— Алекс.

Он не обратил на меня внимания, поэтому я легонько коснулась его руки, и он напрягся. Его предплечье вздулось от соприкосновения, а пульс на шее заметно участился. Его взгляд переместился вниз, туда, где соприкасались наши руки, а затем к моим глазам. Он не выглядел довольным. Исчез сухой юмор и сарказм, и на их месте появился глубоко запрятанный гнев, который, казалось, всегда находится чуть ниже точки кипения.

— Мне не нравится, когда ко мне прикасаются, — зарычал он, вытаскивая свою руку из-под моей.

Его голос грубый, и я почувствовала не просто желание, чтобы его оставили в покое, но и то, что ему это не только не нравилось, но и терпеть этого не мог. Я видела это раньше: люди с различными видами ПТСР уходили в себя, как черепахи, отпрянув, как будто физический контакт вызывал у них тошноту. Это могло быть из-за очевидной причины — его ожогов и того, что их вызвало, — или, может быть, из-за чего-то другого.

Я быстро убрала руку и положила ее на колени. — Прости, — еще раз принесла свои извинения. — Насчет этого и насчет упоминания твоей матери. Клянусь, я не сплетничала о тебе.

— Мне все равно, — его голос хриплый.

— Да. Я не сплетничаю. Поверь мне, я не понаслышке знаю, как сильно это может ранить.

Я сглотнула болезненный комок в горле. Да, я это знала, все в порядке. Некоторые назойливые люди превращали распространение слухов в хобби, и я расплачивалась за эту ложь каждый раз, возвращаясь домой, когда мне приходилось задерживаться на работе допоздна, потому что у нас были какие-то неотложные дела, но к тому времени, когда я возвращалась домой, мой бывший уже слышал другую историю о том, где я могла быть и с кем этим занималась. Я не знала, кто придумал эту ложь до сего дня — или, может быть, это был только он, выдумывающий причины, чтобы оправдать мое избиение до крови.

— И я хочу сказать спасибо тебе за то, что позволил мне остаться здесь.

— У меня не было гребаного выбора.

Судя по его угрюмому выражению лица и жесткой позе, он не выглядел взволнованным из-за того, что чувствовал себя загнанным в угол.

— Я знаю. И еще раз, прости, — я вздохнула. — Я заплачу тебе за эти две ночи.

— Мне не нужны твои деньги, — проворчал он в ответ.

— Хорошо, но, может быть, есть способ, которым я могу как-то отплатить тебе, — настаивала я, а затем внутренне съежилась.

Даже для моих ушей это звучит банально, как дешевое порно, где сантехник принимал свою — оплату за некое действие между простынями.

Если он и услышал это таким же унизительным образом, то не показал этого, выражение его лица стало более суровым и отстраненным, чем когда-либо.

— Да, ты можешь. Утром тебя здесь не будет, черт возьми.

Я сдержала вздрагивание от его резкого ответа. Я серьезно подумывала о том, чтобы сейчас уйти и вернуться в город пешком, попытать счастья с медведями — настоящими, а не с грубым гризли в виде человека, каменно сидящего рядом со мной, — и своенравными водителями грузовиков. Я подняла взгляд к потолку, смаргивая внезапные слезы, которые, к моему негодованию, навертывались у него на глазах. Затем я вскочила с дивана, подошла к спальне, взяла свою сумку и начала запихивать внутрь все, что достала раньше. Это немного, так что весь процесс занял около минуты, но мне показалось, что прошла целая вечность, пока я двигалась с накаленным, зудящим чувством отверженности. Я застегнула молнию и зашагала к двери, волоча ее за собой.

Когда я начала дергать входную дверь, большая рука ударила по ней прямо перед моим лицом и снова захлопнула. Я продолжила смотреть вперед, отказываясь удостоить его даже малейшего взгляда. Я снова дернула за ручку, но дверь не поддалась. Очевидно, это все равно что пытаться передвинуть остров ложкой, потому что гризли решил взять его в заложники.

— Фрейя, — его голос грубый, но у меня больше не мурашки от этого, ты, ублюдок. От твоей близости у меня началась крапивница. — Посмотри на меня.

Я отказывалась. С меня хватит поисков. С меня хватит попыток.

— Фрейя.

