– Что это может значить? – суховато спросила Кассандра.
Вместо ответа Сфено острым когтем царапнула Деми запястье. Болезненно, до крови.
– Ай! – возмущенно воскликнула та. – Это еще зачем?
И снова горгона не ответила. Одна из ее змей, та, что росла ближе к правому виску, нежели остальные, потянулась к ранке раздвоенным языком и слизнула кровь.
– Я знаю лишь одно: эта печать буквально выжжена на твоей душе. Она не позволяет тебе помнить.
Возможно, впервые – не девушке с амнезией знать о том наверняка – история ее жизней, история ее души развернулась перед глазами, словно панорама. Деми увидела себя, Пандору, шагающей по миру год за годом, век за веком. Меняя тела и лица, она продолжала идти. Жить. Продолжала страдать от амнезии, в стародавние времена даже не подозревая, от чего страдает. И даже когда появились и нужные медицинские термины, и лекарства, и врачи, она, девушка с сотнями имен и лишь с одним истинным – Пандора, – не понимала, что с ней происходит.
И только сейчас, уже зная наверняка, поняла. На ее душе печать, стирающая все воспоминания о минувших днях, обо всех реальностях, обо всех ее жизнях.
– Я не смогу проникнуть за эту грань. Печать, словно стена, меня не пускает. – Сфено сказала это так, будто в происходящем была виновата сама Деми. – А значит, понять, где скрывается пифос, мне не под силу.
Лицо Кассандры вытянулось и разом словно постарело. Харон подался к ней.
– Не переживай так. В этот поворот колеса судьбы мы и так продвинулись дальше, чем прежде.
– А толку? У каждой из инкарнаций Пандоры сохраняется эта печать, что порождает амнезию. Ее память не просто была когда-то стерта, она продолжает стираться до сих пор. И если даже Сфено не могла проникнуть сквозь нее…
– Я бы сказал, что все, кроме смерти, поправимо. Но это для жителей Изначального мира, а для нас поправима даже смерть. Мы найдем способ, Кассандра.
– Кто это сделал?
Деми вздрогнула. Никиасу столь хорошо удавалось притворяться тенью, что порой она начисто забывала о его присутствии.
– Что? – нахмурилась Сфено.
– Кто сковал ее душу печатью?
– Я не знаю, и мои змеи не знают. Но…
– Что? – Никиас шагнул к горгоне, без стеснения или толики страха врываясь в ее личное пространство. – Кто создал эту печать? Она сама или ей помогли?
– Этого я с-с-сказать, не могу.
– Хватит винить меня во всех грехах, – выпалила Деми.
О чем, конечно, тут же пожалела. Ведь рядом со Сфено стояла именно она и выглядела при этом куда менее опасной, нежели женщина, точнее, создание с копной живых змей вместо волос.
Никиас сделал неуловимое, текучее движение, оказавшись на расстоянии ладони от ее носа. Взгляд Деми метался между двумя половинами его лица, не зная, на какой остановиться. На той, что внушала страх? Гладкой, ощерившейся, чернильно-черной? Или на той, что была непостижимо привлекательна? Ведь это несправедливо, что человек, ненавидящий ее, так красив.
– Ты не можешь винить меня в том, что сделала моя инкарнация. Это даже была не я – не я сегодняшняя. Я – я настоящая – никогда бы…
Деми осеклась. А правда ли то, о чем она говорить не стала? Она ведь совсем не знает саму себя. Один день, несколько часов – этого слишком мало. Мало всех на свете прочитанных дневников, чтобы понять, что заставило ее открыть пифос и поставить под угрозу весь мир.
– Ты, погрузившая Элладу в пучину войны, еще и смеешь оправдываться? – В голосе Никиаса звучало неподдельное изумление.
– Будь справедлив, Никиас, – мягко укорила Ариадна. – Арес рано или поздно все равно развязал бы войну и без вмешательства Пандоры.
– Правильно сказала: вмешательства. Не вмешайся она в нашу мирную, спокойную жизнь, на невинных эллинов не обрушились бы голод, болезни и страдания. Не вмешайся она, Арес не призвал бы в свою армию тысячи химер. Не вмешайся она, и Зевс задушил бы войну в зародыше. Не вмешайся она, мы жили бы в мире, который не зовут умирающим!
