Сухмет молчал. Внезапно Лотар понял почему. Когда-то Сухмет был слугой тёмных сил, хотя это ему не нравилось. Но в любом случае, кому бы он тогда ни подчинялся, верховным его господином являлся именно Нахаб. Поэтому, согласно этикету, восточник не мог говорить в присутствии архидемона даже ментально.

Но это и не потребовалось, заговорила виана:

— Лотар, ты добился своего, ты у цели. Если ты совершенный воин, то победишь. Это Божий суд.

“Вот так утешила, — подумал Лотар, — молодец. В жизни не слыхал лучшего напутствия на поединок”. Уж в чём-чем, а в своей правоте в бою с архидемоном, Вседержителем Зла, он был уверен. Какими бы страшными грехами он ни запятнал себя, он всё равно должен выглядеть беленькой овечкой по сравнению с этим… Или он чего-то не понимает?

Нахаб рассмеялся, эхо его громового голоса разнеслось по залу, как близкий камнепад.

— Весьма сентиментально, должен признать.

— А по-моему, вполне конкретно и по делу, — возразил Лотар. — Её слова включают силы, о которых ты не имеешь понятия.

— Это твои друзья не имеют понятия, на что толкнули тебя.

Теперь усмехнулся Лотар:

— Я сам захотел этого боя, и мои друзья лишь помогли мне.

Нахаб внимательно осмотрел его с ног до головы, потом сделал небрежный жест ладонью.

— Что-то ты неважно выглядишь, уж не расхотел ли побеждать?

Лотар решил, что разговор, конечно, глуповат, но он даёт возможность передохнуть. Кроме того, как ни великолепен был архидемон, он сам не очень уж стремился драться сразу. Значит, он на что-то рассчитывал. И Лотар чувствовал, что это не какая-нибудь ловушка. Подобного рода резервы Нахаб уже выложил, у него осталась только магия, но её собирался блокировать Сухмет, и оставался только он сам — Нахаб, архидемон со своим клинком, своим умением драться и своей физической подготовкой.

Поэтому Лотар со всей серьёзностью и убеждённостью ответил:

— Почему-то мне кажется, я сейчас действительно хорош. И если смогу одолеть тебя, то только сейчас. Неожиданно Нахаб разозлился:

— Ты хорош?! Ты вообще никто, ты никакой! Ты вообще не должен был появиться на свет…

— Знаю, мне Жалын рассказал. Гханаши оказался недоучкой, не заметил чего-то там в моей карме, а ты пропустил рост моего мастерства и натравил цахоров, когда у меня уже было много преданных друзей… Всё — чушь. Я есть, вот он я. И я пришёл за тобой сам, без приглашения, по своей воле. И тебе придётся с ней считаться, кто бы из нас ни победил.

Нахаб смотрел на Лотара прищурившись. Он уже совершенно взял себя в руки.

— Я не пропустил рост твоего влияния. Вот это действительно чушь. Я просто ждал. Если бы ты хоть раз за все эти годы превратился в дракона полностью, а не трансмутировал то руки, то кожу, если бы хоть раз изменил тело, сознание и мозг, я бы заковал тебя в этом облике навечно! Потому и ждал. Я полагал, ты обязательно попадёшься на эту ловушку, как только столкнёшься с сильным противником, самым сильным. Но ты ни разу полностью так и не использовал этот приём… А жаль, из тебя вышел бы отменный Чёрный Дракон, таких уже давно не было на этом свете. Если бы я мог применить к тебе повторное колдовство…

“Сухмет, — Лотар, не оборачиваясь, нащупал сознание друга, — а знаешь, я, кажется, чувствовал что-то подобное. Потому и не…”

— Ерунда, ничего ты чувствовать не мог. Это очень тонкая ловушка, её не понимал даже твой двухтысячелетний приятель.

— Ну, помимо непосредственного чувства, помимо прагматизма, о котором ты не заикаешься, но который имеешь в виду, есть более общие помощники в том, что считать истинным, а что не может быть правдой.

— В самом деле? Что же это?

— Совесть. — Лотар печально улыбнулся. — Заповеди добра. Мораль.

— Ха, а с тобой интересно поговорить, оказывается. Я, кажется, имею возможность узнать нечто важное об этом мире. Может, отложим драку и просто потолкуем?

