И пока он молчал, Кузнецов начал ответную речь. Он не был паркетным генералом, впадающим в ужас от возможной немилости царственной особы. Строго говоря, он так и не привык считать Кирилла — императором. Хотя и лет уже прошло порядком, но все эти дворянско-монаршие закидоны казались ему чуждыми, даже немного постыдными, словно мужика в бабские тряпки нарядили.

Маршал был военным еще до того, как инопланетная форма жизни превратила его в новуса. Хорошим, как он сам полагал, военным. Царским, потом советским, а потом российским генералом. Таким, для которого куда более значимым был результат его действий, нежели хорошее настроение начальства.

И первым делом, именно об этом Кузнецов, монарху и напомнил. Что он тут не для того, чтобы император был доволен, а чтобы говорить правду. Сделал это он емкими, но содержательными, пусть и не всегда цензурными фразами. Произнесенными, при этом, совершенно спокойным тоном. А когда собеседник окончательно выпал в осадок, продолжил.

В первую очередь, напомнил Стрельницкому, что Ликвидатор сам к ним пришел, добровольно. И сам же предложил помощь. Более того, даже успел ее однократно оказать, когда спас жизнь самодержца при последнем покушении. И подвел к тому, что доверять такому человеку все же стоит. По крайней мере, в настоящее время.

Затем, маршал обратил внимание государя на тот факт, что орать на подчиненных в целом глупо и расточительно, а проделывать то же самое в отношении немногочисленных — и верных до гроба друзей — и вовсе уж полнейший идиотизм.

Следом, заметил, что страх — плохой советчик в любой ситуации, а в этой — тем более. И закончил, как раз к моменту, когда его императорское величество изволило закончить давиться кашлем, словами.

— У меня с ним дочка пошла, Кирилл. Единственная дочка, понимаешь? Так что мне сейчас тоже страшно до усрачки. Но я же не ору.

Стрельницкий некоторое время молчал, но уже не потому, что кашлял и не мог говорить. Затем кивнул, вложив в этот простой наклон головы сразу множество смыслов: от признания правоты собеседника до извинений за несдержанность. А когда Кузнецов ответил таким же жестом, произнес уже вполне спокойно.

— Ты считаешь, что опасаться нечего?

— Я считаю, ваше величество, что для опасений у нас есть множество других причин. А Денис, то есть Иван… — император махнул рукой, мол, да не важно, как ты его называешь, и маршал продолжил. — В общем, Ликвидатор… он выступает на нашей стороне.

— Польских всегда выступает только на своей собственной стороне!

Воистину, когда дело касалось Ликвидатора, умный, опытный и расчетливый Стрельницкий куда-то исчезал. А на его месте появлялся какой-то тип, больше озабоченный потерей власти, чем возможной гибелью целой планеты.

Кузнецом надеялся, что его суждения об этот мальчишке куда более трезвые.

— Ты прости, Кирилл, но согласно архивным документам, и твоим рассказам, именно он стал причиной, по которой функции так и не повторили вторжения. Когда мы их ожидали после первого Носителя? Двадцать лет спустя? Тридцать? А они не прилетели. Значит, ему удалось то, зачем он отправился. Другими словами, он спас нашу планету, верно? А теперь предлагает сделать это еще раз. Так почему же он не на нашей стороне?

— Потому что он — идеалист! — сморщился император, будто само это произнесенное слово несло какой-то неприятный запах. — А идеалистов невозможно контролировать!

— Когда ты спускаешь с поводка боевого пса, ты его уже никак не контролируешь. — пожал плечами Кузнецов.

Стрельницкий вскинул голову, чтобы возразить, но завис. Словно увидел в словах своего маршала какой-то иной смысл.

— Я тебя правильно понял? — недоверчиво уточнил он.

— Понятия не имею. — хмыкнул военный. — Я лишь сказал…

— Спустить его с поводка и забыть? А там либо он зверя задерет, либо ослабит, либо сдохнет.

Кузнецов имел ввиду совершенно не это, но спорит с императором не стал. Достаточно было того, что от неконструктивной ругани, тот перешел к анализу произошедшего.

