ожесточённым.

— Конечно, Шарлотта. Я же должна каким-то образом зарабатывать деньги.

— Спасибо, спасибо тебе! — она подошла и обняла меня. — Я уйду отсюда через пятнадцать минут. Всё нормально?

— Да, я просто немного отдохну и встретимся там.

Она завернула за угол, и Джексон тоже пошёл. Его ждал клиент. Как только я осталась одна, рядом со мной зазвонил телефон.

— Привет, Кэл.

— Приходи поужинать со мной, — сказал он первым делом. — Я сходил в продуктовый магазин и хочу кое-что для тебя приготовить.

Это прозвучало так мило, и, если бы он позвонил десять минут назад, мой ответ, возможно, был бы другим.

— Я не могу. Мне жаль, потому что я правда этого хочу.

— А почему нет?

Я помолчала, взвешивая варианты возможной лжи, но я не хотела лгать ему.

— Я работаю.

— О, — сказал он после долгой паузы. — Ты почти закончила?

— Не-а, у меня ещё осталось несколько часов.

— Отпросись, — предложил он, надеясь, что его тон звучит мягче.

— Кэл, я не могу. Мне нужны деньги, если я хочу есть и при этом платить за обучение.

Мои щёки залил жар, мне было неловко признаваться в том, какие сильные проблемы я испытывала с деньгами перед кем-то гораздо более искушённым, чем я.

— Хорошо, — произнёс он, в его голосе не было никаких эмоций.

— Пожалуйста, не заставляй меня чувствовать себя виноватой из-за этого.

— Послушай, Оклин. Я стараюсь не думать о том, что ты там работаешь, но в итоге это всё, о чём я думаю. Я забочусь о тебе. Больше, чем следовало бы, и я собственник. Не знаю, как с этим справиться, потому что всё, о чём я могу думать, это о том, что я больше не хочу, чтобы ты там работала. Я не хочу, чтобы кто-то ещё получал часть тебя.

Его слова вызвали во мне бурю эмоций. Волнение от того, что он так относился ко мне. Что он думал обо мне так часто, как признался в этом. Однако, у меня также сжался желудок, и раздражение сильнее разогнало мою кровь. Особенно когда его слова — которые должны были быть милыми и мягкими — прозвучали вперемешку с его собственным раздражением. Означало ли это, что он не хотел испытывать ко мне подобных чувств? Что они его беспокоили?

— Я понимаю, Кэл, — ответила я, пытаясь проявить понимание. — Это не какая-то выбранная карьера, которой я умираю от желания заниматься. Мне нужны деньги, и это лучший для меня вариант.

— Большинство студентов, как правило, работают в кофейнях, — пробормотал он.

Я стиснула зубы, сдерживая свой язвительный ответ, не желая спорить с ним. Я понизила голос и попыталась изобразить спокойствие, которого не чувствовала.

— Это несправедливо, и ты это знаешь.

Последовала долгая пауза, и я начала думать, не повесил ли он трубку.

— Знаю, что это так, но от того, что ты там, мне не становится легче.

— Что ж, извини, но мне нужно нечто большее, чем минимальная зарплата и минимальная поддержка с обеих моих студенческих должностей помощников. Мне жаль, что моя жизнь нелегка для тебя, — огрызнулась я, проигрывая битву со спокойствием. — Мне тоже нелегко.

— Я просто хотел бы, чтобы ты работала где-нибудь ещё, кроме «Вуайериста», где странные мужчины не могли бы пялиться на то, как тебя трахают.

— Довольно интересно это слышать от человека, который был членом «Вуайериста» так долго.

— Это другое.

— Нет, не другое.

Телефонный разговор выходил из-под контроля, и наши слова, казалось, зашли слишком далеко. К счастью, я была спасена от очередного ответа, когда Шарлотта завернула за угол.

— Послушай, мне нужно идти.

— Оклин.

— Что, доктор Пирс?

Он хмыкнул, как будто звонок по телефону был для него физическим ударом.

— Мне жаль.

— Хорошо.

Я повесила трубку, прежде чем он успел ответить. Я ничего не сказала Шарлотте, когда проходила мимо, не в силах выдавить что-либо из-за комка в горле.