В этом слове — моем имени — так много всего, что, несмотря на то, что я проклинала себя всеми силами, я все еще не могла не повернуться, чтобы посмотреть на его лицо, вращающееся на месте. Он так близко, ближе, чем когда-либо, он был ко мне. Отсюда я увидела маленькие коричневые точки, выделяющиеся на лесной зелени его радужек. Половины его левой брови нет, и уголок рта с той же стороны опущен. Но его губы такие полные, слишком мягкие для парня. Они выглядели такими мягкими, что я невольно облизнула свои. Его глаза опустились в такт движению, и он сглотнул. Я внезапно забыла, из-за чего злилась, я только помнила, что это было что-то важное.

— Когда ты уедешь из Литтл-Хоуп?

Движение его губ вывело меня из транса, вызванного моим ртом.

— Я не знаю, — честно ответила я, мой голос сорвался почти на шепот.

— Послушай, — он провел рукой по лицу. — Со мной не очень хорошо находиться рядом.

Я жду, когда он продолжил бы, но он, казалось, ждал, что я подхватила бы нить разговора и задала вопросы.

Я опустила ручку сумки и скрестила руки на груди. На это я не куплюсь, приятель. Если тебе есть что сказать, говори.

Спустя несколько долгих секунд в конце концов он сокрушенно вздохнул и признал:

— У меня довольно хреновый случай посттравматического стрессового расстройства, и находиться рядом со мной… небезопасно.

Работая медсестрой, я старалась сохранять спокойный взгляд и нейтральное выражение лица.

— Ты склонен к насилию?

— Да.

Очень уверенное и очень краткое утверждение.

Я не смогла удержаться от того, чтобы не нахмурить бровь.

— Ты думаешь, что можешь причинить мне боль?

— Я не просто думаю. Я знаю, что причиню.

Это звучало ужасно позитивно.

Я прикусила внутреннюю сторону губы, обдумывая это новое, по общему признанию, волнующее признание. Теперь предупреждение Джейка приобрело больше смысла.

— Ты раньше кому-нибудь причинял боль? — я надавила.

Напряженная пауза, затем тихое:

— Да.

Я размышляла над этим, взвешивая свои варианты.

— В армии? Ты ранил кого-нибудь в армии?

— Военно-морской флот, — поправил он. — И да, тогда я тоже причинял людям боль.

— Тоже? — мои брови взлетели вверх. — Где же еще?

Он на мгновение замолк.

— Здесь. Когда я вернулся.

Мои плечи опустились. Если он говорил о своем ПТСР и вспышках насилия добровольно, это, должно быть, очень плохо. Кому он причинил боль? И как? Это была его девушка? Или Джастин? Может быть, поэтому они больше не настоящие друзья. Мне хотелось задать все эти вопросы, но вместо этого я спросила:

— Вот почему ты живешь здесь как отшельник?

Короткий кивок.

— Среди многих других причин.

— И поэтому ты не хочешь, чтобы я была рядом?

— Среди прочих причин.

Легкая улыбка едва пробилась сквозь его меланхоличную маску.

— Ты проходишь курс терапии? — спросила я, чертовски надеясь, что это "да".

— Нет, — он вздохнул, и я подавила свой собственный вздох. — Я пытался в течение нескольких месяцев, когда вернулся, но это ни хрена не дало.

Я видела подобное достаточно часто. Тяжелое посттравматическое расстройство нельзя вылечить волшебной палочкой в мгновение ока. Требовалось время, решимость и желание взять ситуацию под контроль. И даже после того, как были предприняты все правильные шаги, все сохранялось годами.

Алекс не похож на человека, который даже хотел, чтобы его вылечили. Совсем наоборот. Он похож на человека, который довольствовался тем, что барахтался в своих страданиях, позволяя боли прикрывать страх, который он все еще испытывал. Мне так не нужно подобного в моей жизни. У меня и так хватало своего собственного дерьма, с которым нужно разбираться. Не добавляй больше. Просто не делай этого, Фрейя.

Все, что мне нужно сделать, — это решить свои собственные проблемы, не наживая по пути чужих. Я склонна пытаться решать чьи-либо проблемы всякий раз, когда они сваливались на меня, но моя главная проблема на данный момент — это моя бездомность; однако, особенно учитывая мою карьеру медсестры, быть бесполезной вместо этого казалось неправильным и разочаровывающим, и от этого становилось еще хуже.