Она вдохнула еще глубже, полной грудью, заливая душу тьмой без остатка. Дыру в ее сердце, где когда-то была мама и прежняя, спокойная, пускай и стертая жизнь, заполнила, залатала тьма. Благодаря ей Пандора стала цельной.

Выпрямившись, невидимой рукой, своей силой воли она схватила духа за горло. Поток темной энергии, вливающийся в нее, стал шире и мощней. Атэморус таял, исчезал, бледнел, словно ледышка у костра, пока не растаял совсем.

Пандора устало рухнула на колени. Тьма поднималась изнутри, заполняя вены. Плескалась в горле, ощущаясь полынной горечью. Казалось, еще немного, еще один глоток этой потусторонней, колдовской темноты – и белки ее собственных глаз окрасятся черным.

– Почему эта тьма никуда не уходит? Почему она остается во мне?

Ей больше не хотелось, чтобы энергия, составляющая сущность атэморус, жила в ней. Она как вино, излюбленный напиток Фоанта. Осушив бокал до дна, чувствуешь эйфорию, когда их становится слишком много – лишь сожаление и тошноту.

Медея, заинтригованная, кружила вокруг нее, вглядываясь в колдовской рисунок, видимый только ей одной.

– И впрямь, не уходит…

Пандора сжала челюсть.

– Я знаю, что не уходит. Я хочу знать почему!

Медею ее выпад не разозлил, колдунья едва обратила на него внимание.

– Ты – сосуд для этой тьмы. Алой Элладой или высшими силами ты, которая и открыла пифос, наречена хранить ее. Оберегать от людей.

Времени на размышления гарпии ей не оставили. Вернулись, неся в когтях ослабленных, раненых химер. Сбрасывали их с высоты на пол дворца, что привык видеть в своих стенах чудовищ. Пандора уже не удивлялась абсурдности происходящего.

Для одной из химер с козлиными ногами и уродливым псевдочеловеческим лицом Медея стремительно вылепила из воздуха невидимую клетку – невидимую, но, как оказалось, проницаемую для чар. Шагнула к Пандоре, сжала ее плечо, сильно, до боли.

– Забери себе всю тьму, что отыщешь в химере.

Пандора развернулась к клетке, заглянула в мертвые, пустые глаза порождения Гекаты. Протянула руку, мысленно отыскивая исток той силы, что совсем недавно вливалась в нее. Сейчас найти его оказалось проще, оттого что в ее крови уже бурлила тьма.

Химера дико, злобно закричала. Оболочка – плоть, которую вылепили из чужой плоти – сползала с нее, разлеталась в стороны ошметками. Мерзкое зрелище, но Пандора была к нему готова. То, что таилось под разбивающейся скорлупой, куда страшней. Тьма, что причинила людям столько бед. Живая и голодная тьма.

К ней Пандора и тянулась, превозмогая себя, перебарывая приступ отвращения. Чудилось, что в нос бьет запах болотной гнили, и та же гниль с тиной покрывает ее внутренности изнутри. Подавить ощущения, изменить их она не могла, как ни старалась, но, во всяком случае, ей удалось убедить себя, что оно того стоит. Определенно стоит.

Пандора тянула тьму, а так любовно сшитая Гекатой оболочка той лишь мешала. Потому химера и распадалась на куски. Развоплощалась до тех пор, пока от нее не осталась лишь черная дымчатая энергия. Вскоре исчезла и она, оставив на губах Пандоры привкус пепла.

После нескольких сожженных заживо в темном огне химер она отпросилась в Акрополь. Хотела предупредить Ариадну, Доркас и Фоанта (и Никиаса, если эта информация будет ему интересна) о том, что ближайшие несколько дней ей предстоит провести в Тартаре. Не желала, чтобы они волновались, думая, что до нее добрались-таки жаждущие мести эринии во главе с Аллекто, химеры или сам Арес.

Когда Пандора уже была у двери, ее окликнула Медея.

– Знаю, ты думаешь, что твои друзья и тот, кто заставляет твое юное сердце биться чаще, делают тебя сильнее. Разве не этому учат нас книги и аэды? Что лишь тот, кто любим и кто любит, может победить. Но это для других, не для таких, как мы. Для тех, кому тьма придает силы, кого она питает, любовь – к родителям, к друзьям, к возлюбленным – лишь отвлекает, сбивает с курса. И главное, делает нас уязвимыми, не позволяя полноценно стать теми, кто мы есть, раствориться в силе, отдав ей всю себя без остатка. Но именно обращению к темной стороне своей души я добилась большего величия, чем любая из колдуний… – Медея поморщилась. – Если не о Гекате или Цирцее речь.

