У нас было единственное кардинальное правило, которому мы всегда неукоснительно следовали, когда дрались раньше. Никогда не бей по лицу, никаких затяжных ран. Но все пошло прахом так же верно, как и моя хрупкая хватка за самоконтроль.

Я нанес Киану еще один удар кулаком в лицо, но ему каким-то образом удалось встать коленями между нами, и он оттолкнул меня от себя так, что я упал на кофейный столик. Он был на мне в мгновение ока, рыча мне в лицо, когда его рука обхватила мое горло и он сжал его достаточно сильно, чтобы перекрыть мне доступ кислорода.

Небольшая часть моего мозга приняла во внимание тот факт, что он явно сдерживал свои удары всякий раз, когда мы дрались раньше. Но это существо, смотревшее на меня сверху вниз, совсем не сдерживалось.

— Какого хрена вы делаете? — Блейк взревел за секунду до того, как его вес тоже врезался в нас.

Ему удалось сбросить с меня Киана, но я еще не был готов закончить, поэтому вместо этого замахнулся на него, костяшки моих пальцев хрустнули, когда я ударил кулаком под подбородок Блейка, заставляя его закрыть рот.

В любом случае, Блейк в последнее время балансировал на тонкой грани своего самоконтроля, и этого было достаточно, чтобы сломать его.

Ботинок Блейка врезался мне в ребра, когда он столкнул меня с кофейного столика, и боль заставила мое тело запеть под новую мелодию. Киан, возможно, был прав по этому поводу. В агонии была какая-то утонченная красота. Нечто, что пронизывало все остальное и соединяло твое тело с твоей душой.

Мы трое снова столкнулись, и на мгновение между нами не было ничего, кроме кулаков, боли и ярости.

— Хватит! — Наконец взревел Киан, уперев руки мне в грудь и отбросив меня к витражному окну, прежде чем тоже оттолкнуть Блейка на шаг назад.

Мы стояли там, тяжело дыша, глядя друг на друга, и каждый маленький секрет, который висел между нами, казалось, расширился и заполнил эту гребаную комнату.

Эминем все еще играл, хотя я не узнал эту песню. В каком-то долбаном смысле это казалось правильным. Текст песни был злым, горьким, обвиняющим.

Блейк медленно протянул руку и коснулся панели управления на стене, чтобы выключить звук, и мы погрузились в такую густую тишину, что я почувствовал, как она давит мне на кожу.

— Все должно было пойти не так, — прорычал я, чувствуя железный привкус крови на языке.

— Ты не можешь планировать каждую гребаную мелочь в жизни, Сэйнт, — прорычал Киан. — Это не жизнь.

— Значит, ты думаешь, что лучше прогуливаться по жизни без какого-либо плана, кроме как посмотреть, каких придурков ты сможешь избить в следующий раз? — Недоверчиво спросил я.

— По крайней мере, я нашел лекарство от пустоты внутри себя, — прорычал он.

— Это не лекарство, — вмешался Блейк. — Это гребаное отвлечение. Ты жаждешь борьбы, потому что не хочешь смотреть на то, кто ты есть без нее. Ты не хочешь рисковать, чувствуя что-то настоящее, поэтому ты подавляешь все это насилием.

— Так кто же я тогда без этого? — Спросил Киан, от пота на его коже заблестели татуировки. Он всегда утверждал, что изображения на его теле ничего не значат, но я не был уверен. Либо он просто не хотел говорить нам, что за ними стоит, либо его подсознание подталкивало его выбирать татуировки, которые отражали его тьму. Боль. То, что мы все знали о его прошлом, но никогда не обсуждали.

— Ты мог бы стать кем захочешь, — прорычал Блейк. — Но ты просто все время выбираешь легкий путь. Ты думаешь, что то, что ты самый крутой мудак в комнате, делает тебя дерьмом, но ты все равно гребаный трус. Ты не делаешь ни единого гребаного выбора, который не был бы эгоистичным.

— Я ничего не могу поделать, если Татум выберет меня, а не вас, придурки, — огрызнулся Киан, игнорируя большую часть того, что сказал ему Блейк. — И я не собираюсь извиняться за то, что пригласил ее на свидание прошлой ночью.

— Она могла сбежать, — прорычал я. — И что бы мы тогда делали?

