— Да, дом. Двухэтажный и достаточно большой, на кухне окна почти во всю стену. Я приглашаю тебя в гости.

Лиля корчит рожицу и отрицательно мотает головой.

— Не-а.

— Почему? Давай следующие выходные у меня проведём? В Мюнхене значительно теплее. Тебе еще не надоела московская зима по полгода?

— Надоела, — смеется.

Переворачиваю Лилю на спину и ложусь на нее сверху.

— Давай следующие выходные у меня?

Молчит. Чувствую, как в ней борются вредность с любопытством.

— У тебя есть шенген?

— Конечно, есть. Я же журналист.

— Значит, в следующую пятницу я пришлю за тобой самолёт.

— Куда пришлёшь? — удивляется.

— Во «Внуково-3».

Лиля ошарашенно молчит.

— Ну же, соглашайся. В Мюнхене плюс десять, солнце, сухие тротуары, нет грязи и луж от растаявшего снега…

— Ну если плюс десять и солнце, то я согласна, — предупреждающе выдвигает вперед указательный палец. — Но только потому что мне надоел московский холод и снег.

Довольно целую Лилю в губы. Она выползает из-под меня и идет в душ. Потом мы неспеша вместе завтракаем, и я отвожу ее в центр в свадебный салон. Когда я торможу у подъезда своей квартиры, раздается звонок мобильного. Бросаю взгляд на экран и в замешательстве замираю. Звонит отец.

Я не общался с родителями после того разговора с мамой. Я сказал ей, чтобы она не смела мне звонить, и она вправду больше не звонила. Я тоже. Время прошло, я остыл и уже не настроен так категорично против матери и отца. Хотя обида никуда не делась. Они нагло и гнусно лгали мне в глаза.

— Алло, — поднимаю трубку.

— Привет, Никита.

— Привет, пап.

Отец взволнованно вздыхает, из-за чего я внутренне напрягаюсь.

— У мамы вчера вечером произошёл инсульт.

В ужасе стискиваю трубку.

— Что? Как?

Страх расползается под кожей.

— Она в больнице. Если есть возможность, приезжай.

— Я в Москве. В какой она больнице? К ней можно?

— Да, я сейчас у нее. Я пришлю адрес в сообщении.

— Давай, я приеду.

Меньше, чем через минуту, от отца приходит сообщение с адресом больницы. Срываюсь с места и мчусь туда. Сердце больно щемит, тревога не покидает. Чувство вины гложет меня. Зачем я тогда был с ней так груб? Почему долго не звонил?

Получив пропуск и пройдя пост охраны, мчусь по лестнице на нужный этаж. В коридоре сразу замечаю отца и стремительно направляюсь к нему.

— Привет, пап.

Он первым делает шаг обнять меня. Обнимаю отца в ответ, только в этот момент понимая, как сильно соскучился. Горло саднит, сглатываю ком.

— Как это произошло?

Отец тяжело вздыхает. Он бледный, под глазами круги.

— Вчера вечером. Мы были дома. Я в комнате, мама на кухне. Я услышал грохот, как будто что-то упало. Позвал ее, она не отозвалась. Тогда я пошел на кухню и увидел ее на полу. Она была в сознании, что-то мычала. Я вызвал скорую, ее сразу забрали.

— Как она сейчас? Что говорят врачи?

— Инсульт поразил правую часть тела. Она плохо чувствует правую руку и правую ногу.

По позвоночнику змеей ползёт ледяной ужас.

— Но ее не парализовало полностью! — спешит меня успокоить. — Она шевелит и правой рукой, и правой ногой. Просто плохо.

Отец снова обнимает меня.

— Сходи к ней. Она очень скучает. И переживает.

Киваю. Смотрю пару секунд на дверь палаты и делаю шаг. Пару раз постучав, захожу. Мама лежит на кровати. Увидев меня, хочет улыбнуться, но делает это только левым уголком губ.

Никита

— Привет, — здороваюсь осипшим голосом. Подхожу к маме ближе и останавливаюсь у кровати.

Белая кожа на фоне чёрных волос кажется слишком бледной. Мама заметно постарела. Как будто мы не месяц не виделись, а несколько лет. Чувство вины перед родительнице й больно точит. Горло стягивает проволокой так, что вдохнуть трудно.

— Привет, — едва слышно отвечает.

Говорить может — это уже очень хорошо. Она снова тянет вверх левый уголок губ. Хочет сделать вид, что ничего страшного не произошло, догадываюсь. Но слезы в глазах ее выдают.