– А как же те ужасные вещи, которые о вас говорят? Оно того стоило?

Царица чудовищ хищно улыбнулась.

– Но обо мне говорят, не так ли? И будут говорить еще долгое время, когда ветер развеет по Алой Элладе мой прах.

Пандора покачала головой.

– Я не ищу величия.

– Лишь искупления вины и исправления собственных ошибок, я знаю. Но вот что я тебе скажу. Есть цели, которых не достичь, всецело им не отдавшись. Победа над Аресом – одна из таких.

Пандора ушла, ничего не ответив, но в ее голове еще долго звучали слова Медеи.

Лицо Ариадны после ее рассказа стало бледным до серости. Доркас грызла ногти, Никиас ни на кого из них не смотрел, устремив взгляд на алеющее за окном небо.

– Ты не просто вытягиваешь силу из химер, ты ее поглощаешь. Словно в пифосе, запираешь в себе, – с широко раскрытыми глазами прошептала Ариадна.

– Звучит жутковато, – не стала спорить Пандора. – Но это помогает уничтожить химер.

– И какой ценой?

Она послала Ариадне долгий взгляд. Отчеканила:

– Той, которую я могу заплатить.

– Если бы я могла только забрать часть этой тьмы…

Пандора благодарно улыбнулась Ариадне. Если бы та и могла… Нет, эта роль уготована ей.

– Я понимаю, что тебя не отговорить. Просто прошу – не позволяй себе дойти до предела. Не выжигай собственную душу кипящей внутри тебя тьмой.

– Я знаю, что ты до последнего готова бороться за чистоту моей души. За мой рассудок. За жизнь, которая ждет меня, если я выстою в этой битве. Но я не могу позволить себе сдерживаться. Слишком многое поставлено на карту. Слишком многое. А я впервые по-настоящему могу повлиять хоть на что-то.

– Обещай, что остановишься, когда окажешься на самом краю, – настойчиво потребовала Ариадна. – Обещай, что не шагнешь в пропасть.

Пандора прикрыла глаза. Слова ее были тихим шелестом:

– Обещаю.

– Я смотрю, методы моей дражайшей племянницы ничуть не изменились, – донесся напевный голос со стороны двери.

Пандора обернулась, готовая увидеть Цирцею, но увидела лишь ее призрачный образ, сияющий полупрозрачный фантом. Доркас ахнула, с первого взгляда распознав колдунью, Ариадна улыбнулась. Никиас остался равнодушен, будто каждый день видел полубогов.

– Будете отговаривать меня? Говорить, что оно того не стоит?

Цирцея хохотнула.

– Некоторые из героев, раз за разом, поколение за поколением умирающих в Эфире, убили бы за подобный дар. Да и мне, как и многим жителям Алой Эллады, хорошо известно, что у любой магии есть цена, и порой она бывает непомерна. Я лишь хочу дать тебе один совет. Я знаю, сколь опьяняющей может быть сила. И сколь разрушительной может быть тьма. Попытайся сохранить в себе свет. Не позволь ему угаснуть.

– Как?

– Цепляйся за тех, кто тебе дорог. Они все здесь, верно? Не считая одну из твоих матерей.

Пандора стрельнула взглядом в сторону Никиаса, и, натолкнувшись на его, неожиданно пытливый, жгучий, отвела свой.

– Да, – неохотно ответила она.

Пусть думает, что хочет. Пусть знает, что дорог хотя бы одному человеку.

– Теперь, когда твою память больше не затеняет вуаль забвения, вшей себе под кожу воспоминания о них. Пусть они будут для тебя маяком, светом…

Глаза Ариадны сверкнули, она подалась вперед.

– Нитью Ариадны. – Она смутилась, оттого что использовала понятие, включающее ее собственное имя. – Сверкающую нить воспоминаний, которая выведет тебя из лабиринта темноты.

– Медея думает, что это меня сдерживает. Что мои привязанности ослабляют меня.

– О, я совершенно не удивлена, – фыркнула Цирцея. – Могу представить, как соблазнительны ее уроки, что обещают тебе едва ли не безграничную власть над собственным даром. Однако царицы чудовищ известны тем, что от своей силы сходят с ума.