Лотар снова проверил себя, своё состояние. Конечно, ему приходилось и в более ослабленной форме вступать в бой, но у него и противники были послабее. А в целом он, кажется, готов. Ну, может, ещё чуть-чуть.

— Нет, говорить мы не будем. Мне кажется, и тебе это тоже неинтересно, ты, как всегда, притворяешься и готовишь какую-то подлянку.

Нахаб вдруг набрал в грудь воздух, и Лотар впервые задумался: а уж не боится ли архидемон? Может, конечно, его не мастерство Лотара напугало, всё-таки, что ни говори, а очень слабым бойцом он, скорее всего, не был, недаром все семнадцать цахоров только при нападении сообща рассчитывали на победу. Скорее всего, его испугали слова Ду-Лиа о том, что этот бой будет проходить по правилам Божьего суда. Это значило, что за Лотаром тоже стоит кто-то, кто в него поверил… Впрочем, об этом Сухмет тоже говорил, только не очень понятно.

— А если, — Нахаб помолчал, — я предложу тебе влиятельный пост в моей иерархии? Представь себе — власть над миром. Совершенная власть над его красотой и прелестью…

Тихий шелест раздался сзади. Лотар оглянулся, выставив Акиф перед собой. Но там стояла девушка. Кажется, именно с неё делали пирофантом, который взорвался несколькими залами ранее. Да, проникнув взглядом под довольно плотное покрывало, Лотар понял, что с неё.

Значит, это была выдумка женщины, которая пыталась по-своему спасти своего господина. Кстати, неплохо было задумано, и очень хорошо, что не сработало.

Девушка была прекрасна. Она поклонилась с таким совершенством движений, что Лотар подавил вздох. Как жаль, что такая красота служит злу, поклоняется злу, признает зло своей верховной властью.

— Её зовут Гепра, она Держательница Ближайшего Покрывала. Ты знаешь, что это такое?

— Знаю: наложница.

— Нет. — Нахаб улыбнулся, и в его улыбке проскользнуло что-то, разом сделавшее даже его красивое лицо отвратительным. — Она совершенная наложница. Она умеет сделать для мужчины то, что вознесёт его в мир полного счастья и успокоения. Многие сильные мужчины продавались за это умение женщин делать нас счастливыми, и почти все они не оставались разочарованными. Я знаю.

Лотар открыл было рот, чтобы возразить, но Нахаб на этот раз оказался быстрее:

— Я знаю, тебе нужна жена, а не наложница, но у Гепры могут быть дети. Я знаю, ты хотел бы, чтобы вокруг тебя стояла детская сумятица и крик… Этого мне никогда не понять. У меня их нет и не будет. Видишь ли, я не уверен, что не убью их, если кто-нибудь из моих наложниц ослушается меня и попробует испытывать моё терпение таким образом. Я уверен, что, помимо прочих неприятностей, дети — это угроза…

— Мне кажется, ты болен главным пороком всех вождей.

— Да? Каким же?

— Можешь говорить только о себе. Ты без себя не можешь представить даже эту комнату.

— А разве люди не таковы?

— Таковы демоны, по крайней мере, большая часть тех, с кем я встречался.

— Интересно. В чём же отличие демона от человеков? Я слышал, ты не воевал с людьми, верно? А многие из них совершали ещё более тёмные преступления, гораздо более страшные, с вашей же точки зрения, чем иные из моих слуг.

— Отличие демона от человека в том, что зло в человеке всё-таки обратимо. А в демоне — завершенно. Демону больше ничего не остаётся, только сеять разрушение и смерть.

— Формульное мышление, Желтоголовый, или, иначе говоря, софистика. Из тебя вышел бы неплохой идеолог тех самых людей, которые топят мир в крови, но о которых ты полагаешь как об обратимом зле. Если бы ты, конечно, уже не залетел так высоко, что тебя никто не возьмёт своим идеологом. Что ни говори, а своё маленькое королевство ты сумел создать, верно? Разве это не было призывом власти, богатства, желания увековечиться? Разве это не зов зла, пусть даже не окончательного по вашей гнилой, человечьей морали. Тем не менее в отношении себя вполне приемлемого для большинства людей и даже желаемого… Разве не так?

— Да, я знаю, один из признаков зла — сбить человека с его тропы, лишить его понимания цели. Ты в этом преуспел, немало достойных людей погибли, когда ты разрушил их надежду.