Может быть, следующие три часа без разговора позволят нам обоим успокоиться. Я могла лишь надеяться. Я только получила Кэллума, и я не была готова к тому, что глупая ссора приведёт всё к концу.

26

КЭЛЛУМ

Я облажался.

Опять.

Я понял это, как только открыл рот, но я точно понял это, когда она вошла в класс и не посмотрела мне в глаза. Не потому, что она опустила голову, как будто ей было больно. Нет, она высоко держала подбородок и выглядела так, словно была готова надрать задницу всему миру. Она сидела на своём месте, плотно сжав губы и отказываясь встречаться со мной взглядом. Даже когда я попросил её ответить.

Я знал, что сказал что-то неправильное, но я потерял способность сдерживать свои эмоции после того, как я уже выпил ранее, чтобы справиться с её работой в «Вуайеристе». Меня напугало то, как легко я отпускал оскорбления. Я осуждал её за то, как она поддерживает себя, и это было неправильно. Мне повезло, что мне никогда не приходилось беспокоиться о деньгах. И всё же я сделал это, рекомендуя ей «Старбакс». Я съёживался каждый раз, когда слышал эти слова в своей голове.

Я просто никогда раньше не чувствовал себя таким собственником, никогда так не боялся потерять кого-то. Что бы я делал, если бы она ушла от меня? Вернусь ли я к тому, чтобы никогда больше не сблизиться ни с кем? Захочу ли я вообще попробовать это без неё?

Эта мысль привела меня в ужас. Представляю, как я снова в «Вуайеристе», в комнате в одиночестве, наблюдаю, как незнакомцы делают то, что я никогда не смогу. Представляю, как я гуляю по своему большому пустому дому в одиночестве. Я не смогу этого сделать, познав всё, что она мне показала.

Соображая на ходу, я быстро написал записку на стикере и сунул его между страницами заданий, которые собирался раздать.

Мне жаль. Пожалуйста, прости меня за то, что я был ослом.

На маленьком жёлтом листке бумаги можно было уместить только столько слов, иначе я мог бы написать целый роман о том, как мне жаль. Я встал и начал раздавать задания, убедившись, что Оклин взяла то, в котором была записка. Затем я закончил урок и надеялся на лучшее. Я был слишком напуган, чтобы снова взглянуть на неё, чтобы, возможно, увидеть неприятие на её лице.

Было достаточно страшно ждать, останется ли она или уйдёт так же, как вошла, полностью игнорируя моё присутствие и разозлившись. Я не мог бы винить её, если бы она это сделала.

Я попытался отвлечься, собирая свои вещи, пока ученики шаркали к двери, слишком напуганный, чтобы посмотреть, ушла ли и она уже. Я получил свой ответ, когда в комнате оставалось всего несколько человек, и я услышал:

— Увидимся позже. Мне нужно задать доктору Пирсу несколько вопросов о проекте.

— Хорошо, Оки. Увидимся позже.

Я наблюдал, как её подруга вышла за дверь, сопровождаемая несколькими другими отставшими учениками, и затем я, наконец, повернулся, чтобы посмотреть на неё. Она стояла там, всё её тело было напряжено. Её кулаки сжимали лямки сумки с книгами, челюсть была сжата в твёрдую линию, глаза холодны.

Но я знал — видел — за холодным безразличием скрывалась обида. Обида, которую я вложил туда. Я с трудом сглотнул, подавляя сожаление. Оглянувшись, я убедился, что дверь плотно закрыта. Я хотел бы запереть её и дать нам немного уединения, но это могло привести к проблемам, если кто-то попытается войти.

— Мне так жаль, Оклин, — произнёс я, пристально глядя на неё, чтобы она могла увидеть мою искренность. — Я был неправ. Я был мудаком, и я был неправ. Я не имел права просить тебя уйти с работы, чтобы прийти поужинать со мной. Я не имел права выносить какие-либо суждения о том, что ты делаешь. Мне так жаль.

Её плечи достаточно расслабились, чтобы ослабить напряжение у меня в груди. Её медовые глаза потеплели ещё немного, и она смягчалась прямо у меня на глазах, показывая только боль, и не утруждая себя её сокрытием. Это было одновременно и лучше, и хуже.