Никиас сорвался на крик, и от ярости в его голосе что-то замерзло у Деми внутри. Он не знал, как настойчиво она гнала от себя мысли о том, что сама собственноручно обрекла богов и людей на многовековую войну. Мысли, что терзали ее изнутри, впивались шипами в сердце.
– Когда будешь прикидываться невинной овечкой, которую обижает злой инкарнат, вспомни о том, что десятки людей прямо сейчас, прямо в это мгновение погибают из-за тебя, – припечатал Никиас.
– Не пугай ее, – неодобрительно нахмурилась Ариадна. – У них будет новая жизнь, а тех, кто достойно сражался на стороне Зевса, ждет награда. Божественное благословение.
– Такое утешение для людей, которые теряют своих любимых, а свою прошлую жизнь меняют на неизвестность.
– Никиас… Кем бы Пандора ни была тогда, сейчас… Ей не все равно. А значит, любые упреки несправедливы. Я это вижу. Жаль, что не видите вы.
– Хватит. У нас сейчас есть заботы поважнее, чем выяснять, кто прав, а кто виноват.
То, как уважительно Ариадна, Доркас и обитающие в пайдейе Искры обращались к Кассандре, как внимательно слушали и терпеливо ждали ее ответа, то, как вела себя сама пророчица, и навело Деми на мысль, что именно Кассандра была здесь лидером. Однако она не сомневалась, что Никиас предпочтет оставить за собой последнее слово.
– А ничего выяснять и не нужно. Истина на поверхности.
Выстрелив словами в Деми, словно пулями, Никиас сделал еще шаг. Она вжалась плечами в стену, чувствуя себя как никогда слабой и незначительной. Хрупким созданием на пути разъяренного критского быка.
– И этот трюк с амнезией, который ты провернула… Да ты попросту эгоистка. И трусиха.
– Никиас… – Предупреждающим тоном обронила Кассандра.
Он лишь резко дернул плечом, словно отбиваясь от ее слов.
– Хочешь знать, как ты оказалась в Изначальном мире? Почему перерождалась там, а не в Алой Элладе? Ты скрылась через порванную завесу, не желая видеть последствия своей ошибки. Ты не осталась, не помогла нам. Ты позорно сбежала.
– Нет, я не могла, – хрипло сказала Деми.
Все ее естество противилось этому обвинению. Но себе, почти незнакомке, безоговорочно верить она не могла.
Никиас ее слабый протест даже не заметил. Продолжал говорить, вкладывая весь запас своей ярости в каждый слог:
– Ты заставила себя забыть – как же это удобно! Боль от содеянного тобой ушла, верно? Но мы помнили. Каждый день, каждый час, каждую минуту мы сталкивались с последствиями твоего поступка лицом к лицу. Вместо маленькой трусливой тебя.
– Перестань, – устало сказала Ариадна. – Деми и без тебя уже знает, что произошло. И будет узнавать каждый рассвет, пока мы не сможем исправить то, что случилось с ее памятью. Каждый раз ей придется вспоминать, какую ошибку в прошлом она совершила.
– Ошибку? – Повернув голову в сторону Ариадны, Никиас все еще нависал над Деми, из-за чего она чувствовала себя загнанным в угол зверьком. – Ученик лекаря неправильно смешал зелья – это ошибка. Пекарь передержал тесто и хлеб подгорел – это ошибка. А Пандора открыла треклятый пифос, напитав Ареса темной силой и выпустив на Элладу полчища монстров… Как удобно назвать это просто ошибкой!
– Это она и есть. – Ариадна тряхнула светлым полотном волос. – Масштабы их разные, с этим я соглашусь. Но ты должен признать, в действиях Пандоры злого умысла не было.
– Этого мы не знаем.
Слова Кассандры, что своим голосом разрезала напряженный воздух, Деми неприятно удивили. Отчего-то казалось, пророчица будет ее защищать, как это делала Ариадна.
Кассандра пристально взглянула на нее.
– Я могу увидеть чужие воспоминания, но твоих не увижу. Для меня ты – незнакомка. Я знаю о тебе лишь по многочисленным слухам, по истории, лежащей в основе Эллады. Но мы найдем способ это исправить. С магией возможно практически все.
Деми сглотнула. И, когда – если – ее память вернется… Ее снова препарирует острый взгляд Кассандры.
– Нечего и думать. Она заставила себя все забыть.
