— Лесь, скажи, — голос Андрея полон холода. — Ты сейчас записываешь наш разговор?

От прямого вопроса малышка вздрагивает и становится ещё более нервной.

— Н-н-нет… — слабо шепчет, начиная дрожать всем телом.

— Сними блузку, — спокойно предлагает дядя. — Покажи свой телефон.

Олеся внезапно вскакивает на ноги.

Быстро проходит разделяющее нас расстояние, а потом яростно шепчет:

— Убирайтесь!

В этот момент я понимаю, что убедить её будет гораздо сложнее, чем я думал изначально. Кажется, её отвратительная семейка пустила свои щупальца в её невинную душу очень и очень глубоко.

— Ты делаешь неправильный выбор, — предупреждающе начинает Андрей.

— УБИРАЙТЕСЬ!! — кричит она, дрожа всё сильнее. — Я вас ненавижу!

Сглатываю ком в горле, понимая, что поведение Олеси подтверждает самые худшие опасения. Она, и правда, записывала наш разговор. Хотела, чтобы мы признались, чтобы потом использовать это против нас и нашего отца. Но, к счастью для нас, обманывать она явно не умеет.

Понимая, что сегодня мы больше ничего от неё не добьёмся, мы поднимаемся на ноги.

— Я не хочу уходить, — тянусь вперёд и дотрагиваюсь до её локтя.

Олеся снова вздрагивает и выдёргивает руку.

— Не хочу вас видеть! Уходите! — отступает от нас, словно мы прокажённые.

Сердце отдаётся тупой болью. Я застываю в нерешительности.

Но потом Андрей берёт меня за плечо.

— Пошли, — говорит негромко. — Поговорим в другой раз.

Вздыхаю, снова глядя в любимые глаза той, которой мы так долго лгали. Конечно, теперь она не верит нам. Не верит ни единому слову… Наверное, этот дикий, полный ненависти и боли взгляд, как раз то, чего мы заслужили.

Олеся

— Ну что, получилось? — отец переходит сразу к делу без предисловий.

Виновато опускаю взгляд, боясь снова увидеть в его глазах разочарование. Вчера весь день себе места не находила. После ухода Никиты и Андрея сняла с себя аппаратуру и долго плакала. Ничего не вышло. Я не смогла вывести их на этот разговор. Не смогла добиться признания. Но что ещё хуже — они догадались о том, что я должна была сделать! Слишком переволновалась. Уметь правдиво врать, видимо, тоже искусство, которому нужно учиться. У Никиты и Андрея, в отличии от меня, получается превосходно! Они врут и не краснеют. Убедительно, так, что хочется им верить! Но я знаю, что все их до единого слова — ложь! Они меня не любят. Как правильно сказал отец, им просто выгодно, чтобы я так думала и не пыталась мешать их мести.

— Олеся! — отец повышает голос. — Ты можешь сказать, как всё прошло?

— Пап… — губы трясутся. — Прости…

Глаза наполняются слезами, и я набираюсь храбрости, чтобы поднять на него взгляд.

Лицо отца становится каменным и отстранённым.

— Ясно, — тихо говорит он, тяжело вздыхая.

Мне от его спокойного тона становится ещё хуже. Лучше бы он накричал! Лучше бы выплеснул эмоции! Но папа на меня никогда в жизни не кричал… Сколько помню, каждый раз, когда я его разочаровывала, не добиваясь поставленных целей, он всегда вёл себя также, как и сейчас. Расстроенно качал головой и замолкал.

В душе всё переворачивается. Господи, как же больно! Я готова на всё! На всё! Лишь бы хоть как-то помочь своему папе! Тому, который с самого детства всегда был рядом! Тому, что научил меня всему, что я умею! Тому, что любил и никогда мне не врал!

— Папа… — всхлипываю громче. — Прости меня! Я попробую ещё раз! В следующий раз они…

— Не надо, Лесь, — он отмахивается. — Ты попыталась. Но мерзавцы оказались хитрее. Это лишь ещё раз доказывает, что они к тебе ничего не испытывают. И совесть их совсем не мучает. Иначе бы рассказали, как всё было. Признались тебе…

У меня в голове всё путается. Умом понимаю, что отец прав. Нет там никакой любви. Всё было ради выгоды. Из холодного расчёта… Вот только закрываю глаза, и тут же вижу их лица. Такие искренние, такие взволнованные… Господи, как же тяжело. Чувствую себя абсолютно раздавленной. Будто катком по мне проехали.