— Мам, — сжимаю ладонь.

Она не сдавливает мою руку в ответ, и тогда до меня доходит, что я взял правую ладонь. Опускаю на нее глаза. Проследив за взглядом, мама силится сдавить мою руку пальцами. У нее немного получается, но уже через пару секунд, ладонь снова обмякает.

— Ты присядь, сынок.

Ее голос совсем слабый. Послушно опускаюсь на стул, продолжая держать руку в своей.

— Зря папа тебе сказал. Не надо было тебе отрываться от дел.

Даже после инсульта, лежа в больнице, мама переживает, что я пропускаю тренировку.

— Я был в Москве. Вчера вечером прилетел. В ночь на понедельник улечу обратно.

— Да? — удивляется. — Тренер сборной вызывал?

Перекинувшись с мамой несколькими фразами, с облегчением отмечаю, что для человека, только что перенёсшего инсульт, она разговаривает очень даже не плохо. Слегка заторможенно, слабым голосом, немного проглатывая окончания слов, но абсолютно внятно. Это придаёт мне сил и надежды, что все не так страшно и при хорошем правильном лечении можно полностью восстановиться.

— Нет. Я приехал к Лиле.

Замирает на секунду. Смотрит на меня, не мигая, а потом едва заметно кивает.

— Вы снова вместе?

— Да.

Беру на себя наглость объявить нас с Лилей парой, хоть она упорно отрицает сей факт.

— Ты прости меня, что так поступила, — слез в маминых глазах становится больше, и они крупными капельками собираются на ресницах. — Я боялась, что ты вернёшься из Германии и останешься.

Шумно выдыхаю.

— Мам, послушай меня, пожалуйста, — серьезно начинаю, сжимая ее ладонь крепче. — Не обманывай меня больше никогда, хорошо? И не умалчивай такую важную информацию, как жестокое нападение на мою любимую девушку. Я хочу доверять тебе, а не ждать подвоха или перепроверять твои слова у других людей. Чего ты в итоге добилась своей ложью? Мы с Лилей все равно вместе, а наши с тобой отношения испорчены.

Крупные слезинки сорвались с ресниц и покатились по алебастровым щекам. Мама кивает несколько раз.

— Я не хотела вам зла.

Из-за слез ее голос сел еще сильнее. Мама едва слышно шепчет. Склоняюсь к ней и обнимаю, чтобы успокоить.

— Не плачь, — целую в волосы.

Мама всхлипывает пару раз, затем делает глубокий вдох и шумно выдыхает через рот.

— Я всего лишь боялась, что ты приедешь обратно, если узнаешь про случившееся с Лилей. И ты же тогда сам был в больнице, тебе надо было оперировать колено. Я боялась, что ты не сделаешь операцию, вернёшься, потом разорвёшь контракт. А ты так долго шёл к своей мечте. Ты ничего не видел, кроме мяча и футбольного поля. У тебя не было детства. А потом я боялась, ты узнаешь, что я скрыла от тебя, что не простишь мне это. Так оно и вышло.

Мама переводит дыхание. Ей с трудом далась такая длинная речь.

— Лиля хорошая девочка, — говорит после долгой паузы. — Я никогда не желала ей зла. Немножко ревновала, может. Потому что ей ты разрешал приходить на твои матчи, а мне нет. Ну и боялась, что из-за нее ты бросишь футбол. Но зла не желала. Если вы любите друг друга, я буду за вас радоваться.

Я перекладываю маму из своих рук обратно на подушку.

— И на папу не сердись, — добавляет. — Я запретила ему говорить.

В этом я даже не сомневался. Мой отец хоть и успешный бизнесмен, но железную хватку имеет только на работе. Дома у нас всегда рулила мама.

— Просто пообещай, что больше никогда не будешь меня обманывать.

— Обещаю.

Я снова беру мамину ладонь и задумчиво глажу по тыльной стороне. Родительница шумно дышит, как будто пробежала стометровку. Наш разговор ее вымотал.

— Я сейчас пытаюсь найти всех, кто причастен к нападению на Лилю, — говорю задумчиво. — Ты же общалась тогда со следователем? Ничего интересного не запомнила?

Мама задумывается.

— Он не хотел заниматься этим делом. Ему было удобно повесить все на ту девочку из фан-клуба, Лиля ее подозревала. Но я дала ему деньги, чтобы тебя не допрашивали, и пришлось снять обвинения с девочки. Знаешь, я хоть и виновата перед тобой, но я спасла ту девочку. Она же была ни при чем.