Тишина, которая повисла над тремя друзьями, была содержательной и напряжённой, как будто кто-то падал с большой высоты.

— Так они и застрелили Боста, из этого самого подвременья, — предположил Лотар.

Сухмет кивнул, соглашаясь. А Рубос произнёс:

— А мне это, напоминает ещё одну странную историю. Восемнадцать лет назад, когда мы разговаривали с Кнебергишем, врачом мирамского князя, он рассказал, как к нему в лабораторию ввалились люди, которые пытались его убить или похитить. И они были абсолютно невидимы. Им не удалось расправиться с лекарем, потому что они плохо ориентировались в том виде, в каком у него там оказались… Не были ли они в состоянии этого подвременного ныряния?

— Я помню эту историю. Возможно, ты прав, — быстро ответил Сухмет, который ничего не забывал, тем более за такой микроскопический отрезок, как восемнадцать лет.

— Тогда я не очень поверил Кнебергишу, а теперь выясняется, что он говорил правду, — пробормотал Рубос.

Лотар посмотрел на восточника:

— Мы можем это использовать?

— Как именно?

— Для боя, разумеется. Нас же, как ты, может быть, ещё помнишь, кормит меч, — Лотар усмехнулся.

Сухмет нахмурился. Он думал.

— Мы можем этим открытием пользоваться. Но придётся очень много тренироваться — не меньше, чем для нормального владения этим самым мечом, господин. А может, даже больше.

Лотар кивнул:

— Я не против.

— Вот и отлично. Мы попробуем это позже. Сейчас я хотел ещё проникнуть в природу того купола, который образуют над скалой пузыри, выходящие из посоха. Кажется, это очень вредно для тех правил, по которым он работает и по которым создавался.

— А вот мне кажется… — заговорил Рубос, но тут произошло несколько вещей одновременно.

От посоха Гурама снова отделился большой шар сгущённого воздуха и поплыл к вершине янтарной скалы. Откуда-то очень издалека зазвенели колокола опасности. И на песчаном склоне, по которому они катались вчера весь день, появилось большое облако, а потом, почти сразу за ним, ещё одно. К ним кто-то очень хотел присоединиться.

Лотар выхватил Гвинед и Акиф, потому что такого тембра своих колокольчиков не слышал ни разу в жизни. Он знал, что сейчас предстоит бой не на жизнь, а на смерть. И почему-то все мыслимые шансы сложились так, что работали против него. Он не стал на этом останавливаться, потому что задумываться сейчас было смертельно опасно, но это знание выстроилось перед ним с такой очевидностью, словно у него появилось ещё одно качество — возможность предвидеть собственные похороны.

Когда песчаное облако улеглось, из него вышли двое. Лотар сначала не поверил своим глазам, но чем дольше он всматривался, тем тяжелее ему становилось дышать, тем больше хотелось пить. Он понял, что впервые за очень много лет боится, просто боится, как нормальный человек, как боялся тогда, когда был учеником наёмника в отряде Рубоса. И даже ещё больше.

К ним приближалась Бетия, старшая дочь Дро КаФрама, — расслабленная, как морской анемон, спокойная, как отражение звёзд в ровной поверхности полуночного пруда, мягкая. Лотар, сравнив себя с ней, показался себе застывшей корягой. Казалось, даже песок не проминался под её ногами, даже тело её казалось прозрачным и воздух не колебался от её движений.

Она была в короткой боевой тунике и узенькой набедренной повязке. На левой руке был затянут небольшой, очевидно женский, доспех для кулачного боя. А в её глазах горел огонь убийства, неотвратимого, как казнь. Другого оружия у неё не было, да оно было ей и не нужно.

А за ней шёл сам КаФрам, или Жалын, потому что, пока он переставлял ноги, с заметным трудом выдёргивая ступни из песка, он менялся. Всё больше проявлялось в нём восточных черт, всё больше он напоминал того Жалына, которого они когда-то видели в Мираме.

Подойдя к трём друзьям на расстояние футов в двадцать, Жалын, заметно запыхавшись и вспотев, сказал:

— Ну ладно, вы оказались изобретательнее, чем я думал. Вы догадались, что единственная штука, которая может меня заставить сюда прийти, — ваша дурацкая блокада вызывающего сигнала. И поэтому я предлагаю: вы уйдёте отсюда живыми, если отдадите мне посох Гурама.