— Она этого не сделала, — легкомысленно ответил он.

— Она наша девушка, — сказал Блейк, проводя пальцами по волосам и пытаясь сохранять спокойствие. — Что означает, что нам нужно принимать решения о том, что она делает, как единое целое, а не просто делать с ней все, что, черт возьми, мы захотим, и вызывать такого рода передряги!

— Это невозможно, и ты это знаешь, — отрезал Киан. — Возможно, у нас много общего, но мы хотим от нее разных вещей. Для начала этот сраный наряд гребаной деловой женщины.

— Нет, — согласился я. — Ты бы предпочел нарядить ее как уличную шлюху и трахнуть точно так же. Не пытайся притворяться, что дело не только в этом.

— И все же ты не слышишь, чтобы я жаловался, когда ты заставляешь ее стоять на коленях на гребаном полу по полтора часа каждое утро. Или как ты заставил ее следовать твоему гребаному распорядку в точности, чтобы убедиться, что ты получаешь все свои гребаные блюда в ту минуту, когда ты их захочешь, — огрызнулся он.

— Какая разница, будет ли она следовать распорядку дня Сэйнта по утрам? — Потребовал Блейк, соглашаясь со мной.

Лицо Киана потемнело при признаках того, что мы объединились против него.

— Никаких, — отрезал он. — Но это не то, чего я хочу от нее. Это то, чего хочет Сэйнт. Как она может быть нашей девушкой, если она всего лишь выполняет его приказы, а не наши?

— Раньше у тебя никогда не было проблем с тем, что я главный, — прорычал я.

— У меня никогда не было проблем с тем, что ты натравливал меня на своих врагов и просил выбить из них все дерьмо, потому что я хотел это сделать. Когда это я подчинялся приказу, с которым не был согласен? — Требовательно спросил Киан.

И пошел он к черту, но это была правда, и мы все это знали. Возможно, это означало, что я вообще не был главным. Но от одного только намека на это мое сердце бешено заколотилось, а ладони стали скользкими.

— Так чего ты от нее хочешь? — Я зарычал.

Наша ссора украла беспокойную энергию, которая танцевала под моей кожей, но это не могло изгнать чувство бессилия, которое пришло из-за того, что мой ритуал был сорван. В моем сознании бушевала буря эмоций, и большая их часть были темными, и я был уверен, это развратит меня до глубины души.

— Все, что она дала мне прошлой ночью, — ответил он, предупреждающе сверкнув глазами.

Что, черт возьми, это значило? Что она дала ему прошлой ночью? Что, блядь, было такого особенного в их маленькой вечеринке, что он подумал, что стоило так поступить со мной и Блейком?

— Ты трахнул ее? — Внезапно спросил Блейк, и я стиснул зубы, ожидая услышать ответ на это.

— А что, если бы я это сделал? — Прорычал он. — Мы никогда не говорили, что не будем ее трахать.

— Она это сказала, — прорычал я. — Это было ее единственное условие. Мы теперь нарушаем свое гребаное слово, Киан? Кто мы, блядь, такие, если делаем это?

Киан насмешливо фыркнул, его пристальный взгляд медленно скользнул по мне.

— Я не трахал ее, — сказал он, и я медленно выдохнул, задаваясь вопросом, испытываю ли я облегчение от этого, потому что ревную к тому, что она у него есть, или к тому, что она отвлекает его внимание от меня. — Но я никогда не соглашался не делать этого. Я согласился не принуждать ее к этому. Что было не совсем сложно, потому что у меня никогда в жизни не было желания принуждать девушку к сексу. Но мы никогда не соглашались не делать этого, если она этого хочет.

Я прикусил язык, читая между строк то, что он говорил. Он явно думал, что она этого хотела. Я просто не знаю, что делать с этой информацией.

— Тогда почему бы нам просто не решить это сейчас? — Спросил Блейк. — Мы просто договоримся не трахать ее.

— Нет, — немедленно зарычал Киан, и мой гребаный член тоже не хотел заключать эту сделку. Хотя мне казалось довольно трудным поверить, что она когда-нибудь захочет лечь в мою постель после того дерьма, которое я только что вытворил. И если она не оседлает мой член, я определенно не хотел, чтобы она это делала с другими.