— В любом случае — проблема исчезнет. — обтекаемо сказал он.

— Не ожидал от тебя подобного! — хохотнул Стрельницкий.

— Потому, что я военный? Или потому, что с ним моя дочь? Кирилл, над детьми мы тоже довольно быстро теряем контроль. Но я, конечно, сделаю все, чтобы вывести ее из под удара. А пока мы должны дать ему все, что он попросит. И не пытаться держать на поводке. — Кузнецов сделал небольшую паузу, после которой продолжил задумчиво. — Знаешь, порой встречаешь в жизни людей, которые вроде бы ничего особенного из себя не представляют. Но попав в определенные обстоятельства, вдруг раскрываются. Словно и они сами, и эти обстоятельства, были созданы только для одной цели — встретиться.

— Армейский опыт? — понимающе произнес император.

— Не только. Но, да. Армия — это же срез общества. Максимально очищенный от всякой шелухи срез. Там всегда таких людей виднее. И вот Польских — он как раз из таких. Не самый умный, не самый сильный, но созданный для решения нашей задачи. И можешь мне поверить — этот не свернет. Будет бежать, идти, ползти или просто лежать в направлении цели. А потом…

— Вот это потом меня как раз очень сильно интересует. Что с ним делать потом? Он же даже не фактор риска, а одна большая угроза. Тем более теперь, когда, как он сам говорит, ему доступны все возможности функций? Кстати, эти знания… Нам бы не помешало их получить!

И снова опытный политик уступил место старику, видящего лишь угрозу своей власти.

— Для начала нужно пережить кризис. — ответил маршал, чтобы не запускать новый цикл императорских страхов. К счастью, удалось. Стрельницкий довольно кивнул.

— А пока — не мешать?

— А пока не мешать, ваше величество.

— Княжна, сместись левее. Колдун, отстань. Воины — пошли, Йонду — прикрываешь.

Конечно, эти команды я отдавал не голосом. Они возникали вроде общих мыслей в едином «облачном» пространстве нашего слияния, мгновенно принимаясь к действию. Строго говоря, нельзя было даже сказать, что команды отдавал именно я. Скорее кто-то из отряда замечал нарушение тактического рисунка, и давал об этом знать.

В результате, девять человек, скользящие между заброшенными зданиями некогда величественного завода-гиганта, действовали, как один организм. Смотрели во все стороны, не оставляя слепых зон, прикрывали друг друга на сложных участках, страховали на опасных проходах. И все это — без единого слова.

— Хакерша, перекрываешь прострел Мельнику. Сместись.

— Поняла.

Вчерашние школьники не стали полноценным спецназом, как бы мне этого не хотелось. Для большинства из них даже этот выход был чем-то вроде игры. Опасной, будоражащей кровь, заставляющей считать себя чем-то большим, но игры. С другой стороны — требовать взрослого похода от дворянской элиты не приходилось. К тому же, на данный минус приходилось слишком много плюсов.

Скорость, реакция, выносливость и «магия». Последнее слово намертво прописалось в голове у гимназистов, вытеснив неудобную псионику или научное «ментальное или волновое воздействие». А, еще регенерация. У гуков она теперь была на уровне пятой ступени, то есть равнялась исходному прототипу функций, а это много. Очень. Не уровень Дэдпула, конечно, но все равно хорошо.

Завод, куда мы пришли, находился километрах в пяти от Новороссийска. Кажется, раньше здесь производили цемент, но в связи с появлением новых технологий строительства от функций, он стал не нужен. Приспосабливать же эту махину под что-то другое не стали. Законсервировали объект и забыли. Так они и остался своеобразным памятником советскому еще монументализму, вписанному в склоны Кавказского хребта.

И базой для Обжор, откуда они повадились совершать набеги. Найти их удалось не сразу. Паршивцы ведь отлично маскировались, если говорить о старых и опытных Охотниках. Толпами не ходили, на людей среди бела дня не нападали. Да и средства обнаружения, стоящие на вооружении у силовиков, не могли с уверенностью сказать — обычный перед ними новус или уже зараженный.