Всё поле было усеяно небольшими, не больше иного фонтана в богатом замке, озёрцами, только, разумеется, из них не били никакие струи. Зато около каждого озерца росло по кусту со странными листьями и непонятным, небывалым образом сплетёнными ветками. Стоило Лотару посмотреть на эти озерца, на ветви кустов, на скрывшуюся в магической дали пещеру, из которой они только что вышли, как он решил, что убраться отсюда будет очень непросто.

Виана тоже не радовалась, что они тут оказались. Она выбралась из Бесконечного Мешка, где просидела всё время, пока Сухмет шёл через подпространственные коридоры, полетала по всему полю, а потом уселась на левое плечо Лотара и спокойнее, чем когда-либо прежде, поведала:

— Тут нет стен. Их не просто не видно, их в самом деле нет. Куда бы я ни полетела, спустя десяток взмахов оказывается, что я лечу к центру поля, где вы сидите под этими кустами.

Лотар повернулся к Сухмету, впавшему в таинственную и не вполне обычную для себя заторможенность:

— Наверное, что-то вроде той магической завесы, которой окружили некогда Мирам, помнишь? Сухмет нехотя кивнул:

— Я всё помню, мой господин. Конечно, ты прав. Только это теперь не самое главное, меня гораздо больше интересует, что будет, если мы прыгнем, разумеется предварительно связавшись верёвкой для страховки, в один из этих прудиков?

— Или во все прудики по порядку? — поддержала его Ду-Лиа. — Ты прав, восточник, это единственное, что тут приходит в голову.

Они так и сделали. Нашли подходящую верёвку, Сухмет прочитал непонятное, очень старинное заклятие, после которого, как он объяснил Лотару, все монетки начинали падать только на одну сторону, кости выкатывали одну-единственную цифру, а шарики залетали в единственную лунку. Это было нужно, чтобы преодолеть ловушку, если в прудике окажется расходящийся канал. А потом они упрятали виану в Мешок и прыгнули, обнявшись.

Чернота, удар, потом сильная боль, и когда Лотар открыл глаза, он стоял по пояс в воде точно такого же прудика, в который только что прыгнул. Но Сухмета рядом не было, верёвка, которой они связались, была аккуратно обрезана, да так чисто, что лучше бы её не рассёк и свежеотполированный Гвинед.

На миг Лотар запаниковал, он вылетел из своей лужи и понёсся по полю, зовя Сухмета во всю мощь своей глотки. Но оказалось, что делать этого не следовало, потому что Сухмет точно так же, как только что Лотар, стоял в прудике на противоположной стороне поля и с задумчивым видом осматривался.

Сухмет вылез из воды, отказавшись от помощи Лотара. С него сплошными потоками стекала вода. Он отжал халат, штаны, повесил их сушиться на один из кустов, а потом полуголый вдруг прыгнул в пруд.

Лотар и остановить его не успел, а он уже появился в соседней луже, хмурый больше обычного. После этого весьма наглядного эксперимента он подошёл к Лотару, обсыхающему на берегу, и проговорил, не разжимая зубов:

— Твоя очередь, господин мой. Можешь убедиться, это всё очень здорово, только никуда не ведёт.

Лотар тоже разделся, чтобы чувствовать себя в воде более удобно, разбежался и прыгнул руками вперёд, чтобы перекатиться, достигнув дна, как на тренировке. Но перекатываться не пришлось. Дна не оказалось, он пролетел что-то, очень похожее на мягкую мембрану, на миг укутавшую его тело, а потом вынырнул из соседнего пруда. И лишь потом вспомнил, что снова была чернота и удар. Выбравшись на берег, он проговорил:

— Никогда не думал, что лабиринт может быть таким. Сухмет огляделся:

— Таким он и должен быть — просто, понятно и непроходимо.

Виана, кружащая над ними, проговорила:

— И подняться вверх тоже не удаётся. Как ни старайся, оказывается, что ты падаешь вниз головой к земле.

Лотар отряхнулся, как собака, вылезшая из воды, лёг на мягкую траву, посмотрел вверх, в сумрачное нечто, льющее на них серый, безрадостный и бестеневой свет, и сказал уверенно:

— И всё-таки отсюда должен быть выход, иначе всё это бессмысленно. Ловушку можно сделать куда проще, а тут всё довольно сложно. Что-то эта сложность значит.