— Так этот купол над янтарной скалой — блокада сигнала? — разочарованно спросил Лотар. — Мы думали, ты подвёл его к себе.

— К себе, разумеется, иначе как бы я мог им управлять, — раздражённо ответил Жалын. — Но ко мне он идёт от… — И тут он сказал такую фразочку на мандаринском, что даже Лотару она показалась неземной музыкой.

Сухмет, как ни был он напряжён, всплеснул руками и перевёл:

— Яйцо Несбывшегося. Так это и есть то самое Яйцо всех неосуществлённых миров и цивилизаций…

— Замолчи, раб. — В голосе Жалына звучало такое надменное презрение, что даже Рубос слегка покраснел от злобы. — Итак, у вас есть единственный способ остаться в живых…

— Не знаю, какое у тебя место в пантеоне восточных божков, милейший, — проговорил мирамец своим густым, почти бархатным басом, — но ты не очень вежлив с моим приятелем. А за это наказывают, если, разумеется, ты не извинишься.

— Рубос, он заводит тебя, — предупредил Лотар.

— Не знают я никаких правил, которые позволяли бы негодяям хамить, даже если с ними и бродят полуодетые девицы в качестве охраны.

Он шагнул вперёд.

— Рубос, назад. Они сильнее…

Договорить Лотар не успел. Прошипев что-то, как змея, Бетия легко пошла в атаку.

Вернее, это была не атака в привычном смысле. Она просто перетекла через двадцать футов, которые отделяли её от Рубоса, и, прежде чем мирамец понял, что его атакуют, и поставил блок, она захватила его за торс, резко развернула, дважды воткнула свою латную рукавицу ему в печень, так что раздался треск сломанных рёбер, а потом, подождав, пока рука противника по инерции стала подниматься чуть выше, поднырнула под неё и сломала в локтевом суставе через своё плечо.

Ничего подобного Лотар не видел ни разу в жизни. Он поднял скорость своего восприятия до такой степени, что ещё немного, и даже свет застыл бы неподвижно во всём окружающем мире, а силуэт Бетии всё равно оставался размытым. Он догадывался о том, что она делает, только миг спустя после того, как это происходило.

Прежде чем Рубос упал на песок, заливаясь кровью из открытого перелома руки, она снова стояла рядом с отцом, холодно разглядывая Лотара, словно мирамец больше её не интересовал.

И лишь тогда до Лотара дошли слова, которые она произнесла прежде, чем атаковала Рубоса. Оказалось, она спросила:

— О чём с ними разговаривать?

Лотар потряс головой. Это было что-то невероятное. От поражения его не могло спасти никакое оружие — предстоял бой с заведомо превосходящим противником. Бой с предрешённым результатом — он, Драконий Оборотень, попросту был обречён на проигрыш.

Но чего-то они всё же опасаются, решил Лотар. Ведь не зря же они появились тут только после того, как блокада Яйца Несбывшегося настолько ослабила их сигнал, что вывела Жалына из себя? Хорошо бы узнать, чего именно они опасаются.

Лотар скосил глаза. Сухмет стоял рядом, сжимая Утгелу. Слишком сильно он сжал ладони, слишком нервно ищет опору ногами, решил Лотар. Долго старик не продержится.

— Итак, — снова заговорил Жалын, — я всё-таки жду, Желтоголовый. Или тебе больше нравится твоя кличка — Непобедимый? Могу тебя уверить, это чистое хвастовство. На свете достаточно бойцов, которые с тобой справятся даже без оружия.

— Вся хитрость в том, что они служат неправедной стороне, — проговорил Лотар.

— Ты тоже с нашей стороны, мальчишка, — проговорил Жалын. — Гханаши был идиот, каких мало, и потому не рассмотрел твой кармический закон, иначе он знал бы, что тебя нужно просто уничтожить, а не превращать в Чёрного Дракона. Но, как бы там ни было, ты Дракон, или, точнее, Драконий Оборотень, следовательно, нашего поля ягода. Просто ты ещё не понял этого.

— Не понимаю, как кармический закон может повлиять на характер Чёрного Дракона? — спросил Лотар. Разговор действительно значил для него очень много.