— Пап… — стараюсь больше не реветь и вытираю щёки. — Пожалуйста, скажи мне, что делать. Я хочу всё исправить. Я так виновата!

— Ничего, Леся… ничего… — он печально смотрит поверх моей головы. — Что ещё ты можешь? Ты уже всё попробовала… Теперь, когда они раскрыли наш план, эти двое проходимцев тебе больше не поверят.

Мой мозг начинает работать с утроенной силой. Что же делать… что? Как исправить всё, что я натворила? Как сделать так, чтобы отец вышел и не страдал за мои ошибки?

— Ничего не сделать, — повторяет он.

Но я уже настолько отчаялась, что начинаю придумывать всё новые безумные варианты.

— Что, если я смогу снова заставить их доверять себе? — быстро шепчу.

— Они не поведутся, Лесь. Чтобы ты ни сделала, они будут на чеку. Не жди признаний, — отец вздыхает. — Нам поможет лишь если эти двое сами окажутся под прицелом следствия…

— Они сделали что-то незаконное? — с надеждой спрашиваю.

— Нет, насколько мне известно, ничего такого, за что их могли бы привлечь.

— Но тогда… — задумчиво смотрю на отца. — Как же нам…

— Прости, что спрашиваю, но они всегда обращались с тобой подобающим образом?

Меня передёргивает от внезапного вопроса отца. Щёки наливаются краской. Вопросы секса мне хочется обсуждать с ним в последнюю очередь…

— Да… — опускаю взгляд, чувствуя, как лицо идёт красными пятнами. — Ты хочешь сказать, что я могу заявить об изнасиловании?

Отец морщится.

— Это ужасно, Лесь. Мне неприятно даже говорить о таком! Нет, — он качает головой. — Тем более, у тебя нет никаких доказательств… Просто твоему слову никто не поверит, особенно учитывая обстоятельства. В таких делах нужны вещественные доказательства, биоматериал, повреждения… Нет, нет… я даже думать о таком не хочу!

Отец машет руками, а меня начинает бить крупной дрожью.

— Вдруг, такие доказательства будут? — отчаянно спрашиваю. — Тогда это поможет делу?

— Я не буду отвечать на этот вопрос! — заявляет отец.

Какой же он хороший. Даже в такой ситуации пытается меня защитить!

— Время! — по металлическим прутьям стучит дубинка охранника, и мы оба вздрагиваем от неожиданности.

— Лесь, если у тебя будут какие-то проблемы или вопросы, ты всегда можешь обратиться к моему юристу, Фёдору Павловичу! — торопливо говорит отец. — Ты же помнишь его телефон?

— Да… — шепчу еле слышно. Именно этот человек дал мне подслушивающее устройство, с помощью которого я пыталась записать наш разговор.

— Пока, доченька. Не отчаивайся. Всё будет хорошо, — отец прощается, и его уводят.

А я… остаюсь одна и продолжаю какое-то время смотреть в зелёную стену невидящим взглядом.

Андрей

Посреди ночи меня будит вибрация телефона. Включаю ночник и вижу имя абонента: «Оленёнок».

Сердце тут же ускоряется. Два часа ночи. Должно быть, что-то случилось, раз она звонит так поздно? Беспокойство зашкаливает, и я тут же принимаю вызов:

— Да?

— Добрый вечер, — в трубку басит незнакомый мужчина, от чего мне становится ещё волнительнее. Пульс бьёт в висках набатом. — Вам звонит бармен из заведения «Серебряные крылья». Тут ваша знакомая сильно перебрала. Не может оплатить счёт. Её карту не принимает терминал. Мы скоро закрываемся, не могли бы вы приехать и забрать её?

У меня глаза на лоб лезут. Малышка в баре. Одна посреди ночи. Пьяная.

— Да, конечно, скоро буду!

Пока я спешно натягиваю штаны, бармен называет адрес бара, который располагается всего в трёх кварталах от нашей квартиры.

— Подъём! — заруливаю в спальню Никиты, который видит десятый сон.

— Какого хрена, Андрей? — хмуро спрашивает он, когда я врубаю свет в его спальне. Племянник натягивает одеяло на голову и переворачивается лицом в подушку. — Чё те надо?

— Леся бухает в баре. Не может расплатиться. Надо её забрать.