Сухмет кивнул:

— Может быть, и так, только пока у меня нет ни одного предположения.

Лотар представил, что ему на ум должно прийти решение этого лабиринта, но, как он ни концентрировался, ничего не получалось. У него тоже не возникало ни одного разумного предположения.

Концентрация, которую он пытался на себя напустить, вдруг превратилась в полное рассеяние, расслабленность, он будто спал и не спал, думал и не мог зацепиться ни за одно из своих соображений. Более всего это было похоже на дурацкое оцепенение, он не мог ни пошевельнуться, ни позвать на помощь, не мог даже ментально обратиться к Сухмету. Ему осталось только не сопротивляться, а потом, когда что-то стало наконец понятно, он уснул. Потому что, как ни кратковременно было это состояние, оно или открытие, к которому оно привело, потребовало такого расхода энергии, что он вымотался не меньше, чем после самой свирепой тренировки, какую только мог себе вообразить.

Спал он беспокойно, несколько раз его преследовали демоны, которых он давно победил и изгнал из этого мира, потом он стал представлять, как дико, нереально и даже не по-звериному стало трансмутировать его тело, а под конец кто-то очень могущественный стал требовать, чтобы он запоминал и читал по памяти бесчисленные страницы бесконечных, скатанных в рулоны манускриптов, написанных на прежде не виданном языке.

Когда он очнулся от этого сна, то понял, что плавает в собственном поту, а голова у него раскалывается, как будто несколько часов без передышки его колошматили все его враги разом.

Он поднялся на ноги, они были слабыми, ватными, его качало. Он дошёл до ближайшего прудика, окунулся и, лишь вынырнув, стерев воду с лица, понял, что куст, который стоял над этим прудом, теперь не кажется ему странным. В переплетении ветвей, в форме листочков, в рисунке прожилок под его корой читался один и тот же рисунок.

Он выскочил из пруда, подошёл к соседнему. Рисунок, который читался в новом кусте, был другим. Лотар по-восточному сел на землю, разровнял песок между коленей и палочкой нарисовал то, что видел перед собой.

— Откуда ты знаешь этот знак, господин мой? — раздался над ним голос.

Лотар посмотрел на такое знакомое, но ставшее напряжённым и поэтому чужим лицо Сухмета.

— Я его не знаю, я пытаюсь срисовать его вот с этого куста. Сухмет замер, самым вульгарным образом разинув рот. Лотар решил ему помочь.

— А вот с того куста, — он ткнул пальцем в другом направлении, — получается вот что.

Прищурившись, он нарисовал нечто совсем другое. У него получилось не очень хорошо, но тогда он стёр, как с грифельной доски, и сделал рисунок уже уверенней и твёрже.

Сухмет поднял голову вверх, нашёл взглядом виану и попросил на ментальном языке:

“Ду-Лиа, посмотри, сколько всего тут прудиков?”

Виана ответила почти сразу:

“Двадцать два”.

После этого ответа и в её сознании наступило напряжение, знаменующее некое открытие. Лотару это стало надоедать. А Сухмет, наоборот, даже развеселился.

— Преблагой Демиург, как всё просто! — сказал восточник, смеясь. — Как сложно понять то, что находится под самым носом.

— Да что просто? — потребовал ответа Лотар. Голова болела не переставая, понимать выкрутасы Сухмета было неприятно.

— Двадцать два — число арканов, или — на обычном человеческом языке — первобукв. Считается, что каждое слово может быть произнесено или написано при их посредстве.

— У нас двадцать шесть, — сказал Лотар, — а в иных языках доходит до сорока букв.

— Просто некоторые арканы распались, вот и всё. — Сухмет оглядел кусты, подошёл, погладил листья. — Как просто и как ловко. Непонятно, почему это пришло в голову тебе, а не мне, господин? Ведь это моя специальность — разгадывать магические головоломки…

Лотар попытался было рассказать Сухмету, что он чувствовал, когда спал и не спал одновременно, словом, что с ним произошло и как на него опустился внезапный морок, но от простого воспоминания этого состояния боль в голове стала пульсирующей настолько, что на её фоне, как показалось, пару раз даже звякнули колокольчики.